С детства под влиянием незабываемых впечатлений исповедую народную заповедь: от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Оказаться там не желаю никому, сообщение о задержании очередной из медийных персон воспринимаю со смятением. При перечислении багажа сокровищ арестованного – русских поместий и французских замков, автопарков, коллекций средневекового оружия и швейцарских часов – меня охватывает… не злорадство, нет, а, как бы сказал Платонов, некоторая жуть, оторопь.

Зачем всё это нормальному, неглупому и, похоже, образованному человеку? Не могу уразуметь, как высокие слова о служении стране и обществу, о святости демократических принципов, о чём публично говорится, почти неизбежно смыкаются с беспринципной коррупцией и воровством?

Так было, кстати, в годы послереволюционной стабилизации. И это занимало не только фельетонистов, но и серьёзных писателей, желавших разобраться, отчего благие общественные перемены чреваты моральным разложением и обострением хищничества. «Вор», «Рвач», «Растратчики» – вот названия нашумевших советских романов двадцатых годов. Сильно упрощая, можно прийти к выводу: они о том, что своекорыстная природа человека способна перемолоть святую идейность. Коррупционерами и рвачами подчас оказывались вчерашние беззаветные борцы, как бы возжелав вознаградить себя за «боль годов», нищее детство, тюрьму и каторгу.

За что теперь стремятся вознаградить себя проворовавшиеся министры, депутаты, мэры, высокопоставленные чиновники? Растерявшая моральный авторитет русская литература явно не стремится в этом разобраться. А ведь пора – одними телеобличениями воз с места не сдвинешь. Разве не интересно молодым писателям, за какие лишения вознаграждают себя ныне взяточники и коррупционеры? За советскую скудость? За очереди? Можно и это предположить, но трудно согласиться, что поиски вожделенных джинсов должны обернуться хищением миллионов из народной казны. Ещё логичнее задуматься, почему алчность расцветает в условиях, когда становится объектом мифологизации, идеологической поддержки и чуть ли не поэтического восторга.

Именно так было в перестроечные и девяностые. О чём вроде шла речь? О реабилитации рынка, возрождении предприимчивости, поощрении деловой активности. Ура! Но ведь «свободный рынок» требует соблюдения деловой этики, порядочности, «честного купеческого слова». А тут в одночасье бухаринский лозунг «обогащайтесь!» перерос в циничный клич «хапайте!». И быстро из всех приёмников и утюгов раздался и поныне звучит гимн богатству – не нажитому трудом и талантом, а не объяснимому ничем, кроме нахрапа и умения вовремя оказаться в нужном месте. И места, предназначенные для державного служения, представились идеальными для личного обогащения.

«Знают только детективы, что с Лубянки и с Петровки, как родные коллективы превратились в группировки», – иронично заметил поэт. А о том, как и почему государственные мужи, отцы нации, слуги народа превращаются в крёстных отцов, кто расскажет? Одичавший инстинкт собственника, нувориша вырвался из плена идеологических догм и никак не насытится, грубо говоря, не нажрётся...

В скудные советские времена Андрей Битов заметил: «С изобилием справляется только культура. Богатство требует культуры. В самом широком смысле: культуры знаний, труда, творчества, научного поиска, хорошего вкуса, и прежде всего уважения. К знаниям, к труду, к творчеству, к той же культуре». В наше непривычно изобильное время эта мысль очень злободневна. Вся надежда на культуру.

Ну, и на правоохранительные органы, конечно.