Павел ШАРОВ
Родился в 1972 году в Саратове, где и проживает.
Окончил Литературный институт им. А.М.Горького. Публиковался в журналах «Звезда», «День и ночь», «Сибирские огни», «Плавучий мост», «Волга», «Дети Ра» и др.
Автор нескольких книг стихов. Член Союза писателей России.
Alter Ego
«... в тот миг, когда захлопнул дверь я
в подъезд и лопнула пружина,
пронзило: ни Христос, ни Шива,
ни Будда... И во мне доверья
нет больше к миру, к людям –
только
к собакам: их, бездомных, жалко,
двуногих – нет! Мне стало жарко
на ледяном ветру. Что толка
в том, что зовется «жизнью»?! Задник
я вдруг увидел мира. Стало
мне ясно: человечье стадо
бредет на бойню. Я без задних
ног побежал!..»
И вот на стуле
обмякло тело. Мозг разжижен.
(Он пил три дня подряд – но жизни
не прибыло…)
О город-улей!
твой мед – мазут и гарь бензина,
О мир бетона и пластмассы!
твои уродливы гримасы:
торчит в витрине магазина –
нет рук, нет ног, зато есть вымя,
на нем задрался лифчик. Между
обрубков бедер – не промежность,
а шов как символ: род ваш вымер!
Так он хлебнул цинизма дуста,
полдня шатался по кварталам
и о судьбе на снеге талом
гадал до помраченья чувства.
Циклоп,
вдруг ставший светофором,
моргал «не медли!» – красным светом.
Да, он все думает об этом,
но – духу не хватает...
Бромом
объелся, пялясь в том Софокла –
баран на новые ворота.
Одно желанье: с разворота
ударом резким – выбить окна!
Ах, вид: деревья, скаты кровель
и даже солнышко – оскалясь.
Возьмем сей мир мы на анализ –
он из дерьма, мочи и крови.
Веками думали: из глины,
что замесил Господь – вот дурни!
Молиться погребальной урне,
а марш Шопена сделать гимном –
пусть круглосуточно в эфире
он надрывается по трупу
земного шара, ибо трубку
не снимут в обманувшей фирме,
где шеф – Господь.
* * *
Я умру как только, так сразу.
Может быть, я закончу фразу
ну а может и нет. А в мире,
обезумевшем,
загнанном,
в мыле,
не заметит никто ровным счетом
ничего… Договора я с чертом
не подписывал… По протоке
я плыву, как ежик в тумане.
В голове – ворох мыслей, в дырявом кармане
мелочь жизни – тю-тю! Но такие сроки
мне кукушка пророчит, что даже неловко.
Это щучьи места – хоть одна бы поклевка!
Ни удара, ни всплеска. Туман над водою
дымно-белой седой бородою
расстилается. Зоренька, зорька,
разгорайся скорее! Ну сколько
мне наощупь грести? Вот и лето
за кормою. А там, за косою, Лета.
Но ты должен, Емеля, выловить щуку.
Это сказочный сон, потому он и в руку.
А потом отпустить – пусть не дремлет карасик.
Я умру не как только – я выкрою часик
и спущусь на берег, закину спиннинг.
Что нам троллинг? И что нам твичинг? –
равномерною будет проводка,
не докачена будет лодка,
а блесна – самоделка из ложки
(мы для воблера мелкие сошки).
Вдруг ударит – но сделает «свечку»
и уйдет под коряги в речку.
…Ты, похоже, закончил фразу.
Ты умрешь как только, так сразу.
* * *
Заведомо ложный шаг
ты делаешь раз за разом.
Ты сам себе – первый враг.
Зашел скудный ум за разум,
совсем заплелись мозги
в немыслимый Гордиев узел.
Хотя бы себе не лги –
ты сам горизонт свой сузил.
Как поступь твоя тяжела,
на бойню бредешь обреченно.
А сколько в душе твоей зла
и зависти лютой, черной.
Опомнись! Вернись к себе.
Не злись, а смиренно веруй.
В бесплодной тупой борьбе
ты гонишься за химерой.
Обман, все обман. Но есть
штрихи и детали – слышишь,
как дождь барабанит о жесть,
как тихо скребутся мыши.
Беззвучно растет трава.
Умрут и родятся сегодня –
о сколько их! Ибо права
лишь жизнь – это слава Господня.
Ты жив. Что есть мочи – дыши!
И будь благодарен, не сетуй.
За Волгой – не то, что за Летой:
в протоках шумят камыши,
ты в лодке – таскай окуней.
Ах, август, пора звездопада.
Мир Божий прекрасен – не надо
стремиться в Царство теней.
Никто не вернется вовек,
как то удалось Одиссею.
Я жизни прожить одиссею
хочу не как царь – человек.
* * *
Здесь, на горе Соколовой, домишко теснится к домишку,
чуть выше – мусульманский погост.
Хватишь лишку,
и кажется, что до звезд
рукою подать, а к серпу полумесяца
приставлена лестница –
хоть сейчас полезай, закричи: «Кар-раул!»,
разбуди весь аул.
А какой «караул-карачун»? Это просто
ты живешь в двух шагах от погоста,
где, закутаны в саван, сидят мертвецы –
деды, прадеды и отцы
здешних жителей, аборигенов.
Ты из теста иного, замес твоих генов
русско-польско-хохляцкий, и ты здесь чужой,
отделен ты незримой межой
от домишек – окошко глядится в окошко,
и на каждом герань и татарская кошка.
…Мусульманский погост – тишина и покой,
можно звёзды и месяц потрогать рукой.
Полночь
Был бы я голубем – ты бы крошила
мякиш к ногам: мякиш – мальчик.
Лучше возьми-ка шило –
зоб мой раздулся, как мячик!
Был бы я голубем – лег бы на ветер,
крылья расправил, ныряя все выше.
Прожил я жизнь, а когда – не заметил.
С дымом табачным весь вышел.
С той поры живу в октябре я.
В окна ломятся метеосводки.
И дожди, по-козлиному блея,
мне подносят стаканы водки.
Я хмелею, и следом за ветра тварью
ночь, раздувая ноздри, идет быком.
Я хотел бы сына Ивана и дочку Марью.
Я хотел бы молиться – забыл о ком.
Мой двойник испарился. О, где он?!
По ночам сумасшедшим покой неведом:
не уснешь, если мозг – разъярившийся демон.
«Беломором», не «Блендамедом»,
чищу зубы – кладу на полку
и, подобно волку, подолгу вою,
что, мол, жизнь не найти, как в стогу иголку,
не прибиться к ее конвою.
А луна все беснуется – ухнем! –
и влезает, балда, через раму:
«Это что за убогая кухня?
Она больше похожа на яму!»
Невдомек ей, что нынешней полночью
лично мной обновляется база данных
и ввиду полномочий мне данных
Человек отменяется полностью.
* * *
О чём ты URBI ET ORBI
хочешь сказать? О скорби
в душе, которая где-то
не здесь: пролетарское гетто
за окнами – сбой в программе.
Что только старенькой маме
ты нужен, каким бы ты ни был,
и лик озарен ее нимбом.
Что женщин любил, но при этом
хотел оставаться поэтом.
А осень, рыжая стерва,
хранит свои чувства в евро,
поскольку она бизнес-леди.
Зачем ей помнить о лете?
А шапка, в которой деньги,
ну разве она по Сеньке?!
Что небо – окно открыто –
с обмылком луны корыто,
в котором полощет космы
завшивевший звездами космос.
Что скоро повеет стужей.
…Послушай, не будь кликушей!
Пусть град остаётся монстром –
пойми своим косным мозгом,
что честно и непреклонно
Бог помнит всех поименно.
Он знает, что жил такой Павел,
который не понял правил
грамматики жизни и умер –
его раздавил черный Бумер
гордыни, амбиций, болезней,
и не было бесполезней,
никчемнее человечка.
Душа – восковая свечка –
не может сгореть задаром.
А жизнь – безвозмездным даром
была и осталась вовеки –
свидетельство о человеке.
* * *
Поздней осени бледная немочь.
Этой жизни последнюю мелочь
выгребай, пока в здравом рассудке –
где-нибудь да найдется монетка.
Остается дождаться маршрутки,
правда, ходят они очень редко,
но куда на ночь глядя мне деться?
Я уеду, вернусь в свое детство.
Потому что – у времени пленник
и заложник у вечности – кто я?!
Чем хорош этот мир-муравейник,
где обязан я выслушать стоя
приговор, а затем уже – лечь мне,
и не выпало участи легче
никому, где не стану я богом,
не смогу все сначала начать я.
...Ночь. Маршрутка. Протиснуться боком
и назад отмотать – до зачатья.
Там, в эфире надмирном, надзвездном,
где нет места ни зимам, ни веснам,
эта жизнь – только мелкою дробью,
там бессмертна душа и едина,
там – по Образу ты и Подобью,
славишь Бога, и Духа, и Сына.
* * *
Дедушка отмороженный,
подари мне, пожалуйста, «мерседес»!
Я поеду на нем за морошкою –
дальше, все дальше в лес,
где наломанных дров все больше,
где кикимор и леших не счесть,
потому что – о Господи Боже! –
я услышал Благую Весть,
и она проросла, как семя,
корни в сердце пустила мне.
Но внезапно закончилось Время.
Бесы роем кружат по стране.
Перед каждым во вшивой роте
я теперь в неоплатном долгу.
Я последний кулик на болоте –
ни хвалить, ни хулить не могу.
* * *
Бог не умер – ушел на покой,
передав все бразды человеку.
А наш мир – он за Летой рекой.
Не дано переплыть эту реку.
А наш мир, в просторечьи Аид,
он давно на том свете – вот так-то!
То ли умерли все от COVID,
то ли просто не вынесли факта,
что душа, пребывая во зле,
превратила весь мир в пепелище.
Что ты ищешь в остывшей золе
неприкаянный, жалкий и нищий?
Ты давно уже не человек,
ты лишь тень, а весь мир – хиросима.
И былого не сыщешь вовек
среди гари и едкого дыма.
* * *
Когда-нибудь и первый снег
окажется последним.
Ну что ты плачешь, человек,
потомок и наследник
Адама? Сроду не совпасть
с собой: в тебе и Авель,
и братец Каин, каждый – часть
души. И ты неравен
себе, и с вечною виной
живешь, себе не сторож.
Себя обходишь стороной,
а Каин брата сто раз
за день убьет, уже убил
в душе. Но ты при этом
всё небо прокоптил – дебил
дебилом – мол, поэтом
рожден. Но первородный грех –
не сказка для убогих.
Попутал бес – пускай не всех,
но многих.
Меня попутал. Этих пут
не в силах развязать я.
Выходит, что я просто плут.
А люди? Люди – братья,
как Авель с Каином. Вовек
так было, есть и будет.
Не плачь. Последний первый снег
горячий лоб остудит.