Зима в этом году и на зиму не похожа: больше слякоти, нежели снега. Но на кладбище все равно не пойдешь: завязнешь если не в снегу, так в грязи. Да и далековато живут теперь те, кто непременно приедет сюда весной на могилку Митрофана Ивановича Воробьева. Он покоится там, где жил до войны и в послевоенные годы – в городке Новохоперске Воронежской области. А вот супруга его – Капитолина Ивановна – похоронена в Воронеже, где давно уже живут дети и внуки супругов Воробьевых.
Митрофан Иванович и Капитолина Ивановна – участники Великой Отечественной войны. И накануне ее 75-й годовщины – о ком же, как не о них?
Есть к этому и еще один веский повод – супруги Воробьевы воевали, а потом состояли в переписке с другим участником войны – всемирно известным писателем Виктором Петровичем Астафьевым. Снимки, сопровождающие материал – из домашнего архива дочери ветеранов – Надежды Митрофановны Пасечник. Она же хранит письма, которые получали ее родители от однополчанина Виктора Астафьева.
Идем в гости к хранительнице всех этих богатств? Но прежде – несколько слов о ней самой. Надежда Митрофановна родилась и выросла в Новохоперске; после окончания средней школы (с золотой медалью!) поступила в Воронежский политехнический институт, который успешно закончила и, выйдя замуж за однокурсника, студента того же института, осталась жить в областном центре. Вся трудовая жизнь супругов Пасечник оказалась связана с Воронежским научно-исследовательским институтом полупроводникового машиностроения.
…С волнением нажимаю звонок в нужную мне квартиру. Дверь открывает симпатичная интеллигентная женщина. Вхожу и вижу диван, на котором стопки фотографий, бумаг, документов… Мы садимся рядом со всем этим богатством, и…
– Надежда Митрофановна, а давайте начнем не с войны, а с мира? Вы родились уже после войны, следовательно, помните родителей с послевоенного времени. Какие они были тогда? Как относились друг к другу?
– Как относились? Папа маму боготворил! С войны он вернулся инвалидом, дела по душе не нашел (или оно его не нашло?..). Работал на складе, в собесе, заведующим столовой… И ни одно из этих занятий бывшего боевого офицера не увлекло всерьез. А мама всегда занималась любимым делом: на войне она была военным хирургом, а после войны переквалифицировалась на офтальмолога и по-прежнему лечила людей. И была не просто хорошим глазным врачом, но врачом оперирующим! Больным новохоперцам не надо было ехать ни в Воронеж, ни в Борисоглебск – многие их проблемы мама решала на месте. И папа, как бы поняв, что в мирное время на «главные позиции» вышла жена, взял на себя значительную часть домашних забот. Аккуратистка мама наводила в доме порядок и чистоту, а папа, нимало этим не тяготясь, готовил еду, занимался огородом. Впрочем, иногда к плите становилась и мама. Помню из детства: она выходит на крыльцо и кричит:
– Митрош, а сколько свеклы в борщ класть?
Дело, наверное, было не только в распределении обязанностей, но и в мамином характере: ну, не любила она готовить! Не любила ходить по магазинам. Зато очень любила читать. Помню тоже из детства:
– Капа, ты масло купила?
– Нет.
– Почему?
– Денег не было.
– Но ты же утром брала.
– Митрош, я книжку на них купила…
Таким вот образом в нашем доме однажды появился четырехтомник Астафьева. Никто, конечно – ни папа, ни мама – не догадался поначалу, что его автор – их однополчанин.
– А как же произошло узнавание?
– Все началось со статьи Виктора Астафьева «Там, в окопах», опубликованной в 1985 году в газете «Правда». Открытие сделал сын наших соседей – Юрий Константинович Гаврилов, работавший в то время директором винодельческого завода в Молдавии. Однажды мы получили от него письмо, в котором была вырезка из газеты «Правды» с припиской: «Митрофан Иванович, а ведь речь здесь идет о Вас. Смотрите, все сходится: имя, фамилия, отчество; место, где вы воевали и были ранены – помните, Вы рассказывали?»…
Мы прерываем нашу беседу для того, чтобы рассмотреть вырезку из старого номера «Правды», которую Надежда Митрофановна хранит до сих пор. Страничка пожелтела, потерлась на сгибах, однако текст читается хорошо. «О войне? А что о ней я знаю? Все и ничего. Я был рядовым бойцом на войне, и наша солдатская правда была названа одним бойким писателем – «окопной», высказывания наши – «кочкой зрения». Теперь слова «окопная правда» воспринимаются только в единственном, высоком, их смысле»…
И далее: «Воевал я в 17-й артиллерийской орденов Ленина, Суворова, Красного Знамени дивизии прорыва, входившей в состав 7-го артиллерийского корпуса – основной ударной силы 1-го Украинского фронта. Корпус был резервом Главного Командования… Первый прорыв наш корпус делал на Брянском фронте, во фланг Курско-Орловской дуге»…
Моя собеседница кладет передо мной пакет с фотографиями. Вынимаю первую: в чистом поле, прямо на мягкой траве-мураве сидят двое: мужчина и женщина, оба в военной форме. Лицо мужчины сосредоточенно, а женщина улыбается беспечной, совсем мирной улыбкой…
– Это и есть мои родители, – говорит Надежда Митрофановна. – А снимок сделан как раз на Курско-Орловской дуге, перед боями.
Какие это будут жестокие бои – теперь уже известно, а Виктор Астафьев скажет об этом так: «…Закачалась земля под ногами, не стало видно неба и заволокло противоположный берег Оки дымом…»
Идет в статье речь и о других сражениях. А вот и строки о нашем земляке: рассказывая о боях в районе Каменец-Подольского, Черткова и Скалы-Подольской (шла уже весна 1944 года), автор статьи говорит о том, что бои это были страшные, и в одном из них получил тяжелое ранение командир 3-го дивизиона Митрофан Иванович Воробьев. «Утром донесли: фашисты тянутся и тянутся к Оринину, сосредотачиваются для атаки. Мы оставили раненого майора Митрофана Ивановича, командира нашего, в школе, где временно размещался госпиталь, дали ему две гранаты-лимонки, две обоймы для пистолета, и он сказал нам, виновато потупившимся у дверей: «Идите… Идите… Там, на передовой, вы нужнее…».
– В этом был весь папа, – тихо роняет дочь фронтового командира. И здесь будет уместно привести строки из эпистолярного дневника Виктора Астафьева – книги «Нет мне ответа», где автор говорит о Митрофане Воробьеве: «На моем боевом пути это был самый путный командир, который никогда не лаялся, не объедал нас, не похабничал, в беде не бросал (и мы его в беде не бросили), словом, такой командир, каких тучи бродят по нашим книгам и по экрану, а вот в жизни моей встретился всего один».
– Человек, о котором строгий в своих оценках писатель сказал столь проникновенные слова, заслуживает того, чтобы читатели узнали о нем больше.
– Местом службы отца до войны была Дальневосточная армия. Там он прошел путь от командира взвода до начальника штаба артиллерийского полка. Там встретил известие о начале Великой Отечественной войны и… свою будущую жену. В августе 1942 года, после окончания медицинского института в Хабаровске, мама получила назначение в качестве военного врача 2-го ранга и в должности начальника пункта первой медицинской помощи в папину часть. В марте сорок третьего они поженились, а 5 апреля того же года артиллерийский полк получил приказ отправляться на Брянский фронт. После Брянского были Воронежский и Степной фронты, Курская дуга… После сражения на Курской дуге дивизия вышла к Днепру, потом была Польша… Обо всем этом и пишет Виктор Астафьев в статье «Там, в окопах».
– Вырезку статьи, как вы уже сказали, Митрофану Ивановичу прислал сын ваших соседей. Вот ваш отец прочитал ее… Скажите, он сразу припомнил своего однополчанина Виктора Астафьева?
– Нет, конечно. И в этом нет ничего удивительного: папа был командиром дивизиона, в его подчинении было около пятисот человек. К тому же, этот состав часто менялся: кто-то выбывал из строя, кого-то присылали вновь… Однажды в часть пришло новое пополнение – группа рядовых солдат-сибиряков, почти мальчишек, среди которых был и Виктор Астафьев. Один из них вскоре был пойман на… краже сухарей. Виновника доставили в штаб с вопросом: что делать? Какие меры наказания принимать? Выяснение ситуации командир дивизиона начал с вопроса солдатику:
– Ты голодный?
– Да…
– Накормить, – последовал приказ.
В этом, опять же, был весь папа: как командир, он видел одну из главных своих задач в том, чтобы заботиться о жизни и здоровье своих подчиненных.
– Теперь мне понятно, почему именно эта особенность, эта черта характера вашего отца – заботиться о подчиненных, как о самом себе – больше всего пришлась по душе бывшему детдомовцу и будущему писателю Виктору Астафьеву… Однако вернемся к переписке Митрофана Ивановича со своим к тому времени уже известным однополчанином.
– После статьи в «Правде» мои родители написали Астафьеву письмо. И вскоре получили ответ, в котором автор подтвердил, что хорошо помнит их и очень хочет с ними встретиться. Увы – встреча эта так и не состоялась: и родители, и Виктор Петрович были уже не молоды, были обременены заботами о своих семьях.
Встреча однополчан не состоялась. Зато состоялась переписка…
Наверное, не надо рассказывать о том, с каким трепетом я брала в руки листочки, напечатанные на машинке верной спутницей писателя – женой Марией Семеновной, или написанные его собственной рукой, характерным астафьевским почерком.
Письма Астафьева – удивительный образец не только писательского дара и редкой человеческой искренности. Они еще и пример феномена, который принято обозначать словами «фронтовое братство». Читаешь их – и понимаешь, что война была не только суровым испытанием для ее участников, но и местом, где люди, несмотря на адские условия существования (или как раз благодаря им?), р о д н и л и с ь. Да-да, напечатанные или исписанные рукой листочки, присланные некогда в Новохоперск, напоминают письма близкого родственника.
В первом письме бывший рядовой солдат-связист рассказывает своему фронтовому командиру о том, как сложилась его жизнь после войны (письмо датировано 12 марта 1986 года): «Я Вас, Митрофан Иванович и Вас, Капитолина Ивановна, очень хорошо помню и часто вспоминаю, чему добрый свидетель жена моя, Марья Семеновна. Она у меня тоже участница войны. После еще одного ранения, полученного в Польше, и долгого пребывания в госпитале, я встретил М.С. в нестроевой части, мы поженились в 1945 году и уехали жить на ее родину в г. Чусовой, на Урал, где вырастили дочь и сына, и одну дочку от бездомовности и нужды послевоенной потеряли»… И далее – о работе, которую он сам называл «проклятой и прекрасной»: «Литературой я занимаюсь с 1951 года, а до того был рабочим, учился в школе рабочей молодежи, ныне уж похвалюсь Вам, как бывшему моему командиру и очень родному человеку – я дважды лауреат Гос. Премий; выходило у меня собрание сочинений в 4-х томах. Считаю, что жизнь прожил не напрасно, хотя не во всем и не так, как бы хотелось… Родственно, по-сыновьи кланяюсь низко и целую вас. Ваш В.Астафьев».
Письмо от 2 июня 1987 года так же, как и предыдущее, пришло из Сибири, из родной астафьевской деревни Овсянки, но не напечатано на машинке, а написано рукой самого автора. Он называет и причину: «Продолжает болеть моя жена-солдатка. Я уже стал бояться за нее, а значит, и за себя. Очень много значила и значит она в моей жизни, она больше, чем моя «половина». Так много она брала на себя (это я знал, но почувствовал по-настоящему только сейчас)». В письме Виктор Петрович делится радостью со своим боевым командиром: «Была у меня лет пять назад написана книга «Зрячий посох». Никто ее печатать не хотел. Боялись. А и есть в ней всего лишь письма моего покойного друга-критика и мои размышления о современной жизни, литературе и культуре. Поскольку я еще в сиротском детстве привык драться честно – рыло в рыло…, то и в литературе стараюсь «соблюдать себя», не показывать фигушки в кармане, вот и лежала пять лет рукопись в столе, но вроде бы все сдвинулось с места и в № 1 журнала «Москва» собираются эту вещь печатать»…
Как в первом, так и во втором письмах вспоминаются фронтовые друзья-товарищи: эти уже ушли в мир иной, эти пока живы…
Заканчивается письмо словами: «Желаю Вам доброго здоровья и все же надеюсь на встречу. Обоих Вас обнимаю, как самых близких родных. Ваш – Виктор Астафьев».
28 августа 1992 года не станет и Митрофана Ивановича, и письма в Новохоперск будут приходить на имя Капитолины Ивановны. Письмо от 25 марта 1993 года заслуживает того, чтобы быть опубликованным полностью: может быть, оно, одно–единственное – стоит целого романа о войне:
«Дорогая Капитолина Ивановна!
Два печальных известия подряд. Первого февраля 1993 года в городе Темиртау умер наш однополчанин и друг, Шадринов Вячеслав Федорович. Он перешел фронт в районе Великого Букрина, на Днепровском плацдарме, вместе со своим другом. Были они, бедолаги, из десанта, бездарно сброшенного на Днепр и погубленного поголовно. Видимо, наше доблестное командование так привыкло сорить людьми и целыми соединениями, что десантников никто не искал, и эти двое бедолаг пристали к нам и до конца войны работали и воевали во взводе управления 3-го дивизиона.
На плацдарме мы сидели вместе с Митрофаном Ивановичем на уступе оврага, чуть вкопавшись в глиняный откос и застелив нишу полынью. Я с телефоном сидел. Рядом, в более просторной нише, с планшетом крючились Ваня Гергель и Корнилаев – вычислители. Далее на уступах же лепилась остальная братва. Немцы все время кидали в нас гранаты, но уступы мы срубили лопатами накосо и гранаты по уступу скатывались на низ, на дно оврага и там рвались. Было голодно, холодно, чувствовали мы себя покинутыми, забытыми и на все уже махнули рукой. Ребята, шарясь по плацдарму в поисках еды и курева, часто погибали. Вылавливали глушенную рыбу из Днепра и ели сырую. Иногда прибивало к берегу тыквы, вилки и листья капусты. Как-то весь берег забелел от сахарной свеклы. Где-то разбили баржу. Дрались из-за этой свеклы насмерть, потом ели все сырое, потому что немцы били по любому дымку. Началась дизентерия, навалились вши. У Митрофана Ивановича был желтенький фланелевый шарфик, он им обматывал шею – и через час-другой шарфик становился от вшей серым. Митрофан Иванович выбивал его ребром ладони, как-то уронил, и я сказал ему: «Уползет шарфик-то, товарищ майор!». Он покачал головой и грустно улыбнулся.
Слава Шадринов, когда меня ранило последний раз, в Польше, помогал мне, раненому, выбраться из полуокружения, всегда вспоминал, что я очень горько плакал, не только от боли, больше от обиды, что вот ухожу, отрываюсь от друзей, может и навсегда, а я же один на свете. Так оно и вышло – более на передовую я был не годен, попал в нестроевую часть…
Обо всем этом я пишу роман. Вторая книга романа и называется «Плацдарм». Будь Митрофан Иванович жив, узнал бы он все наши беды и горе на плацдарме, и себя, быть может, узнал бы. Благодарный и благородный он был человек и достойный офицер, не повстречайся он мне, совсем в моей жизни и книге было бы темно, ибо в армии нашей на одного благородного, с достоинством носившего и носящего имя русского офицера приходится столько сволочей, как вшей на том памятном шарфике, и каждая вошь грызет живое тело страны, пьет кровь из солдата, да и друг друга – тоже»…
Давайте переведем дух, читатель. Да и спросим себя заодно: перегибает палку писатель? Сгущает краски? Так же, как и в романе «Прокляты и убиты», разделившим читателей на два непримиримых лагеря: в одном называли писателя «наш свет, наша совесть», в другом – «клеветником и очернителем» нашего прошлого, прежде всего – военного лихолетья.
И я, и моя собеседница родились после войны, своими глазами ее не видели, и отвечать на эти вопросы, кажется, не имеем права. Поэтому я спрашиваю так:
– Надежда Митрофановна, а с отцом на эту больную тему вам приходилось говорить? Он как считал: писатель Астафьев был объективен в описании военных событий, или по какой-то причине искажал эти события и факты?
Моя собеседница надолго задумывается. Потом выбирает из множества фотографий отца одну, и рассказывает ее историю. Оказывается, однополчане прислали ее уже после войны – снимок был найден в планшетке раненого командира, и на нем отчетливо виден след снаряда, – не будь в планшетке металлических линеек, с помощью которых артиллеристы вычисляли траекторию полета снарядов – Митрофана Ивановича не стало бы уже в сорок четвертом…
Надежда Митрофановна говорит, тщательно подбирая слова:
– На войне папа пережил не только чужие смерти, но и со своей не раз сталкивался лицом к лицу. И все-таки войну он воспринимал более оптимистично, что ли, чем Виктор Петрович Астафьев. Может быть, потому, что был молодой, а в молодости все проще, все легче (хотя Виктор Петрович был еще моложе его)… Возможно, сказалось и то, что воевал он вместе с любимым человеком – женой.
Моя собеседница опять задумывается, и вдруг произносит фразу, которая давно уже сформулировалась и в моей голове:
– А может, все дело в том, что Астафьев, как будущий писатель, воспринимал все обостреннее? Вот, например, однажды я спросила отца о форсировании Днепра: «Пап, страшно было?». И в ответ услышала: «А чего было бояться? Впереди – немцы, сзади – заградотряд. Там выбора не было. А когда выбирать не надо – всегда легче». Папе было легче, наверное, и в том плане, что он отвечал только за себя и свое боевое подразделение. А у писателя ответственность другого масштаба. Дело ведь еще и в том, что «большое видится на расстояньи». Многое о войне стало известным уже после войны, когда были открыты некоторые из засекреченных архивов, что дало повод написать Астафьеву в одном из писем маме: «Воевали мы и не знали, что творится вокруг, а вот вплотную занялся я материалами о войне и выть мне захотелось… Вот передо мной только что изданная книга «Скрытая правда войны: 1941 год» – хорошо, что Митрофан Иванович уже не видит и не увидит ее и многое не узнает, хотя, я думаю, и знал, и читал он много, и страдал много»… Наверное, так. Потому что когда однажды я прямо спросила папу о том, что в своих книгах Астафьев «насочинял», он ответил: «Там всё правда».
К этому следует добавить вот что: оказывается, на протяжении всего времени, пока он был на фронте (а это апрель 1943 и до конца войны) М.И.Воробьев вел фронтовой дневник. Ни своих мыслей, ни оценок происходящего он в него не заносил, зато скрупулезно записывал даты боев, отмечал места дислоцирования наших и вражеских частей, фиксировал сведения об имеющемся в их распоряжении оружии.
По словам дочери, читая военные статьи, повести, роман В.Астафьева и сверяя имеющиеся в них данные со своими записями, Митрофан Иванович всегда поражался: «Ну, надо же, как точно все помнит!». Это – для тех, кто и поныне сомневается в фактической достоверности астафьевских текстов. Что же касается их художественной, а более всего – идейной составляющей, и, прежде всего романа «Прокляты и убиты» – беседа с дочерью боевого командира укрепила меня в мысли: напрасно опасаться, что книга имеет целью опорочить нашу Победу. Цель у нее другая – вызвать отвращение к войне как способу решения стоящих перед человечеством проблем. А еще – предостеречь от войны новой. Не случайно эпиграфом к роману автор взял слова Святого апостола Павла: «Берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом»…
Но, может быть, читателю будет интересно продолжение нашей беседы? Если так – читайте дальше…
– Надежда Митрофановна, а вы узнали в Зарубине – герое романа «Прокляты и убиты» – черты характера вашего отца? Виктор Астафьев сам говорил о том, что Зарубин «списан» с майора Воробьева.
– Конечно! Не матерится, заботится о подчиненных как о себе – таким папа и был. Если к словам Астафьева о моем отце что-то и надо добавить, то только перечислить награды, с которыми папа вернулся с войны: это орден Боевого Красного Знамени, два ордена Отечественной войны 1-й степени, медали «За боевые заслуги» и «Победу над Германией».
Из письма Виктора Астафьева Капитолине Ивановне после ее сообщения о кончине мужа: «Царство ему небесное! Пухом земля! Я дорожу его воспоминанием о том, что помогал его, раненого, тащить, помогали и мне, и ничего в этом героического не было, а была товарищеская любовь, желание выручить друг друга, и этого у нас никто не сможет ни вытравить, ни отнять. Память наша вечно с нами. И спасибо времени и судьбе за, может быть, единственную награду в жизни – фронтовых друзей и вечную их дружбу, негасимую память. Положите от меня на могилу Митрофана Ивановича цветочек и поклонитесь земле, его принявшей. Храни Господь Вас и Ваших близких! Пишите мне»…
Некому уже написать письмо писателю. И некому его получить: В.П.Астафьев ушел из жизни 29 октября 2001 года.
…А ко мне недавно пришел во сне еще один участник войны – мой папка, Рыжов Николай Еремеевич. В годы войны – сержант и командир боевой «Катюши», в мирное время – механизатор в родном колхозе, а потом просто пенсионер. Снилось: осень, трава и деревья во дворе нашего дома (дома, где я родилась и выросла) пожелтели, подсохли; папка устало идет по двору, направляясь к калитке. И я понимаю, что уходит он навсегда. Я спрашиваю:
– Папк, ты куда? Вечер на дворе. Скоро будет холодно и темно.
Он смотрит на меня понимающе, но продолжает идти. Я делаю последнюю попытку его удержать:
– Папк, а может – не надо?
Он на минуту останавливается – и в моем сердце вскидывается надежда.
Но папка говорит:
– Надо, Наташ. Надо. Пора.
И открывает калитку…
Они уходят и уходят от нас, последние ветераны последней большой войны – их забирает к себе Вечность. Что для нее 75 лет, прошедших со дня Великой Победы? И какое ей дело до цены, которую они за нее заплатили?
Но как много они оставили нам: любимую нашу Родину – Россию, березки во дворах нашего детства, надежды на лучшую жизнь. И каждый из них подписался бы под словами писателя-фронтовика, разделившего их судьбу: «Благодарю Вас за то, что жил среди Вас и с Вами и многих любил. Эту любовь и уношу с собою, а Вам оставляю свою любовь».
Ей, этой любовью, и будем живы…
Наталья МОЛОВЦЕВА, член Союза писателей России, г. Новохоперск