Александр БАЛТИН
Родился в Москве, в 1967 году. Систематического образования не получил. Впервые опубликовался, как поэт в 1996 году в журнале «Литературное обозрение», как прозаик – в 2007 году в журнале «Florida» (США), как литературный критик – в 2016 году в газете «Литературная Россия».
Член Союза писателей Москвы, автор нескольких десятков книг (включая Собрание сочинений в 5-ти томах) и свыше 2000 публикаций в более чем 150 изданиях России, Украины, Чехии, Германии, Франции и др. стран.
Произведения А.Балтина публиковали журналы «Юность», «Москва», «Нева», «Дети Ра», «Наш современник», «Вестник Европы», «Зинзивер», «Русская мысль», «День и ночь», «Литературная учеба», «Север», «Дон», «Крещатик», «Дальний Восток», «Интерпоэзия»; «Литературная газета» «Литературная Россия», «День литературы», «Независимая газета».
Дважды лауреат международного поэтического конкурса «Пушкинская лира» (США), лауреат золотой медали творческого клуба «EvilArt». лауреат Всероссийской премии «Левша» имени Н.С.Лескова (2021 г.) и других наград.
В 2013 году вышла книга «Вокруг Александра Балтина», посвященная творчеству писателя.
* * *
Вернуться б в детский сад, сначала жизнь прожить,
Нелепиц избежать, повторов и ошибок.
Ах, осенью и скрипок, и улыбок
Листвы так много: счастье можно пить.
Вот с папою иду я в старый парк…
Но где же папа? Много лет как нету.
Воспоминаний зыбкий-зыбкий пар
Не приближает к золотому свету.
Вот с мамою…
Но мамы тоже нет,
И смертью этой я раздавлен: снова
Ребенком я гляжу на белый свет,
Не понимая толком ни полслова.
Нет, не вернулся – бедный – в детский сад,
Остался якобы пожившим взрослым.
Апрель сейчас. До осени бы рад
Дожить я…
Ощущенье смерти острым
Ножом разрежет ум.
Нельзя назад.
Администратор-соблазнитель
Администратор-соблазнитель
Предложит жизнь пересмотреть.
Любую гадость измените,
Глядишь – и смерть
Тем отодвинете – давай-те ж.
Ты пробуешь, получишь крах.
И в ерунде подобной жаришься,
Прокляв усилия в сердцах.
Одну деталь изымешь – тут же
Конструкция судьбы летит.
И получается все хуже,
Чем было. И в душе горчит.
Администратор-соблазнитель
Хохочет дико над тобой.
И чувствуешь, как рвутся нити
Того, что ты считал судьбой.
* * *
Жизнь изучил, считаешь, а она
Такое выкинет внезапно, ахнешь…
Усвоив четко, что она одна,
В провале неудачи снова чахнешь.
Был бодрым? Неужели? Где же те,
Кто в жизни были так необходимы.
Где папа? На какой теперь звезде?
Где мама? Или грани жизни мнимы?
Потерям счет ведя, седой, измят
Прошедшим, ожидать не будешь чуда.
Был сладок детства мед. А дальше яд
Замедленного действия. Откуда?
* * *
Конвоиры молодые
На приговоренного к расстрелу
Смотрят, мутно думая, и мелу
Лица их подобны, их простые
Лица…
Не понять, что непонятно.
А приговоренный и не старый.
Мельтешат в мозгах цветные пятна,
Конвоиры сразу старше стали.
* * *
Ворона с ветки словно падает,
Паденье и полет союзны.
Сознанье бестолково плавает,
И встречи ждет с пространством музы.
И тополя в окошке голые,
Где с ветки падала ворона.
Печальными не будут, гордыми,
От зла не надо обороны.
* * *
На ледяном ветру оставшийся ребенок,
На ледяном онтологическом ветру.
Вибрирую я, одинок и тонок,
Без мамы понимаю – я умру.
Я пожилой, седобородый, жалкий –
Ребенком люто мерзну на ветру.
И мамочку зову бесплодно, жарко,
Зову, не веря, что ее верну.
* * *
Жили-были, водку пили,
Нас потом похоронили.
Неужели правда жили,
Жили-были, водку пили…
* * *
Мы двадцатого века ворочали глыбы,
Жесточайшие века познали изгибы,
Мясорубки Вердена, Амьен, Сталинград.
И прорывы сознанья почти в запредельность.
Жизни вместе изведали скуку-бесцельность.
И в искусстве давил сильно Черный квадрат.
Гейзенберг, давший квантамеханики город.
Лабиринты в мозгу проясняются – довод
В пользу сколь атеизма? Но Мендель – монах,
И епископом Ухтомский был… Самолеты
В далях неба плывут. Пруст поведает, кто ты
По-иному, чем Павлов. Всех трогает страх.
Бровеносец зашел – да мы знаем! – в потемки.
Анекдотов и водки ядрены потоки.
Динозавром громоздок Союз, величав.
Бесконечность НИИ и кружков столь уютна.
Уповать на грядущее? Это безумно.
Но развал изменяет советский состав.
Был семнадцатый явлен походом за счастьем.
Девяносто же первый отмечен участьем
Капитала, чья власть не читалась тогда.
Мы двадцатого века ворочали глыбы.
Говорить ли ему за ушибы спасибо?
Но ведь опыт ценнее всего, господа.
* * *
В пробирках Данте вызревавший ад
Густел всамделишностью давней жизни.
Круги, в которых ряд ползет на ряд
Существ, и все они тлетворны, лживы.
Другие – ад, и сам ты – личный, свой,
Привычный ад, своя болезнь и вирус.
Под смертною ли обретешь пятой
Покой? Ты часто думал, видя вынос.
Великолепье золотых аллей,
Предложенных кому-то в райских парках!
Поэзию скорей вином запей.
Как алкаши жизнь запивают в арках.
Алхимия времен творила миф,
Герметику зашифровавши в книгах.
Кто коды одиночества постиг,
Нуждается едва ль во громких вскриках.
Есть ад земной, где связи, и т. п.
Талант венчают с нищетой упорно,
Где деньги злой укор пошлют тебе,
В душе растившему златые зерна.
Есть рай земной, где чтение и где
Воспоминанья детства и прогулки.
И, мнится, я взлетаю, и т. д.,
Дойдя до самой сути переулка.
И есть лабораторные слова,
Творящие архитектуру текстов.
И здесь жизнь духа, что ясна едва,
Раскроется – вне суеты и жестов.