Анатолий АРЕСТОВ
Родился в 1985 года в г. Рубцовске Алтайского края. Учился на агрономическом факультете Пензенской ГСХА.
Публиковался в журналах «Юность», «Приокские зори», «Традиции & Авангард», «Сура», «Сибирский Парнас», «Дарьял», «Сибирь», «Северо-Муйские огни», «Белая скала» и др.
Автор двух книг: «В потоке поэзии. Книга 1», «В потоке поэзии. Книга 2».
Степь задушевная
Загулял в степном раздолье
с непокрытой головой,
угощала хлебом с солью
и с российскою слезой,
задремавшая в полыни
и в остистом ковыле,
посеревшая отныне,
вся в печали о селе,
задушевная, святая
степь с краюхой и водой.
Там поля у гор Алтая
колосятся. Боже мой!
Как волна бежит по полю,
как белеют облака!
Затуманенной, слепою
упирается в бока
гор гранитных, каменистых,
безупречных в высоте,
степь цветная в росах чистых
заблестит и в красоте
не уступит небу места!
Соглашается со мной
непорочная невеста –
степь России дорогой…
Покаяние
Степь как церковь для меня –
брошусь в покаяние:
«Защити мя от огня,
боли и страдания.
Научи, шепни, полынь,
как разумно жити?
Прочь уныние! Отхлынь
от сердечной нити.
Поделом мне? Поделом!
Степь моя, ты знаешь –
наломал я, словно шторм…
Снова искушаешь
тихим пением цветов
на своём наречии?
Сколько прожитых годов
жил я в бессердечии…
Покараешь? Покарай!
Ты бескомпромиссна!
Хоть осокой мне сдирай
в душеньке нечистой
раны с грязью при дорог,
что впитались крепко.
Я оставлю здесь зарок,
словно душу слепком
подарю, как плач тебе!
Степь моя, ты знаешь –
правда есть в моей мольбе!
Снова искушаешь…»
Крестьянское прошение
Соха увязла в жирной глине,
крестьянин вымолвил: «Спаси!» –
пронёсся возглас по равнине
студёной болью. «Здесь паси
свою лошадку!» – крикнул барин,
махнул кнутом и двинул в путь
на тройке резвой, а крестьянин,
убитый горем, повернуть
пытался пласт землицы бедной,
не давшей сызнова зерно.
В разрез рубахи крестик медный
наружу выбился – темно
от мыслей горьких и судьбине
в мужичьей стало голове.
Он нёс Россию на горбине!
Он сам России во главе
всегда стоял, но царь не видел!
Да что там царь… Ему б земли…
Он никого бы не обидел,
при нём сады бы расцвели!
Он накормил бы всех страдальцев:
бояр, купцов, царей, цариц…
Земли дородной пару пальцев
он попросил, упавши ниц:
«Чтоб чернозёма сверху малость –
пробиться в небо хоть ростку.
На глине лошадь лишь в усталость
себе работает. Глотку
воды холодной просто рада,
остатком гривы, вишь, трясёт!
Господь, мой Бог, моя отрада,
скажи – пусть Матушка спасёт
под небом нас крестьян-скитальцев.
Бери хоть что, даруй покров –
земли дородной пару пальцев,
чтоб чернозёма… Для ростков…»
Единение
Небо. Степь. Стоишь в тревоге.
Только шёпот трав земных
правит мысли. Мысль о Боге
здесь в соцветьях семенных
прорастает жизнью новой,
смертью старой — серый дёрн…
Жёлтый месяц бьёт подковой
в лужу с неба. Колкий тёрн
распластался в чуждых далях,
в лужу к небу бросил лист.
Жизнь сложна, проста в деталях –
понимаешь… Лёгкий свист –
ветра возглас, глас скорбящий –
шёпот трав земных в степи –
всё поёт душе болящей:
«Ты любовью претерпи…»
Живое всё
За степью степь ладонь раскрыла,
хребет из сопок ярко сер.
Живое всё! Здесь нет акрила.
Здесь всё живое – мера мер.
Пространство дышит новым светом –
благим посланником светил:
Луны и Солнца, лишь за это
я степь одну всегда любил…
Путевое
Размыло почву под ногами,
я шёл, надеясь, степь пройти.
Весна шептала сапогами:
«Душе своей ты не прети!
Ступай быстрее, легче, шире.
Пути не бойся – я с тобой!
Лишь ты и я в огромном мире
и солнца блеск над синевой.»
Луг
Прилягу на травы в рубахе измятой
по утренним росам. Глотая туман
с пахучим шалфеем, раздавленной мятой,
прольётся в сознание лёгкий дурман
российского луга. Его разнотравье
изнежит навеки души уголки.
Вдохну аромат, да поглубже, за здравье!
За наше Отечество, луг и колки.
Разогнаны птицы лучами на волю
на синее небо. Встревожена гладь
далёкого жёлтого милого поля
порывами ветра – моя благодать!
Извечная радость зелёного луга,
хранимая предками с дальних времён,
обнимет, поддержит, как старого друга,
который безмерно в Россию влюблён.
Летний дождь
К земле пригвоздили пылинки. Дороги
размыли, размяли до каши дожди,
и грязные травы легли недотроги –
теперь с косовицей простой. Подожди,
измаются тучи до белого пара,
лучи заиграют задорную прыть,
белёные стены косого амбара
просохнут немного и можно косить!
Молитва ангела
Далёкое небо – святая обитель,
наполни священной любовью людей!
К тебе вопрошаю, безмолвный спаситель!
Я ангел надежды, защита детей.
Покровы твои в безмятежности ночи
спадают на зелень безропотных трав,
спокойствие мира подай же им, Отче!
Даруй им по вере… Бывает не прав
в злодействах ненужных, в стремлениях диких.
Его вразумлю, прикоснувшись крылом.
Апостолы, слышите детские крики?
Спасите несчастных. Прочтите псалом
со звёздного неба в сиянии ночи
над вечным покоем лугов и полей.
Даруй им по вере, всевидящий Отче!
Я ангел надежды, защита детей…
Небо молчало
В серой степи, окровавленной боем,
юный солдат, погибая от ран,
с жизнью прощался, встречаясь с покоем,
шёпотом слово вытягивал: «Мам!»
С небом сливались глаза голубые –
чистым последствием грязной войны.
Локоны мамы увидел седые –
чёрные были до этой весны.
Горечь по дому упала на сердце,
боль не от раны, от сильной тоски:
петлями ржавыми скрипнула дверца,
сдобным запахли в сенях пирожки.
Так захотелось обнять на прощанье,
выкрикнуть: «Мама, родная моя!»
Чудилось только: «Сынок, до свиданья!»
– Мамочка, мама, прости ты меня!
В серой степи, окровавленной боем,
маки краснели – алели поля,
небо молчало над вечным покоем,
вечным приютом согрела земля…
***
Небо такое свежее, такое бездонно синее,
морозное и безбрежное, в сверкающих блёстках инея,
распластанное, промытое, метелями разъярёнными,
коснулось полыни высохшей, торчащей из снега брёвнами.
Пропала степная вычурность летнего ошеломления,
замёрзшее покрывало с весною придёт в движение,
заплачет невинное с неба, таинственно-дождевое,
закованное лучами, темнеющее, кучевое.
По-новому будет свежее, такое бездонно синее,
тёплое и безбрежное, без вспышек холодных инея.