Продолжаем знакомить читателей с финалистами «Лицея».
Предлагаем фрагменты из романа К.Кожевиной.
ГЛАВА 14
— Понимаешь, архитектура — это текст. Это коммуникация. Вот смотри — два дома, какой тебе больше нравится?
Уже порядком опьянев, Лена стояла посреди Садовнической улицы и рассеянно смотрела не на застройку, а на своего нового парня. В одной руке он держал термос, а второй размахивал, указывая, то на терракотовую сталинку, то на серую хрущевку. Ей нравилась эта страсть. В термосе был не чай, а белое вино. Нехитрым приемом с ними поделился гид Серега. Переливаешь из бутылки и спокойно гуляешь по городу — во-первых, не нагревается, а во-вторых — никаких проблем с ментами.
— Глупый вопрос. Конечно, мне больше нравится сталинка. Там потолки высокие и вообще. Кому может нравиться хрущевка?
— Мне! Не появилась бы хрущевка, и не было бы никаких шестидесятников.
— Пфф. С трудом верится, что эта клетушка вообще строилась для человека.
— Вот именно, что для человека, а не для чекистов! Раньше люди жили в коммуналках. Все время под колпаком. Все за всеми следят. Не понравилось соседке, что ты молодая и красивая, она взяла и кляузу написала — ворует общественное имущество. Лампочки выкручивает в туалете. И все, привет черный воронок, — Леша слегка покачивался, но его глаза сверкали и брови выгибались, как бумеранги, — А теперь у семьи появилось свое, вот это вот жилье. Крошечное, но свое. Сиди себе на кухне, приглашай кого хочешь, твори. И никакая бабка со скипидаром не придет.
— Да уж! Хрущевка — мать свободы. А что не так со сталинкой?
— Как что? Неужели ты не видишь? Пышные арки, колонны. Они ведь на что намекают? Что советская власть была не тридцать лет, она была всегда. От начала веков. Буквально из античности выросла.
— Ну, и что. Зато это красиво! Величественно!
— Лена, за любой архитектурой стоит человек. Идея человека. Люди, для которых строили этот дом, мне противны, — ветер трепал его челку из стороны в сторону, — Все эти генералы, стахановцы, партийцы и прочие лизоблюды.
Ах, как он был хорош. Как вспыхивал в разговоре, как ловко пинал по тротуару скрюченную банку из-под пива. Леша любил футбол. С 8- го класса он болел за московский «Локомотив». Болел стоически, неся свой крест, как монах-схимник.
— Наши дровосеки опять продули.
— Кому на этот раз?
— «Арсеналу».
— Продуть чемпиону Англии почетно.
— Лена, мы продули тульскому «Арсеналу».
Она чувствовала, как боль в его голосе плещется через край.
— Слушай, «Локомотив» приносит тебе столько страданий. Почему бы не болеть, скажем, за «Баварию»?
Леша посмотрел так, как будто ему предложили устроиться в немецкую разведку.
— Потому что в этом смысл настоящей любви, женщина. Но главной Лешиной любовью все-таки была работа.
— Это же преступление против города! — первое, что он сказал в прихожей, вернувшись из командировки, — Они построили Набережную Брюгге!
— Угу. Ты голодный?
— На фоне панельных девятиэтажек! Еще поставили памятник Грейс Келли. В Йошкар-Оле!
— Эй, ты куда в обуви?
Он прошел в ботинках на кухню, продолжая спорить с невидимым оппонентом.
— Ну, возьмите вы марийский орнамент, ну, создайте уникальный стиль!
Поначалу Лешина рассеянность казалась Лене милой, естественным багажом его таланта. Он появлялся в ее ипотечной квартире и устраивал последний день Помпеи — извергал грязные носки, футболки, журналы, какие-то бейджи. Лена физически не выносила бардак, расставляла тарелки на кухне от большой к маленькой, а книги на полках по цвету и высоте обложек. Выправляла каждую складку на покрывале. Он смеялся — в армии ты бы сделала карьеру, там культ заправленной кровати.
Леша снимал квартиру вместе с партнером по бизнесу. И вообще с трудом отделял личное и рабочее. Его телефон звонил в любое время суток. По утрам, еще толком не открыв глаза, он спускал руку с кровати и пытался нащупать под ней крышку ноутбука. Но какое это имеет значение, если на свидание тебя зовут не в пиццерию, а в Юрьев-Польский, смотреть на храм домонгольской эпохи?
— Лена, ну, разве это не чудо? Видишь резного слона над воротами? У него заячьи уши. Все потому что зодчий никогда не видел слонов. Слышал, что у них большие уши, а какие именно — не знал.
Конечно, чудо. Рядом с ним оживали камни. Что уж говорить про Ленино сердце. Через год дела пошли в гору. Он стал еще чаще пропадать в бюро. Появились какие-то «связи с Берлином», потом с Лондоном. Леша говорил, что мечтает покорить мир и плюнуть в историю. Или хотя бы в лица тем людям, которые построили театр Et Cetera. А Лена мечтала вместе ездить в отпуск и засыпать в обнимку.
Леша позвонил уже за полночь.
— Ну, кажется, ты готова, — он произнес это торжественно, с легким придыханием. Лена понятия не имела, к чему.
— Ты хочешь посвятить меня в масоны?
— Все гораздо серьезнее, Лена.
— Уж и не знаю, что думать.
— Пора тебе познакомиться с мамой.
Приехали. Нет, Лена, конечно, ждала этого момента. В конце концов, знакомство означало переход в новый регистр отношений. Но, положа руку на сердце, предпочла бы масонов. Лешины родители давно развелись. Отец, физик, эмигрировал в Японию, когда Леше было пять. Мать давала частные уроки французского.
— Я заеду в субботу, около четырех. Будь готова.
— Угу.
— Слушай. Мне как-то неловко просить. Сделай хороший маникюр, ладно? Какой-нибудь нейтральный цвет.
— Ну, если это входной билет в твою семью…
— Звучит, конечно, тупо. Но мама всегда смотрит на руки.
— Не переживай. У моей тоже полно тараканов.
Одна мысль об ответном знакомстве вызывала ползучую панику.
С самого утра Лену мутило, ничего не лезло в рот. Она перерыла гардероб, чтобы выглядеть непринужденно, но эффектно. Поругалась с Макаром — на всех темных вещах серебрилась его шерсть. В конце концов выбрала светло-зеленый балахон из плотного льна. Он отлично подойдет к ногтям цвета пыльной розы. Достала шерстяное пальто. С половины четвертого кружила по комнате, боясь измять наряд. Но в назначенный час никто не приехал. Время, как жвачка, залипало на каждой минуте. Лена не выпускала телефон из рук. Через 10 минут попыталась дозвониться до Леши — безуспешно. Может, он за рулем? Но и через полчаса ни ответа, ни привета. Лена уже подвинула стул, чтобы наконец-то сесть и выпить траурный стакан кока-колы, заложив первые складки на платье, но телефон неожиданно дрогнул. «Дружок, у меня нарисовалась встреча. Очень важная. Мама тебя ждет. Я буду позже. Лови адрес». Час от часу не легче. Лена собрала всю волю в кулак и заказала такси.
Лешина мама жила на Смоленской, в доме XIX века с эркерными окнами и 4-х метровыми потолками. Рядом с церковью Святого Власия на Козьем болоте.
Лена медленно поднималась по лестнице, разглядывая пальмы в кадках, но сердце все равно сменило темп с анданте на аллегро. Маргарита Ивановна встретила ее у порога и поцеловала в щеку:
— А, Леночка? Заходите, заходите.
В квартире царил дружелюбный сумрак. Темные гардины из синего бархата ограждали жилище от всего, что творилось за окнами. В центре комнаты проступил круглый стол с ножками в виде кома-ину, мифических собакольвов. В углу Лена разглядела фото-триптих — полуголый младенец, первоклассник ростом с букет гладиолусов, студент в конфедератке. Очевидно, Леша. Она украдкой набрала послание — «ты скоро?»
— Вы садитесь за стол, не стесняйтесь, — Маргарита Ивановна, не отрываясь, смотрела на Лену, — Алеша так быстро все решил. Насчет нашей встречи. Уж не знаю, к чему такая спешка.
Ее взгляд уперся в Ленин живот под балахоном. Платье явно включало зеленый свет для сомнительных интерпретаций. Лена инстинктивно положила руки на талию, натянув ткань по фигуре. Потом вспомнила, что захватила с собой коробку трюфелей. Хозяйка сдержанно кивнула и убрала ее в сервант. Краем глаза Лена заметила, что там уже лежит штук двадцать таких коробок.
На стенах рябили абстракции и портреты. Человек на одном из них показался Лене знакомым — во фраке, с шелковым бантом вокруг шеи и поворотом головы на три четверти.
— О, скажите, а это ведь Шаляпин?
Маргарита Ивановна вскинула тонкую подведенную бровь.
— Нет, Леночка, это мой прадед.
— Извините, очень похож, — Лена стушевалась.
У Маргариты Ивановны были пепельные волосы, собранные сзади шпильками, на всех пальцах, кроме мизинцев, по кольцу и такой же нос с горбинкой, как у Леши. Помада нанесена с геометрической точностью, не смея и на миллиметр вырваться за линию губ. Лена случайно опустила взгляд на свои ноги и тут же по-балетному подогнула стопу — от носка на колготках потянулась перепончатая стрелка. Телефон по-прежнему молчал.
Маргарита Ивановна начала морщиться и с силой тереть глаза.
А потом небрежно покашливать в кулак.
— Простите, Алеша вас не предупредил?
— Не знаю даже, о чем.
А в голове мелькнуло — неужели дело в маникюре?
— У меня аллергия на духи.
Лена подскочила с места, готовая бежать на лестничную клетку.
— Я не знала. Извините, я тогда в другой раз… как жаль, я правда не знала.
— О, нет, нет. Я выпью таблетку. Не беспокойтесь.
Она степенно поднялась и вышла в коридор. Лена отправила Леше еще один сигнал бедствия. Но снова вхолостую. Зато Маргарита Ивановна вернулась с шампанским. Запотевшая вдова Клико могла легко поправить дело.
— У меня все воспитанники знают — ко мне ароматов не надеваем. Но вы могли забыть. Это нестрашно.
— Но ваш сын не говорил мне…
Маргарита Ивановна ее перебила:
— Вам шампанское, надеюсь, можно?
— Да-да. С удовольствием.
— Вот. Ученики подарили.
Лена всерьез разозлилась на Лешу. Даже «Форт Боярд» — это командная игра. Тут еще вопрос, что проще — сунуть голову в ящик с пауками или понравиться его матери.
— Ну, а теперь, Леночка, расскажите мне про свою семью.
Ей пришлось вспомнить всех родственников до четвертого колена. Через полчаса хозяйка достала с полки свой семейный альбом и позвала Лену на диван.
— А вот это Алеше 7 лет, он здесь выиграл конкурс — «золотой голос санатория «Смена». Вот здесь мы всей семьей — в Индии. А вот это я в детстве.
На фотографии маленькая девочка лет десяти, приподняв юбку двумя щипками, стояла на фоне площади Гран-Плас в Брюсселе.
— Мой отец был дипломатом, мы таскались за ним по разным странам, пока мне не исполнилось 15.
— У вас, похоже, было очень счастливое детство.
— Это каторга, а не детство. Ты все время заперт на территории посольства, и не можешь никуда выйти без ведома родителей. В твоем классе учатся 3 человека, и те казахи.
Лена представляла каторгу по-другому. Первый раз она попала за границу уже студенткой. И даже разбитая Польша показалась ей раем.
— А как же дух европейской свободы, демократии? Вы так рано его узнали.
— Милая, да что там свобода и демократия. Европа — это йогурт на завтрак. Вот чего действительно не было в Союзе.
После заграничных фотографий Лена заметила старую карточку, на которой три человека в кирзовых сапогах обнимали друг друга за плечи и улыбались. А на фото подпись: «Отдыхающие. Евпатория, сентябрь 1941-го года».
— Кто это?
— Мой дед. Вот здесь, в центре.
— А кем он был?
— Генералом.
Лена как будто невзначай посмотрела на часы.
— О, вам уже пора? Очень жаль.
— Да, жаль. Только Леша до сих пор не приехал.
— У него важные дела, вы должны понимать.
Но Лена не хотела этого понимать. По пути в прихожую она остановилась у серванта. Целую полку занял спичечный городок. Многоярусные башни, затейливые терема, мельницы, мосты и мостки.
— Это Алеша для меня склеил. В 9 лет. И сказал — когда я вырасту, построю для тебя настоящий.
Лена улыбнулась.
— Это впечатляет. Я и половины не смогла бы придумать.
— Да, талант не брови. Если нет — не нарисуешь.
Настроение окончательно испортилось. Лена, подгибая носок, залезла в ботинки.
— Леночка, вы подождите. Я с вами выйду.
Она скрылась на кухне и вернулась с пакетиком крупы.
— Вы хотите птиц кормить?
— Да-да, голубей.
В лифте Маргарита Ивановна спросила.
— Завтра собираетесь?
— Куда?
— К Соловецкому камню, конечно. На «Возвращение имен».
— Ммм… я… может, если успею.
Когда вышли на улицу, Лешина мама подошла к дворовой парковке и высыпала крупу на крышу сиреневой тойоты.
— Борюсь-борюсь с ними, сил никаких нет. Это наше место, семейное. Еще мой дед здесь свою Волгу ставил.
Они распрощались. Уже перед собственным подъездом Лена последний раз позвонила Леше. Начался дождь. Ее шерстяное пальто промокло и стало вонять псиной. Решение в Лениной голове появилось без особых усилий. Оно ей не нравилось, но явно давило своей логичностью. Лена пыталась найти в нем брешь, но безуспешно.
Леша перезвонил в 10 вечера.
— Извини, я все пропустил. У меня были встречи, одна за одной. Готовим презу для инвесторов. Ты как вообще?
Лена хотела выпалить, что она, мягко скажем, не очень. Но закусила губу. Дыши спокойно. Четыре счета на вдох, четыре на выдох.
— Нормально. Ты приедешь?
— Слушай, у меня сейчас еще один скайп. Постараюсь быстро.
В половине второго он сидел на ее кухне и вертел стакан с джином.
— Как мама?
— Я ее чуть не угробила своими духами. Ты этого добивался?
— Ой, чеееерт.
— Зачем ты нас вообще знакомил?
— Я подумал, что пришло время, — он опустил руку в карман пиджака, висевшего рядом на стуле, и что-то там нащупал, — Дружок, я понимаю, что ты злишься. Но я… просто выпадаю из реальности. Эта презентация. Она поможет нам ворваться в космос.
— Дело не в ней, Леша. Кого ты обманываешь, это будет повторяться снова и снова. Я все время одна.
Он молчал.
— Я не готова быть женщиной космонавта. У меня не хватит сил.
Тишина заполнила кухню, как отравляющий газ. Ни один из них не мог пошевелиться. Минуту или больше. Дыхание перехватило. Даже кот замер на подоконнике у горшка с фикусом. Лена сама не ожидала, что скажет это так резко. Она боялась, что сейчас начнется долгий и вязкий разговор, но все закончилось быстро, даже слишком. Леша встал, как будто собирался что-то возразить, сделать последний марш бросок. Потом помотал головой, зажмурил глаза и медленно выдохнул. Он подошел ближе, наклонился и на секунду прижал губы к ее виску.
— Я знаю. Прости меня, — и добавил с улыбкой, — Останемся друзьями?
Лена усмехнулась.
— Конечно, нет.
Катерина КОЖЕВИНА