Андрей НЕДАВНИЙ
Родился в 1971 году. По образованию преподаватель, музыкант. Живет в городе Ставрополе. Публиковался в журналах «Зинзивер», «Плавучий мост», «Новая реальность»; в «Литературной газете», в «Независимой газете» и др.
Призер Международного поэтического конкурса имени Николая Гумилева «Заблудившийся трамвай» (2017). Автор двух книг: «Арфистка Эолова» (2013) и «Экватор» (2018). Один из основателей Ставропольской литературной группы «Кавказская ссылка».
* * *
Зима, как ломтик сала на ноже,
Еще бела, и с хлебом – то, что надо.
О ты, любитель жизни в кураже,
О, запиватель водки лимонадом.
Каких времен неявная тоска
В твоё окно вплывет когда приспичит?
Надувшаяся жилка у виска –
Пульсирует. А жизнь идет на вычет.
* * *
Солдаты пьют вино, едят чеснок.
И Авиньон все дальше от столицы.
И мальчик, незатейливый щенок,
В объятьях спит у полковой девицы.
Так низко небо и бела луна,
Что звезды можно протыкать штыками.
И слышно, как в реке, достав до дна,
Ложится на века упавший камень.
* * *
Сопоставишь: одно – другое.
Глупость громче всего слышна.
Дни летят, словно ведьмы Гойи,
С календарного полотна.
Не ищи ни ключа, ни двери –
Так рождается тишина.
В одиночку приходишь к вере,
Если вера тебе важна.
* * *
И свет, и звук, и запахи, и краски –
Стихают за чертою городской.
И солнце, как ребенок из коляски,
К тебе осенней тянется рукой.
И ты совсем не дачник, но в ответе
За тех, что не отведали пастил.
За то, что этот ставропольский ветер
Тебя своей свободой угостил.
* * *
Пока апрель заигрывал с зимой,
В окно вплывали сны довольно редко.
И возвращалась жизнь сама собой
Как ундервуда громкая каретка.
Теперь тепло. Из каждого окна
Вечерний свет как будто невечерний.
Симфония, казалось бы, слышна.
Но вслушаешься: нет, этюды Черни.
* * *
Был каменщик, закончив ПТУ,
Работал, но не больше полугода.
В бригаде доверяли суету
По поводу раствора и всего-то.
Чай в термосе холодною зимой
Я пил, чередовал с ростовской «Примой».
В семнадцать лет я приходил домой,
Зачитывался Беллой и Мариной.
Писал не бог весть что, курил в окно,
Разглядывал конец 80-х.
А большего и не было дано.
Зачем все это было, Боже святый?
Лопата, кирзачи на два носка,
Суровый ветер, отпуск три недели.
Из отпуска не вышел я тогда.
Да, в общем-то, не очень и хотели.
* * *
Я люблю это синее небо,
Солнце жаркое на югах,
Где по городу русские девоньки
В мусульманских гуляют платках
Мимо греческой школы. А в пабе
Армянин с дагестанцем сидит.
И один подозрительный барбер,
Хорошо, если он не бандит.
Одуванчики и зелень лета,
И сирень, и каштан, и платан.
И бакинский таксист, улыбаясь:
– Ну, куда мы поедем, братан?
* * *
Дорога, что не станет тупиком,
Хотя тупик, по сути, неизбежен,
Как снежною тропинкой босиком,
Ведет, и оттого шагов ритм бешен.
Дорога, чья печаль – твоя цена,
Чьи топоры своих достойны щепок.
А в небе белощекая луна
Висит, как будто майка средь прищепок.
* * *
Сквозь твист машинный – звон колоколов.
И ветер остинатный и горячий.
Меняю время на картинки слов.
В каких краях любовь улыбку прячет?
Каким карандашом наверняка
Твои черты рисует небожитель?
И будет жизнь длинна и глубока.
Осталось только это разрешить ей.
* * *
Условный я, доживший до седин,
Извлекший из словес немного пользы,
Рожден людьми, не раб/не господин,
Возможно, не летать, но и не ползать.
Условный бог мне дал реальный срок
С возможностью УДО, но я не вышел.
Я завязал на память узелок,
И сам поверил, что ее стал выше.
* * *
Потихоньку состаришься где-то,
Не сопьешься (типун на язык),
Глядь, несвежая майка надета,
И какой-то небритый мужик.
И, как муха (нашла ли копейку?) –
Об условный большой самовар
Бьешься с лету. И гладишь котейку,
Щуришь глаз, как от пристальных фар.
Это что, у других-то похуже –
Ни семьи, ни детей, ни родни.
Только Бродского вспомнишь про ужин.
– Выпьешь водки? –
– Да что, ты, ни-ни…
* * *
Покуда мир на ладан дышит
И на войне как на войне,
Ножом лапландка руны пишет
У мертвой рыбы на спине.
А юной Герде скоро в школу к
Восьми утра. К восьми утра.
Что может сниться ей, осколок?
Кай из соседнего двора…