Позывной: Москвич (часть вторая)

Продолжаем публиковать фрагменты записок русского добровольца – московского предпринимателя, отправившегося летом 2014 года на войну в Донбасс.

Как я стал минометчиком

Три миномета стояли посреди двора, лихо задрав вверх свои зеленые рыльца.

Разномастно камуфлированный народ ходил вокруг, рассматривал их, как на выставке вооружений. Выяснилось, между прочим, что минометы 1947 года выпуска. Ну, спасибо и на этом.

Леха-Казак прошоркал через плац, подволакивая забинтованную ногу. Молча оглядел зеленые трубы на больших колесах и подозвал меня.

– Видишь технику? С этого дня поступаешь на обучение к командиру минометной батареи. Зовут его Кобур. Он осетин, человек опытный. Несколько войн прошел. Будешь ему помогать с расчетами, буссоль там ставить и делать все что понадобится. Чтоб за два дня обучился всему необходимому. Потом едете на передовую.

Приезд осетин

Тесные ворота базы со скрипом распахнулись и в них зарулил, тяжело переваливаясь на асфальтовых колдобинах, сине-желтый футбольный автобус. Он остановился посреди двора и вокруг тут же образовался гомонящий рой людей. Осетины. От толпы новоприбывших к нам неспешно подошел худой бородач, горбоносый и седой, с лицом изборожденным складками и шрамами. Он глянул на кучу украинского хлама, что натащил из степей Александр Федорович, кинул взгляд на стоящих рядом женщин и взял в руки зеленую трубу:

– Это РПГ-18.

Бородач повертел отработавший гранатомет в руках, приложил его к плечу и взял трубу побольше:

– А это был Шмель. Самое лучшее для зданий. Все вообще выжигает. Мы такими в Цхинвале работали. Тогда вы нам помогли, а теперь мы вам поможем. Я считаю, что надо помогать православным.

Осетины взялись помогать сразу и всерьез – затеяли праздновать чей-то день рождения. Откуда-то привезли на базу барана и собирались вечером накрыть столы в саду. Однако комбат отменил праздник, что сразу ввергло осетин в тоску. Мне запомнился седой дед, он ходил взад-вперед по двору и удивленно бормотал себе под нос:

– Что это за война? Никогда такой войны не видел. Ни выпить, ни песен попеть. Зачем мы вообще сюда приехали?

Едем на фронт

Раннее утро. Сегодня мы наконец-то едем на войну. Косые утренние лучи заполняют двор, пронзают сочную зелень желтыми лучами-копьями. В них празднично пляшут пылинки, тополиный пух, какие-то мелкие мушки. В соседних дворах надрываются петухи. На синенькое крыльцо казармы выходит ополченец с ручным пулеметом. Он неподвижно стоит, опершись на свой черный пулемет, и о чем-то раздумывает. Его фигура возвышается в утренних лучах монументом шахтерской стойкости и неумолимому упорству. Затем он неспешно закуривает, и волокна голубого дыма закручиваются барашками в янтарных лучах. Мгновение я любуюсь совершенством этой картины, но рассиживаться долго у меня времени нет. Еще самому собираться.

Осетины уже грузятся, с гомоном затаскивают в кузов грузовика разлапистый черный «Утес». Этот крупнокалиберный улемет напоминает формой четвероногие и колченогие бронемашины из «Звездных войн». Мимо проходит Юра-комбат. Взгляд его неожиданно падает на меня. Он молча снимает АКМС (автомат Калашникова модернизированный со складывающимся прикладом – «ЛГ») с плеча своего ординарца и протягивает мне:

– Подсумок с магазинами возьмешь на складе. И патронов побольше бери.

Долгожданный автомат я закидываю за спину, и сразу становится как-то спокойнее на душе. По хорошему, конечно, надо его разобрать, почистить, все проверить, а то на блестящем металле затвора видны мелкие пятнышки ржавчины, но времени на это нет. Осетины с шахтерами уже утолклись в кузов. Комбат закончил со мной и подошел ближе к грузовику. Он недовольно смотрел на картину хаотичной погрузки. Неожиданно выхватил из кобуры пистолет «Стечкина» и начал стрелять в воздух. Осетины резко замолчали. Судя по всему, комбат был доволен произведенным воспитательным эффектом, да и новоприобретенным «Стечкиным» тоже. Голос его в наступившей тишине звучал весомо и убедительно:

– Балагана в моем батальоне не будет! Все, кто сейчас едет в Волнухино, спустились на плац и построились!

После правильного утреннего построения, переклички и короткой проповеди, Юра-комбат отдал команду грузиться в машину. Притихшие осетины вновь забрались по бортам в кузов. Мы с Васей-Крымом наскоро раскидали рюкзаки и спальники, и не успели хорошенько устроиться, как резко тронувшийся грузовик швырнул нас на дно кузова. Поехали.

Водитель пропетлял по улочкам Ровеньков, вырвался на прямую степную дорогу и втопил газу что есть мочи. Даже сидеть в кузове при такой тряске было нелегко. Вася Крым был одет в КЗС (костюм защитный сетчатый – «ЛГ») веселенькой зеленой расцветки. Тонкая сетчатая ткань костюма, придуманного в советской армии совсем для других целей, легко пропускала холодный утренний воздух. Высокий ростом и тонкокостный Крым, стараясь сохранить остатки тепла, сидел как бы нахохлившись. В широком зеленом капюшоне КЗС накинутом на голову, он был похож на сказочного эльфа, который готовится сразиться с силами зла. Рядом со мной сидел тот самый шахтер с ручным пулеметом, которого я видел ранним утром. Он покосился на мои наручные часы, наклонил голову и прокричал сквозь гул

– Парень, у тебя время на час вперед бежит! Поправь.

– А это московское время. Теперь у вас московское время будет.

Волнухино

…Двор шахтоуправления устилали грязные осколки стеклянных банок, заполненные дождевой водой ржавые жестянки из-под тушенки, разорванные упаковки сухпаев и всякая прочая дрянь, что обыкновенно копится там, где люди надеются быть не слишком долго. Когда они хотят быстро отстрелять свою вахту, уйти в тыл, не вспоминая этого места до следующего приезда. Между грязно-зелеными снарядными ящиками бродили серые котята с большими глазами, прикормленные шахтерами.

Я сидел на пустом снарядном ящике, удовлетворенный тем, что пока не надо никуда бежать, тащить мины, ставить буссоль и прицелы, глохнуть от залпов. Впервые с раннего утра у меня было время выпластать запаренные ступни из тяжелых ботинок. Невероятно приятно было свободно шевелить бледными пальцами ног, сидя в теньке, никуда не торопясь. Кобур уехал в штаб и по всем признакам не должен был вернуться до завтрашнего дня. Вот я и сидел, глазея на котят, разгуливающих по грязному двору, на мелкую ополченку Муху, старавшуюся раздуть огонь под котлом, на проходивших мимо причудливо одетых ополченцев. Многие бойцы были увешаны кинжалами и штыками, украшены казачьими эполетами, грозными эмблемами с черепами и всевозможными нашивками, что твой дембель. Я наблюдал эту идиллию и мне казалось, что вот так, в блаженном состоянии ничегонеделания можно провести вторую половину этого дня.

Ранение

Резкий звук разодрал тишину. Мощность его возросла за доли секунды до предела.грохотом. Земля подо мной качнулась и зазвенела как колокол. Народ брызнул со двора. Из глубин подсознания взметнулся мутный страх и бросил меня ничком на осколки стекла и грязный бетон. Затем я рванулся ко входу в спасительное бетонное здание, невзирая на новые разрывы. Не помню, как вбежал в здание шахтоуправления. Пришел я в себя только в коридоре, заполненном спрятавшимися от обстрела бойцами. Привалился к стене и прикрыл глаза. В голове однотонно гудела натянутая струна, никаких мыслей не было. Народ же вокруг сидел довольно спокойно. Обстрел пережидали, травя анекдоты и бодро похохатывая при каждом разрыве. Понемногу я начал приходить в себя и в голове появились кое-какие мысли. Похоже, к таким концертам местный народ уже привык.

Рядом со мной, уперев в пол потертый приклад автомата, сидел мужик с грубоватым угольным лицом. Он посмотрел на меня с улыбкой

– Что, паря, в первый раз? Еще привыкнешь. Сейчас закончится. Они любят так лупить. Подъезжают поближе, отработают серию с одного ствола и сразу валят назад. Обычно десяток мин пускают. Больше боятся. У нас россияне-контрбатарейщики сейчас хорошо работают. Не то, что раньше. Начинали-то мы вообще без всего. Веришь, я на блокпосту с ножкой от табуретки первые дни стоял. Остальные ребята не лучше. Сейчас кому рассказать, смешно. А весной все всерьез было... Вроде обстрел кончился. Можно вылезать.

Мужик встал, накидывая на себя автоматный ремень. Тут только я понял, что до сих пор босой. Встал, чтобы пойти за брошенными ботинками на двор, но тут же повалился на пол от острой боли, пронзившей левую ногу. Шахтер цокнул языком:

– Опа! Да с тебя тут целая лужа крови натекла.

Крикнул в коридор:

– Эй! Тут раненый! Где медсестра?

Медсестра Юля

Черноволосая девушка в маленькой комнатке-медпункте промыла мне порезы на ноге. Выяснилось, что кожа ступни рассечена в нескольких местах осколками стекла. Раны были неглубокие, но было их много и кровили они прилично. Медсестра останавливала кровь, бережно бинтовала ступню, приговаривая по ходу дела:

– Что ж вы так на пустом месте калечитесь-то? Хорошо хоть не лицом в осколки угодили.

Она игриво кинула в меня взглядом черных глаз.

– Вас как зовут? Алекс? А я Юля. Берегите себя. Ведь у нас здесь никаких защитников, кроме вас нет. Вот взять, к примеру, это село. Здесь почти все нас ненавидят. Их бы воля, они бы нас сдали украм... Вот тааак, еще здесь затянем. Эта перевязка хорошая. Так устроена, что сама вокруг раны обжимается. Еще здесь подвяжу... Ну вот, можно смело гулять. Только через день новую перевязку надо будет сделать.

Я распустил до предела шнуровку ботинка и осторожно просунул в него забинтованную ногу. Попробовал встать, немного прошел, прихрамывая. Боль была тупой и вполне терпимой. В целом жить было можно. Вот только очень хотелось спать. Ну, это не проблема. Кобур до завтрашнего дня не должен вернуться и можно немного отдохнуть. Я распрощался с милой Юлей, пообещав в скором времени прийти на перевязку и вообще заглядывать поболтать о том о сем.

Выйдя из комнаты, проковылял до бетонной лестницы в конце коридора и, расстелив там тонкий летний спальничек, завалился дремать. Сумбур этого дня быстро перетек в неглубокий сон, стоило мне только прикрыть глаза. Однако сны сейчас мало отличались от яви. Во сне я опять тащил на руках тяжелую чушку мины, напрягал силы, закидывая ее в ненасытный миномет, прикрывал ладонями уши, но все равно глох от грохота залпа. Раз сквозь дремоту я услышал голос комбата в коридоре.

– Это кто тут у нас под лестницей лежит?

– Да это Москвич, он сегодня как раз приехал. Уже словил ранение. Юлька его резво перевязала.

Кто-то захихикал, а комбат произнес:

– Вы его не будите. Ему, наверное, сейчас подвиги снятся.

Что они там говорили дальше, не помню. Заснул я крепко и проснулся только вечером.

Вечер

Вышел во двор я уже в сумерках. Как раз успел к раздаче ужина. Муха скашеварила вкусный ужин с дымком, я сидел на бетонных ступеньках, еще хранящих тепло августовского солнца, неспешно хлебал из котелка густой то ли супец то ли гуляш из тушенки и картошки и прислушивался к разговорам вокруг. Нога совсем не болела, хотя я поворачивал ступню и так и сяк, по-разному пробовал наступать на нее.

Сумерки быстро сгущались, но на дворе шахтоуправления продолжал сидеть народ. Тут были ростовские и кубанские казаки, местные шахтеры, осетины, добровольцы из русских городов. Рядом со мной сидел ополченец. Он отставил потертый автомат в сторону и неспешно курил сигарету.

– Ты думаешь, здесь какие-то фашисты против нас воюют, которых Америка к нам на парашютах забросила? – рассуждал он. – Да ничего подобного. Пойми, у нас идет гражданская война. Эти так называемые укры учились в тех же школах что и мы, смотрели те же фильмы и слушали ту же музыку. Они там по-украински даже говорить не умеют. Так почему я встал с этой стороны баррикады, а они с той? Как на этот вопрос ответить? Здесь сейчас такое положение, что семьи рушатся, дети от родителей отказываются. Мне родной брат звонит из Киева и знаешь, что мне, сука, говорит? Что я теперь сепаратист и преступник. Вот как с этим жить? Когда мы в Киев войдем, что мне с братом делать?..  Ладно, не отвечай.

Ополченец сплюнул себе под ноги и растер плевок прикладом автомата. Затем снова закурил. Теперь он молчал

Закатное небо над гребнем, подковой обрамляющим небольшое село Волнухино, догорело. Матово желтые, зеленоватые, голубые краски вытеснил темный бархат, простроченный тонкими стежками трассеров. Впереди была ночь.