Продолжаем публиковать фрагменты записок русского добровольца – московского предпринимателя, отправившегося летом 2014 года на войну в Донбасс.
«Поля имеют глаза, а лес – уши, и я услышу, если буду молчать и слушать»
Оплывшие от времени окопы рассекали землю старыми шрамами. Они тянулись вдоль лесополосы извилистой гирляндой, и края их как проволокой были опутаны клубками длинной седой травы. От центральной траншеи отходили короткие заплывшие ямки – индивидуальные ячейки. Были и ямы поглубже – остатки блиндажей. За десятилетия на дне траншей скопились груды гнилушек и наслоения черной лежалой листвы. «Все уже выкопано до нас», – всплыла в голове фраза неизвестно откуда, но на исторические размышления не было времени. Выбрав место посуше, мы принялись вгрызаться в стены старого окопа, с усилием рубя саперными лопатками мешанину черных корней и сухих травяных плетей.
Я работал, прислушиваясь к лиственному гулу, и часто останавливался. Хотел услышать первым, если вдруг кто сдуру вздумает проходить вдоль нашей рощицы. Товарищ же мой копал сосредоточенно и быстро, рубя корни заточенной лопаткой и выбрасывая черный грунт перед своей ячейкой. У Флоки (так мы его звали – по аналогии с одним из героев сериала «Викинги») было скандинавское рубленое лицо с жесткими скулами и колкими холодными глазами, он носил бороду и короткую рыжую косичку. Казалось, ему не хватает только кованого топора, шлема и кольчуги. Его камуфляжная спина клонилась над траншеей. Когда Флоки выпрямлялся, выволакивая на лопатке землю, голова его попадала в вечерний луч, который случайно прорезал деревья, и загоралась рыжим огнем.
– Смотри, что нашел! – Флоки держал в руке почерневший битый котелок, позвякивая болтающейся проволочной ручкой. – Какой солдатик из него хлебал? Может, здесь и он сам в земле лежит, а может просто потерял. Заберу на базу, почищу, помою…
Он водрузил котелок на кучу свежей земли и опять принялся рубить жесткие корни.
К наступлению темноты мы окопались. Флоки закончил обкладывать невысокий бруствер травяным дерном и принялся греть банку тушенки на таблетке сухого спирта. Я же сидел на коврике, сложив ноги по-турецки, бездумно уставившись на теряющуюся в сумерках ленту пустого шоссе. Вечером всякое движение по нему прекратилось. Неожиданно зашипела рация:
– Москвич, Москвич, ответь Скату, прием.
– Да, Скат, я на связи.
– У вас все в порядке?
– Все нормально. Вели наблюдение за дорогой. Проблем не было.
Хрип рации, затем:
– Мы сейчас подойдем к вам снизу от Фрунзе. Будем фугас ставить.
Скат помолчал еще секунду и спросил:
– Москвич, скажи, а какой позывной у Боруха?
– «Седьмой» у него позывной, какой же еще? Кончай играть в параноика. Подходите быстрее, а то мы замерзли совсем.
– Хорошо. Мы поднимаемся. Конец связи.
Мне не понравился настороженный тон Ската, но делать было нечего. Оставалось только лежать да слушать, как холодеющий ветер ворошит листву над головой. Осенняя ночь быстро упала на распаханное поле и деревья, придавив все вокруг нас черной подушкой тьмы. На небе была луна, но она лишь изредка мелькала в просветах между плотными тучами. В глубине рощи покачивались деревья, и оттуда доносился таинственный шелест. Раз я заметил, как между стволами промелькнуло нечто, но решил, что это одичавшая кошка. В любом случае, человек не мог настолько бесшумно передвигаться в густой мешанине листьев и ветвей, а остальное меня сейчас не волновало.
Тепловизор-выручалочка
Прошло еще около часа, ветер расчистил небо и затих. В свете полной луны проявилось поле, простиравшееся до асфальтовой ленты Бахмутки и мы лежали на самом его краю, там, где тьма зацепившись за ветви, уступала место залитому ярким холодным светом голому пространству. Ветер временами вновь принимался колебать деревья за спиной и тогда в роще поднимался шелест, напоминавший тревожный гомон. Мы лежали на ковриках, слушая темноту за спиной. Опять зашипела рация:
– Москвич, ответь Скату, где вы?
– Мы на краю рощи на старых окопах.
– Не видим вас.
– Я тоже не пойму, где вы. Сейчас пойду навстречу.
Я с сожалением поднялся с належанного места и, нащупывая путь, медленно пошел по тропке вглубь рощи. Глаза, привыкшие к яркому лунному свету, отказывались хоть что-то видеть. Тьма казалась абсолютной, я продвигался по неверной тропе, вытянув перед собой руки и полагаясь только на память. Внезапно передо мной раздался шорох и хрустнула ветка. В голове взметнулся мгновенный образ того, что случится прямо сейчас. Мне вдруг представилось, как вспышка ярчайшего огня полыхнет мне навстречу и больше не будет ничего. Сразу сказал в темноту перед собой:
– Скат, это ты?
– Москвич!!! Чего ж ты молчишь?! Я чуть не выстрелил.
– Да ты спокойнее будь. Тут никого кроме нас нету.
– Ладно. Пойдем, посмотрим дорогу.
Несколько человек из отряда подошли к нашим окопам. Скат вынул тепловизор из футляра, встал повыше на бруствер и, замерев, долго обозревал в окуляры ленту дороги и рощи вокруг. Потом опустил прибор и процедил сквозь зубы: «Фугас ставить не пойдем. Вижу справа в лесу у дороги уазик. Наверно они уже в сумерках подъехали». Я взял тепловизор у Ската и глянул его в указанном направлении. Что-то похожее на силуэт машины смутно угадывалось в плывущей серятине, в которую тепловизор превратил темноту дальнего леса. В передней части смазанного силуэта виднелось какое-то высветленное пятно.
– Видишь как мотор теплом фонит? – севшим голосом спросил Скат. – Сейчас бы пошли на свою голову…
Да, это и правда было похоже на стоящую машину. Было очевидно, что идти к дороге не стоит. И мы пошли назад.
Совы
Дюжина людей вытянулась из залепленной чернотой лесополосы на степной косогор, залитый мертвенно-бледным светом. Идущие в молчании фигуры отбросили длинные пляшущие тени, бесшумно скользящие по бледной траве. Внезапно Скат поднял правую руку и замер. Весь отряд застыл вслед за ним. Затем он лег и следом за ним все опустились в сухую траву. Так, в полной неподвижности, прошло довольно много времени. Я лежал в траве, глазея на блистающую луну, и даже начал немного дремать, как вдруг над нами заскользили черные тени. Распластав большие крылья птицы парили над цепочкой лежавших неподвижно фигур. Совы.
Все ниже летали они, перекликаясь настороженно-тоскливым уханьем. И я вдруг представил, холодея, хотя обычно не суеверен, что это вовсе не птицы, а души забытых когда-то в этой роще бойцов. Что мы потревожили их старые останки, ковыряясь в земле своими дурацкими лопатками. Совы были ночными хозяевами этих мест, и они чертили плавные круги над нами, стараясь понять, кто мы, почему так неподвижны и зачем здесь оказались. Одна птица бесшумно пролетела надо мной, на мгновение закрыв большими черными крыльями луну, так низко, что мне показалось возможным дотронуться до нее просто вытянув вверх руку. Все это продолжалось минут десять. Наконец Скат поднял людей на ноги, и птицы тут же исчезли, скользнув в темноту деревьев. Отряд, вытянувшись в длинную цепочку, вновь двинулся по косогору вниз к поселку. Флоки шел последним, и старый солдатский котелок негромко позвякивал в такт его шагам.
Господи, не дай мне погубить безвинных людей
Господи, убереги от нашего огня безвинных людей, и пусть завтра каждый получит то, что заслужил. Ты сам, Боже, знаешь, кому завтра жить, а кому умереть. Господи, сохрани ни в чем не повинных от нашего огня и убереги моих товарищей от смерти...
Осень на Бахмутке
Я лежал на животе под деревьями жиденькой лесополосы, соорудив из опавших листьев некое подобие лежанки и стараясь хоть немного согреться. Снизу тянуло сырым холодом, запахом трухлявого дерева и чем-то горьковато пряным. Земля вытягивала тепло из тела, стоило только на минуту приложиться к ней бедром или рукой, поэтому приходилось все время вертеться с боку на бок. А вот утро было светлым. Поднимающееся солнце пробивало лучами остатки листвы в кронах деревьев, падая вниз пятнами дымчатого света. Темные тени в глубине лесополосы пронзались лучами и в этой солнечной дымке мягко серебрились нити осенней паутины. Даже при легком дуновении ветра с крон деревьев начинали падать сухие листья, укладываясь под тонкими стволами в желто-красный шуршащий ковер.
Рация прервала мои размышления. Скат докладывал Седьмому, что занял с пулеметом позицию с хорошим сектором обстрела. Флоки и Седьмой тоже обустроились неплохо, замаскировавшись чуть впереди, соорудив целую изгородь из воткнутых в землю веток. Группа Субарика залегла слева в соседней лесополосе. До них, через распаханное поле, было не более полукилометра. Легковые машины часа два уже ездили взад-вперед по шоссе, которое проходило в этом месте довольно близко от края лесополосы. План был таков: вначале минометная батарея должна была обстрелять довольно большой укрепленный район противника, который известен под скромным названием «31 блокпост», чтобы отсечь движение по дороге гражданских машин. Затем следовало дождаться, когда кто-нибудь из командования поедет из тыла по пустой дороге проверять повреждения на крайнем блокпосте. Вот эту штабную машину и необходимо было уничтожить.
Однако солнце поднималось все выше, а минометы молчали. Мне надоело ворочаться с боку на бок и я сел по-турецки на ворохе листьев, подставив лицо последним лучам, пробивавшимся сквозь остатки листвы. Так было теплее. Привычными движениями я поправил снаряжение, закрепленное на разгрузке. Подсумки для магазинов, рация, ремень автомата, индивидуальный перевязочный пакет, аптечка. Все было размещено удобно, все под рукой. Флоки с Седьмым сидели неподалеку и о чем-то негромко говорили. Субарика с группой не было видно в тени соседней лесополосы.
Началось…
Вдруг вдалеке ухнуло. Затем сразу еще раз. Артиллерийское эхо широко разнеслось по пустым полям, заметалось между жиденькими полосами деревьев, и ушло в лиловую даль, куда-то вниз к Северскому Донцу. Через несколько секунд землю ощутимо сотрясли два удара. Я инстинктивно наклонил голову. «Вот и началось, – подумал я, – будто великан бьет по стене тяжелым молотом».
Было слышно, как мина с грохотом вырывается из минометного ствола далеко справа, несется, завывая где-то вверху, и с гулким грохотом разрывается впереди на позициях врага. Вслед за ней сразу летела новая мина или даже две. Несколько машин еще проехало по шоссе, но вскоре все опустело. Обстрел продолжался. Я снова повалился на кучу листьев, вслушиваясь в вой мин над головой. Свист, разносящийся в воздухе, заставил меня вспомнить летнюю позиционную войну в селе Волнухино под Луганском. Вспомнил постоянные артобстрелы, ночные бдения в окопах, чугунную усталость, веера светящихся трассеров, улетающих в черную южную ночь. Смерть молодых ребят. Глаза матерей на похоронах. Не очень хотелось сейчас это вспоминать...
Обстрел закончился так же внезапно, как и начался. Просто вновь наступила тишина, и желтый лист бесшумно упал перед самым моим лицом. Затем прошло еще несколько минут, а в воздухе стал нарастать непонятный гул. Он становился все громче. Вдруг справа на ленте шоссе показался силуэт БТРа. Угловатый длинный бронетранспортер с хищно выставленной пушкой на быстро пронесся на запад мимо лесополосы. Включилась рация:
– Седьмой, ответь Субарику. Почему не стреляли?
– А ты видел вообще, что это такое проехало? Это же четвертый бэтээр. Чем мы его возьмем? Гранаткой, что ли? Он повернет ствол и прочешет все кусты. Ничего. Будет скоро и наша дичь. Надо только терпение иметь. Конец связи!
Наша дичь
В молчаливом ожидании прошло еще примерно полчаса. И вдруг я увидел, как по дороге в обратном направлении несутся два армейских грузовика. Здесь ошибки уже быть не могло. Враг. Нервное напряжение нахлынуло внезапно. Седьмой закричал в рацию:
– Субарик, Субарик, ответь! Стрелять или нет? Они сейчас уйдут! Стрелять или нет?!
Внезапно струя дыма перечертила вспаханное поле со стороны группы Субарика и вздулась сгустком огня прямо над передним автомобилем. Значит – стрелять. И тут же что-то ярко полыхнуло совсем рядом. Оглушающий грохот ударил по ушам. Впереди, в облаке огня и дыма, Флоки, как сумасшедший жонглер, размахивал разряженной трубой гранатомета. Снаряд ушел по странной траектории и взорвался, воткнувшись в черную пашню. Флоки швырнул трубу на землю, схватил автомат и начал поливать дорогу длинными очередями. Седьмой стрелял рядом с ним короткими очередями.
В горячке боя я не слышал даже собственных выстрелов. Как будто целый фонтан адреналина хлынул мне в голову пока я теребил пальцами ставший непослушным переводчик огня. Вот первый магазин опустел. Отстегнул. Следующий магазин. Еще один. Я старался стрелять одиночными – как можно точнее, тщательно выцеливая машины, несущиеся по шоссе. Брезентовый полог кузова заднего грузовика развевался, там мелькала зелень солдатских бушлатов. Мною овладело странное ощущение, будто все вокруг происходит с кем-то другим. Словно я смотрю беззвучный фильм, в котором медленно движется под огнем вражеская техника, и некто, похожий на меня, перезаряжает автомат, целится, нажимает на спуск...
Водители неслись на бешеной скорости, стараясь выйти из-под обстрела, но вместо этого попали в сектор, простреливаемый пулеметом Ската. Длиннейшая очередь на сотню патронов словно распорола грузовики пополам. В воздух полетели клочья брезента и деревянных бортов. Проехав по инерции еще сотню метров и почти достигнув расположения 31-го блокпоста, машины одна за другой съехали в кювет. Один грузовик дымился. Нельзя было приближаться к грузовикам, чтобы добить противника, ввязываться в ненужный бой. Задача выполнена. Теперь следовало уходить как можно быстрее...
Уставшие ноги вязли в глубоких колеях. Я шел вдоль лесополосы позади всех, то и дело поправляя на плечах сползающие ремни двух неизрасходованных «шмелей». Хватал воздух ртом, пытаясь унять тяжело бухающее в груди сердце, оглядываясь настороженно в сторону асфальтовой ленты Бахмутки, которая уже почти скрылась за горбом чернеющего поля. Оттуда слышалась беспорядочная стрельба изрядно покромсанных укров. В кого они стреляли? Куда? Зачем? Для самоуспокоения, наверное. И от животного страха. Нас там давно не было.
Скоро мы вышли к машине, которую спрятал в тени деревьев бородатый казак в кубанке с малиновым верхом. И мы поехали к себе. С чувством выполненного долга.
Читать Шестую (заключительную) часть