Василий КИЛЯКОВ
Родился в 1960 году в Кирове. После окончания Московского политехникума работал мастером на заводе, служил в армии. Окончил Литературный институт им. А.М.Горького. Публиковался в журналах «День и ночь», «Гостиный Двор», «Литературная учеба», «Наш современник», «Новый мир», «Огни Кузбасса», «Октябрь», «Подъем», «Юность», «Роман-газета 21», в газете «Литературная Россия» и других изданиях.
Лауреат Всероссийских литературных премий «Традиция» (1996), им. Б.Н.Полевого (1996), премии «Дойче Велле» (Берлин, 1992), премий им. А.Платонова «Умное сердце» (2010) и «Югра» (2020). Обладатель «Бронзового Витязя» (2019) Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь». Лауреат Открытого конкурса изданий «Просвещение через книгу» Издательского Совета РПЦ (2019).
Член Союза писателей России. Живет в городе Электросталь Московской области.
* * *
Кричит испуганная птица.
Ночь распахнулась, как крыло,
и на уснувшее село
холодный лунный свет ложится.
Я, очарованный луной,
смотрю на дальнее светило.
И вдруг очнулся: что за сила!
И что за бездна надо мной!
А там, в мирах иных полей
так мрачно облака теснятся,
что хочется к земле прижаться,
как в детстве – к матери своей.
Утро в деревне
Самолет позолоченной бритвой
перерезал окошко мое.
За окном – воробьиная битва,
крест полета... поет самолет...
Вянет в банке букет полевой...
И такое волнение, братцы,
словно в небо нырнул с головой,
а до дна – ну, никак не добраться!
* * *
Цепью загремев, толкаю лодку,
слышу плеск весла...
Не беда, что эта жизнь короткая –
мигом нам мила!
Снова правлю на огни далекие.
Млечный путь пылит...
Там – луна, косая и пологая,
и туман разлит.
Жизнь – веснянка в васильковом платьице
под колючий снег...
Весь-то смысл – в надежде и в сумятице,
друг мой, человек.
* * *
Александру Нестругину
В морщинистый август уперся осо́корь,
с корнями в России увяз.
Пьянеет душа от антоновки сока
в заброженный Яблочный Спас,
и кружится солнце со скрипом тележным.
В терновнике – ветер и тень,
и радует осень простором безбрежным...
И кличет петух в голубень.
* * *
Подгорели листья кленов,
и подсохла грязь тропинок.
Вьются в рощах отдаленных
нити светлых паутинок.
Ближе оклик журавлиный,
даль яснее, эхо глуше.
И заря костром калины
сентябрю рубаху сушит...
* * *
Вот октября последний теплый взгляд,
осенних яблок спелый аромат,
их тяжкий стук в укроп, в сырую землю...
Всему я рад, все чувственно приемлю:
осенние и светлые пруды,
и липовых аллей сквозное солнце,
и лодку с ржавым черпаком на донце,
и дальний свет предутренней звезды…
Пройду один, опять по грудь в тумане –
и с тихой радостью вдруг сердцем оживу:
нет, некуда спешить – и никуда не тянет.
Бортом хлебает лодка на плаву...
А завтра – глядь! – уже случайный снег –
безмолвно, медленно, волшебно, как награда...
Я на пороге – зрелый человек –
вдруг сам замру, жалея целину
осыпанного снегом сада.
* * *
Дорогая, добрая, славная моя,
чем перед тобою провинился я?
Потеплела песнями белая весна –
что же ты не весела, отчего грустна?
Что же ты с подругами песен не поешь,
что ж ты, одинокая, стороной идешь?
И, мечту заветную бережно храня,
что же ты по имени не зовешь меня?
Сядем тесно-тесно, и – рука в руке!
Пусть баян выводит вальсы вдалеке...
Ночь тиха, над плавнями
ясный месяц всплыл...
Юность моя дальняя,
я ли это был?
* * *
Я постигаю этой жизни суть:
дышу морозной высотой карнизов
и бережно за пазухой несу
тебе весну: три стебелька ириса.
Учусь смотреть на горе свысока,
учусь искать покоя – в непокое
и отвечать улыбкой простака
на грустное сочувствие людское.
Летит навстречу снеговая муть,
и по застрехам вьюга дико стонет...
А я несу сквозь всю свою судьбу,
сквозь все ветра – весну в твои ладони.
Владивосток
Опять вернусь я к тихой бухте,
на камень сяду у воды...
Горит над бухтой, не потухнет
мое созвездье в три звезды.
И буду ожидать чего-то
в печальных думах ни о ком...
Есть в мире легкая забота:
уйти веселым моряком.
Найти туман Единорога,
придумать берег дальних стран,
где ожидает при дороге
в песках кочующий варан.
Услышать моря шум беспечный,
почувствовать, как сумрак сжат...
Увидеть сердцем, как не вечно,
все, чем так люди дорожат.
* * *
Ночь светла, и на сердце легко.
Далеко-далеко до рассвета...
Лунный отблеск искрист над рекой,
а равнина – как в саван одета.
Я затеял себе костерок –
он дымком мои пальцы оближет...
Все короче отмерянный срок,
а земля – и страшнее, и ближе.
* * *
Ты помнишь, Таня, желтые акации
и теплый пар, всходящий от земли?
Рука в руке мы шли с тобой со станции
и к старому погосту забрели –
и замерли...
Стояли мрачно ели,
краснела храма битая стена,
и в пятнах водянистой акварели
цвели венков крикливые тона.
Лежали вкось крестов косые тени...
И страшной тайной был нам в этот час
печальный след угасших поколений
и тишина, связующая нас.
Спасенье в миру
…Сверкала мысль – как солнце по ножу,
а где-то под столом пищали мыши...
Жена ему сказала: «Ухожу!» –
а он творил, и даже не услышал.
Друзья забыли, умерли враги...
Чернильница сочилась черным соком,
и бился ветер крыльями пурги
в косые стекла перемерзших окон.
Он пишет, кашляет в глухую полутьму,
на пальцы леденеющие дышит...
Теперь хоть смерть сама стучись к нему –
он не откроет ей: он не услышит.
* * *
Случайно, все случайно на земле.
Случайны эти сборища правительств,
Сервантеса случаен добрый витязь.
Случаен свет, и урожай, и хлеб.
Случайна осень с желтыми холмами,
паденье оземь переспелых груш...
Лишь не случайны звезды, что над нами,
и нравственная тайна наших душ.
Далеко до Пасхи
За счастьем бегут огоньки-поезда,
весной не по-мартовски жарко...
Вечерня. Слезою стекает звезда
к застрехе церковной неяркой.
Обещанный Праздник:
Причастием жить,
коль святости нет и в помине,
и верить, как верит голодный в коржи
горячего хлеба на тмине...
Великая боль отзовется во мне
всех, верящих крепко и свято –
и я залюбуюсь в церковном окне
на тусклые блики заката
и вспомню, что мы не умрем никогда...
Так что ж мне так грустно, так странно
смотреть на бегущие вдаль поезда
у храмовой двери желанной?