Дмитрий АРТИС
Родился в 1973 году в г. Королеве Московской области. Окончил Российскую Академию Театрального искусства и Литературный институт им. А.М.Горького.
Автор книг стихотворений: «Мандариновый сад» (2006 ), «Ко всему прочему» (2010), «Закрытая книга» (2013 ) «Детский возраст» (2014), «Мелкотемье+» (2015).
Член Южно-Русского Союза писателей и член Союза писателей Санкт-Петербурга.
Лауреат национальных и международных премий в номинациях «драматургия», «поэзия» и «литературная критика».
***
Говорят, войны не будет,
но когда-нибудь потом,
а сейчас – чужие люди
с автоматами кругом –
называются врагом.
Наступили, обступили,
взяли штурмом, отошли...
Мало чести, много пыли,
стойкий запах анаши
плюс отсутствие души.
Занавешиваю окна,
выключаю белый свет,
в мою комнату волокна
не затащат интернет.
Нет меня, повсюду нет.
Нет меня и всё в порядке:
песни, пляски, летний зной.
Я теперь играю в прятки
с этой (как ее?) войной
не играющей со мной.
***
Мальчик упрямо вертит,
крутит овал земной
и не боится смерти,
маленький, страшный, злой.
Утром на мессершмитте
не облетал страну,
просто сходил на митинг
и развязал войну.
Просто несчастный мальчик,
выросший без отца,
взял и направил мячик
вдоль своего крыльца.
Не подавал снаряды,
не поднимал знамен,
просто всегда был рядом,
светел, горяч, умен.
Дешево будет продан
родины горький дым.
Быть со своим народом
нравится молодым.
В этом, не скажешь мягче,
дикое что-то есть.
Катится дальше мячик,
дом огибает весь.
Если сильней ударить,
перелетит забор –
пятнышко на радаре
не разглядеть в упор.
Небо расчешет космы
облаку и – вперед –
мальчик в открытый космос
вслед за мячом уйдет.
***
Война, война...
А жизнь все так же
невозмутимо хороша.
Я заложу последний гаджет,
куплю винтажный ПэПэШа.
И негде будет ставить пробы,
когда, испытывая страх,
начну расстреливать сугробы
на отдаленных пустырях.
И день, и ночь. Без остановки.
За поддержание войны
меня погладят по головке
все коммунальщики страны.
***
В каком-нибудь избыточном раю,
где днем и ночью зреет чечевица,
зима наперекор календарю
к началу майских праздников
случится,
появится отчаянно, легко,
внезапно, как желание проснуться,
сгущенное польется молоко
из облака похожего
на блюдце,
изогнутого облака, – и тут, –
пяти-, шести-, семиконечный атом
блеснет своим божественным
распадом,
и сызнова прокладывать маршрут
заснеженные мальчики пойдут
по самой главной площади
парадом.
***
Кто сказал,
что смерти нет,
был не прав –
она повсюду,
даже в том,
что я чуть свет
встал и
перемыл посуду.
Просто понял:
все – пора…
Будто жизнь
перегорела,
сдулась
целая гора
чашек, ложек
и тарелок.
Дню недели
нет числа.
Нынче много
утром рано
за каких-то
полчаса
утекло воды
из крана.
Можешь петь
за упокой
под рыдания
товарок
и дрожащею
рукой
запалить
свечной огарок.
Пересохнет
водоем,
не случится
в мире чуда,
время выйдет –
все умрем,
как немытая
посуда.
***
Вот она в образе
женщины с автоматом
едет в автобусе
по равнинам покатым.
Спутались волосы
лапками шоколадниц,
только воли, что вольности
кладенец или кладезь.
Вот она легкая
в платьице деревенском,
кажутся локоны
несуразным довеском,
так ведь и платьице
лишнее, даже слишком,
голова моя катится
к оголенным лодыжкам.
Точки на гландышах,
будто след от удавки.
Вот она рядышком
развернулась на лавке,
вот она голая,
как последняя близость,
в поседевшую голову
острым колышком вбилась.
***
Блажен погибающий в первом бою
с собой даже мухи не взявший.
Я родину самозабвенно люблю,
как полную грудь комиссарши.
На плечи закинув ручной пулемет,
оправлю на кителе складки.
Куда комиссарша меня позовет,
туда и пойду без оглядки.
Посажено солнце на маковку дня,
гудит, как встревоженный улей.
В открытом бою не уйти от меня
прицельно метнувшейся пуле.
Солдат из меня по всему никакой –
высокие берцы на замше,
зато, погибая, прикрою собой,
как родину, грудь комиссарши.
***
Пока баба на войне,
отдыхаю на спине,
жду, когда ж она вернется
в орденах и на коне.
На меня со всех сторон
днем и ночью давит сон…
А вернется, я достану
из чулана самогон.
Встану с банкой на ветру,
пыль тряпицей оботру.
Как же нежно прилегает
сабля к знойному бедру.
Конь стреножен у плетня,
сабля сброшена с ремня…
Без усилий гимнастерку
разорву средь бела дня.
Нет любви моей сильней!
Бабью грудь за пару дней
зацелую так, что шрамов
не останется на ней.
Будет солнце выше крыш,
будет кот и будет мышь,
и смеяться будет в голос
народившийся малыш.
Это счастье нечем крыть,
если сила есть и прыть –
по-другому не умеют
мужики благодарить.
Хоть живи сто тысяч лет,
отымей весь белый свет,
только лучше русской бабы
никаких на свете нет.
***
Не буду на войне,
которой нет,
смертельно ранен
в битве под Нью-йорком.
я не умру, как воин,
за рассвет
империи, оставшись
книжным орком.
И голосить
не будут надо мной
сто тысяч жен,
ушедшие на убыль,
в стране,
где узаконенной виной
распахан, будто поле,
Мариуполь.
Я вижу все,
я знаю города,
я сам – Донбасс,
хоть на Донбассе
не был
и, может быть,
не буду никогда,
хоть помани меня
заморским хлебом.
Я никогда не буду
на войне,
которой нет,
я никогда не буду…
сказать кому,
что тяжело вдвойне,
так насмешу,
как скомороший бубен.
Не буду, потому что
слишком стар,
долги, любовь,
которая не пухнет,
и льется мимо чашки
самовар
где я сижу,
один сижу на кухне.