Молодежное лито «Молот О.К.» и Творческий союз «Ассоциация литераторов АБГ» (Тбилиси, Грузия) сформировались в середине «нулевых по инициативе» Анны Шахназаровой и Михаила Ляшенко, издававших в то время поэтический журнал «АБГ».
Лито «Молот О.К.» (молодежное объединение литераторов, обитающих в Тбилиси – о'кей) было основано в 2005 г., а с учреждением в 2007 г. «взрослой» «Ассоциации литераторов – АБГ» (АБГ – начальные буквы грузинского алфавита), вошло в нее в качестве коллективного члена.
В издательском активе объединения серия персональных стихотворных книжек под грифом «Библиотечка «Молотка», коллективные сборники, с января 2009 г. выходит ежемесячный «Лист О.К. АБГ».
Одно из магистральных направлений работы объединения – перевод новой грузинской поэзии, увенчавшийся изданием сборника (2012), в значительном объеме включенного в «Антологию современной грузинской поэзии», Москва, 2014 г.
Можно упомянуть участие членов объединения в ряде международных конкурсов и фестивалей, регулярное участие студийцев в мероприятиях Фонда СЭИП, а также широкий спектр публикаций в профильных изданиях Грузии, России и зарубежья.
Анна ЛОБОВА
Окончила филфак Тбилисского государственного Университета (ТГУ), аспирантуру кафедры славистики философского факультета Карлова Университета в Праге.
Лауреат конкурса молодых русскоязычных литераторов Грузии (2011) в номинации «поэзия», Лауреат международного поэтического турнира «Стихоборье» (2009).
Публиковалась как в грузинских, так и в российских («Литературная газета», «Юность», «День и ночь» и др.) литературных изданиях. Стихи переведены на грузинский и шведский языки.
А МНЕ УЖЕ ПУСТО БЫЛО
* * *
И опять эта серая мгла.
Осень тычется мордой лисьею,
в душу тычется злыми мыслями –
кем бы стала и как бы могла.
В полусне принимаюсь опять
пульс прощупывать пальцем тщательным,
жить не можется сослагательным
и не хочется умирать.
Нет игры и тайм-аутов нет,
от себя отдыхать не получится.
Ты возьми меня, Боже, попутчицей
в девять тыщ девятьсотый рассвет.
* * *
Просыпайся. Твой график знобит,
твой растерянный день лихорадит.
Зев маршрутки телами забит
не общения ради,
и в кармане вибрирует так
телефон, будто чувствуя – что-то
поменяется, с жизнью не в такт
обороты.
Так очнись же. Пульсирует свет
в твоих жилах и рвется наружу.
Не пускать его поводов нет,
ну же, ну же.
* * *
А мне уже пусто было.
В упор или рикошетом,
меня уже больно било,
сейчас не хочу об этом.
Сама была виновата –
к чему задавать вопросы.
А в смерть пока рановато,
и, знаешь, не надо вовсе.
И вовсе не надо прятать
осколки себя под мебель.
Мне нравится эта слякоть
в дурашливо-мятом небе,
мне нравятся эти мысли,
оттенок листвы во взгляде,
и хочется, чтоб небыстро
дыхание тихо сзади,
и кажется – это важно,
в пространстве легонько тронуть,
наклонными ли – бумажно,
печатными ль – электронно.
Да, слышу – так миру верить,
как в ванной ступать на мыло.
Но – жизнь не могу примерить,
а мне уже пусто – было.
* * *
Поглаживая руки о кота
и креслом отдыхая позвоночник,
я буду формулировать себя,
не ставя «и» под оспинами точек.
Подруге в больницу
Мы здесь не местные,
местная здесь только анестезия.
Доктор! поосторожнее с девичьим сердцем,
и с почками, печенью, желчным,
пожалуйста, тоже –
доктор, мужчина в перчатках,
поосторожней.
* * *
Весна моя, проросшая зонтами
в твою – двухлетней давности – весну,
полутораметровыми бинтами
привитая к редеющему сну;
весна моя, сцепившаяся снастью
с твоей весной, но с прошлогодней – с той,
которая так плакала к ненастью...
Прошу тебя, весна моя, не стой.
* * *
В ночной, но освещаемой витрине
не спят, не спят стиральные машины.
Их рыбий глаз – аквариум без рыб,
голодная утроба ждет белья.
Когда-нибудь в похожей, может быть,
друзья! вы постираете меня.
* * *
Не выть – поскуливать только можно
на это чудо: младенец луны,
четверть ласкового лица,
серп лимонного леденца –
такой заманчивый, что осторожно
лизнуть бы… да все равно, увы,
порежешься и, крови вкус почуя,
устало вымолвишь: не хочу я
завтра.
* * *
Торопливо
время вылакав до конца,
я, дыша на них, полирую
эти тусклые семь минут,
за вторую
бьюсь попытку, но не поймут;
и смахнула уже с лица
взгляд, как цепкую паутину,
и пора бы уже уйти, но,
торопливо
время вылакав до конца,
я, дыша…
Паола УРУШАДЗЕ
Театровед, автор очерков «Шекспир и Грузинский Театр», автор стихотворных сборников: «Сперва был Сад...» (1986), «Тбилиси – Тифлис» (2002), «Тбилисский Тайник» (2007), «Сыграем, Осень» (2011) и «Salve..» (2015), а так же, сборника переводов стихотворений Галактиона Табидзе (2016).
Стихи печатались в журналах «Литературная Грузия», «Юность», «Дружба Народов», «Русский Клуб», «Новый Ренессанс», «День и Ночь» и др. А также в альманахах «Дом под чинарами», «На холмах Грузии», «Поэзия», «Кавказский Экспресс», «Под Небом Единым», «Крестовый Перевал», «Плеяда Южного Кавказа», «Форум». Стихи Урушадзе опубликованы в электронной библиотеке «Ивериели», а также, в электронных журналах «7 искусств», «Что есть Истина», «ЛитБук», «Русский Переплет».
КРИК АКУЛЫ И ШЕПОТ МЕДУЗЫ
* * *
Вот опять на старой пленке:
Дети, барыни, болонки,
Крейсер с флагом на ветру.
В старом парке в час заката
Гумилев и гумилята
Вновь затеяли игру.
Угасает век их краткий
На серебряном витке,
А они играют в прятки
Так, как будто все в порядке
В Петербурге-городке.
Улыбается весна им,
Самому водить пора!
Мы-то знаем, мы-то знаем,
Чем закончится игра.
И кого куда упрячут,
И кого куда свезут.
Может, будет все иначе:
Дети нянек, дети прачек
Их полюбят…и спасут?!
2016
Морской Бог (60-е)
А на вид он казался подростком-дичком,
Дочерна загорелым мальчишкой из местных…
Но ведь он выходил не из моря, – из бездны,
Как подкошенный, падал на берег ничком
И лежал неподвижно.
Живой?.. Неизвестно…
Чтоб минуту спустя, вдруг ожившим зрачком
Мой порхающий взгляд подхватить, как сачком,
Поудобней усесться – индусом,
Заглянуть мне в глаза и тряхнуть головой,
Перепонками лязгнуть, как шлюзом,
И к ногам моим вытряхнуть вместе с водой
Где-то там, вдалеке, отшумевший прибой,
Крик акулы и шепот медузы…
А на пляже шумели МГИМО и ФИЗТЕХ,
Пляж взрывался то смехом, то треском помех,
То вдруг чудом прорвавшимся блюзом…
Странный пляж – без навесов и без лежаков,
Дикий пляж – он на дух не терпел чужаков:
«Доступ только студентам и музам!»
(А они все – ровесники старшей сестры,
А они все умны и тонки, и остры,
А они по ночам зажигают костры,
Пьют вино с шашлыком и арбузом…)
Он для них был всего лишь подростком, дичком,
Неуместным в июле мальчишкой из местных:
Те бросались на камни вот так же – ничком…
Полежат и исчезнут…
Куда… Неизвестно…
А ведь он выходил не из моря, – из тьмы,
Где полно было впадин, чудовищ и рифов…
Боги часто на пляжах играли с детьми…
Я тогда это знала…
Не только по мифам…
2004
Осенние листья
Один, другой… вдруг разом – десять!..
При этом ничего не весят, –
Но как летят!
Навек запомниться хотят:
Ноябрь. Их последний месяц.
В июле даже камнем метким
С насиженной не сбить их ветки, –
А тут – так тихо, так достойно,
Без слез, без ропота, без стона
Крепчайший рушится союз.
Без слез? Настаивать боюсь.
А вдруг нам выключили звук,
А коль повысят на полтона,
Не дрогнет ли земля от стона
Осенних ласковых разлук?
Ты так не думаешь?
А вдруг…
2013
О тех стариках
Наверно, вы правы – тот мир невозможен,
Уж слишком жесток, бесноват и безбожен, –
Недаром он рухнул – колосс…
В нем новости утром читались, как треба,
Зато за домами не пряталось небо,
Ночами так сладко спалось.
Вы скажете – «детство»! Вы правы, наверно,
И все же там было не так уж и скверно –
Не только безумье и зло.
Вы судите только по черным приметам.
Оно так и было, но все же, при этом,
Нам так повезло!
В том мире, по-вашему, полностью лживом,
Они были с нами, они были живы…
О, как мы любили прижаться – с разбега
К их душам – к теплу отшумевшего века…
Ни в школе, ни дома, ни в смуте вагонной
Он был нам не страшен – тот мир заоконный…
От мира иного лежали ключи
У них, не умевших ни лгать, ни учить, –
В худом портмоне…
Между книг…
За иконой…
2014
* * *
Когда весь день молчавшая душа
Вдруг отзовется тихим скрипом дверцы
И золотую пулю, не дыша,
Не целясь даже,
Влепит прямо в сердце,
И станет больно... значит, час настал:
Ты снова жив, ты больше не в обиде
За то, что нет ни кисти, ни холста, –
Одна душа, и ты ее не видел
Ни разу, никогда... Зато какая тишь!
И не нужны ни клавиши, ни крылья.
Ты и без них летишь, летишь, летишь
Над пропастью, над небылью, над былью,
Над тем, что ты не видел никогда –
Летишь и подымаешься все выше...
Тебя приветствуют чужие города,
Как котелки, приподнимая крыши.
2016
Владимир ГОЛОВИН
Журналист, заместитель главного редактора журнала «Русский клуб». Член Союза писателей Грузии, двукратный призер VIII Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира – 2016», лауреат премии Союза журналистов Грузии.
Автор десяти разножанровых книг. Печатался в сборниках и альманахах: «Кавказский экспресс» (Россия), «Иерусалимские страницы» (Израиль), «Окна», «Путь дружбы», «Крестовый перевал» (Германия), «Плеяда Южного Кавказа», «Перекрестки», «Музыка русского слова в Тбилиси», «На холмах Грузии» (Грузия), «Эмигрантская лира» (Бельгия»).
НАБИРАЮТ ОБОРОТЫ ГОДЫ
* * *
Старухи кормят кошек у столовой.
Хлеб накрошив и подливая суп.
С давно забывших о помаде губ
слетает тихо ласковое слово.
Старухам раздают паек для нищих.
Они уже почти убеждены,
что эти кошки тоже рождены
для немудреной, но бесплатной пищи.
Старухи не привыкли к новой жизни.
От прежней все устои пали ниц.
Одно и то же выраженье лиц
у них на именинах и на тризне…
Столовая соседствует с парковкой.
А там уже совсем иной народ,
далекий от старушечьих забот,
живет успехом, хваткой и сноровкой.
И там уже не может зародиться
привычное другой манере жить
желание для кошек отложить
кусок биг-мака и остаток пиццы.
С парковки едут к офисам, к обедне,
в аэропорт и дальше – на Бали.
А здесь, на этом пятачке Земли
старухи просто делятся последним.
И будет этот мир стоять, пока,
при новшествах иных, одно не ново:
старухи кормят кошек у столовой
и не дрожит от жадности рука.
* * *
Какой звонок звучит для нас?
Второй? Последний? Или первый?
Он просто проверяет нервы
иль четко отбивает час?
И что же делать нам теперь,
когда затихла трель сигнала?
Вести, спокойно и устало,
подсчет находок и потерь?
Иль «спорить с целым морем бед»,
решив поставить под сомнение
сигнал – судьбы предупрежденье,
а может, даже и совет?
А если мерить тем звонком
прошедшее, мечты, пределы?
Звонок звенит. Простое дело.
И ты не спрашивай, по ком.
Однажды утром
Проснешься. С удачливой встанешь ноги –
а вдруг… Может, что-то случится?
И тут за окном раздадутся шаги,
а в дверь почтальон постучится.
Он скажет, что ящик совсем небольшой
прислала тебе иностранка.
Ты примешь его со спокойной душой,
заполнив взамен кучу бланков.
Просмотришь все бланки. Прочтешь на одном,
что ящик прислала... Пандора.
Пойдешь посмотреть, кто шумит за окном,
а это – шаги Командора.
* * *
Когда зима еще стремится
весну куснуть в последний раз,
к нам прилетает эта птица.
Вернее, в сад напротив нас.
Мы никогда ее не видим,
она предпочитает тьму.
И там, на дальней ветке сидя,
поет, иль плачет – не пойму.
Нет орнитологов знакомых,
как звать ее, не знаем мы.
Но каждый вечер возле дома
весна сигналит нам из тьмы –
мол, хватит холодов и хмари,
мол, мой приход неотвратим.
Доверив скрытной Божьей твари
стать провозвестником своим.
И, отработав должность эту,
весны таинственный пиит
замолкнет в середине лета.
Вернее, снова улетит.
Не знаю, где она гнездится.
Но через год, в который раз,
к нам вновь вернется эта птица.
Вернее, в сад напротив нас.
* * *
Набирают обороты годы
в колеях удачи и беды.
Легкою поземкою невзгоды
заметут нечеткие следы.
Время постепенно сдаст в музей
запахи, напевы, голоса.
Сохрани мне, Господи, друзей.
А врагов себе создам я сам.
Кто-то там из прошлого помашет
не успевшей сморщиться рукой.
Развернутся вдруг дороги наши,
обещая благость и покой.
И, как ловкий древний грек Тезей,
к выходу найду на ощупь нить.
Не вини, Господь, моих друзей.
А врагов я знаю, в чем винить.
Правда, жаль, что всех пораскидало,
что подруги начали седеть,
что уже не сможем, как бывало,
до рассвета с рюмкой досидеть.
Жаль, уже по-старому нельзя
покорять сердца прекрасных дам.
Ты воздай, Господь, моим друзьям.
А врагам я как-нибудь воздам.
Надо бы успеть остановиться,
только передышки не манят.
Слишком жестки вокруг нас границы,
слишком много за собой хранят.
Словно гладиатор в Колизей,
собираю старую пращу.
Ты прости, Господь, моих друзей.
А врагов своих я сам прощу.
* * *
Два Отечества дымили
мне и в спину, и в лицо.
Два Отечества твердили,
что не терпят подлецов.
И жирели очень бойко
у Отечеств их отцы.
Дым в Отечествах был горьким.
А у власти – подлецы.