Его голос звучал молодо и бодро, вкрадчиво, и обволакивая, железно и мягко: казалось, тысячи модуляций включал в себя, объединенных образом великолепного мастера – блестящего Василия Ланового.
Актер – во многом голос, и насколько невозможно было перепутать актерскую манеру, неповторимость индивидуального почерка Ланового ни с какой другой, настолько же сразу узнавался его голос.
Его поэтический театр был щедр, и раздаривал себя, как ливень, увлажняя почву душ слушателей и зрителей, давая им возможности дополнительного роста, представляя несколько по-новому Пушкина ли, Давида Самойлова, Исаака Бабеля…
…яростный Павка Корчагин ныне подвергается осмеянию: мол, высшая форма жизни – это для себя, исключительно ради собственного достатка и благополучия, а тут – огонь и взрыв ради дела всеобщности.
Мусорное время навязывает гнилые прерогативы: люди, выраставшие на образе стали, закалявшейся в сумме тягот, были правильней ориентированы; и Павка – в исполнении Ланового – убеждал: вот подлинность жизни: не стяжательство, но самоотдача.
Как элегантен, безмерно обаятелен был он в «Офицерах», сколько поколений завороженно глядели на экран, мечтая походить на такого, столь мощно несущего мужское начало, героя!
Конечно, Лановой был прежде всего театральным актером: и очерк любой роли делался им жестко: так рисуют тушью; и каждый жест был отточен, как строка мастера-поэта, и снова голос, голос его – разнообразный, насыщенный – звучал великолепно: играя и коря, соблазняя и убеждая…
Не важно – эпизод ли исполнял актер, или принца Калафа: все было подчинено единой задаче: создания такого образа, чтобы зрители росли душами.
Не в этом ли цель актерства?
Лановой раздарил себя: и для поколений зрителей он был одним из главных в актерском пантеоне, теперь практически совсем поредевшем; и время тут не имеет значения.
Почти как смерть.
Александр БАЛТИН