Нестареющий Дрожжин

Трёхтомник Спиридона Дмитриевича Дрожжина (1848-1930) выпущен тверским издательством СКФ-офис, но появился он благодаря усилиям многих: генерального директора ГК «Голутвинская слобода» Андрея Огиренко, где развивается проект комплексного развития территории «Малое Завидово», администрации Вахонинского сельского поселения при поддержке РГНФ и Правительства Тверской области (научно-исследовательский проект № 13-14-69001 а/Ц) и внука поэта, Валентина Семёновича Морева. А главной научной силой в этой работе был известный историк литературы и фольклорист, профессор, доктор филологических наук Михаил Викторович СТРОГАНОВ. Сегодня он рассказывает о Дрожжине, Тверском крае и русской поэзии, развёртывающейся в пространстве и во времени...

– Михаил Викторович, вообще-то имя Дрожжина всем известно со времён букваря. Его строки «Всё зазеленело... / Солнышко блестит, / Жаворонка песня / Льется и звенит...»; «Улицей гуляет / Дедушка Мороз... / Иней рассыпает / По ветвям берёз» помнятся с раннего детства. Однако об их авторе даже специалисты знают мало, а большинство лишь то, что он был крестьянином, который вдруг стал писать стихи. Как это произошло? Расскажите, пожалуйста, о его жизни.

– Дрожжин родился в семье крепостного крестьянина в 1848 году, за тринадцать лет до отмены крепостного права. И его становление как личности пало на эпоху великих реформ, когда крестьяне получили личную свободу и юридические права на образование. Это был действительно великий перелом в жизни России, который мы еще фактически не осознали. Мы справедливо говорим о тяжелом экономическом положении эмансипированных крестьян, но мы несправедливо умалчиваем, что крестьяне эти могли учиться и работать не только на земле, но и в городах, получать самые разные профессии. Эти профессии были тоже низко оплачиваемыми, но о хождении рабочих пó миру (в отличие от крестьян) мы не знаем. Условия труда рабочих были столь же беспросветно тяжелыми, но появилась возможность выбора, распорядиться которой каждый человек мог (хотя бы в принципе) в соответствии со своими силами и возможностями. Раньше и того не было.

Вот школа Дрожжина: мальчик-половой в питерском трактире «Кавказ», потом приказчик в разных табачных лавках, после лакей у одного ярославского дворянина. Вот его университеты: приказчик в лавке при табачной фабрике в Ташкенте, доверенный по поставке дров на станции Николаевской железной дороги, приказчик в книжных магазинах. Каждый новый шаг был шагом вперед, каждый раз статус Дрожжина поднимался. Я не хочу обманывать себя и других и утверждать, что путь этот был однонаправленным и легким. Были в его жизни и тяжелые периоды, и неудачи, и срывы, и почти всё время — угнетающее безденежье. Но было бы исторически ошибочно, а по отношению по отношению к самому Дрожжину и несправедливо говорить только о невзгодах и не увидеть большого человеческого роста. Вот если мы соединим в нашем сознании все тяготы и невзгоды со всеми успехами и одолениями, то картина будет более ясной. Крестьянин всю жизнь шел к достижению своей мечты.

А было у Дрожжина две постоянные мечты: мечта о поэзии, песне и красоте и мечта о крестьянской деревенской жизни, никогда не оставлявшее его стремление вернуться в родные места. Дрожжин покинул родную Низовку не по своей воле. Отец вернулся из Питера, где безуспешно пытался заработать оброк, и семья решила отправить первенца Спирю в столицу на прокорм: в малоземельной и неплодородной Низовке кормиться было нечем. Оторванный от дома, Дрожжин очень хотел вернуться и несколько раз возвращался, но каждый раз вынужден был вновь уезжать на заработки. Он смог вернуться и поселиться в Низовке только тогда, когда получил постоянную императорскую пенсию за свое литературное творчество — ежегодные сто рублей. Стихи вернули его к крестьянской жизни. Но сперва за эти стихи он получал одни зуботычины, и от служителей «Кавказа», и от своих родных.

– Мы знаем, что в Шотландии был такой крестьянин-поэт, Роберт Бёрнс, обретший мировую славу, даже виски выпускают с его именем. А в мировой поэзии много таких землепашцев с тетрадкой для стихов за кушаком? В русской поэзии?

– Я уже сказал, что Дрожжин стоит в ряду тех русских крестьян, которые с освобождением от крепостной зависимости искали новых путей в жизни. Эти новые пути были неизбежно связаны с повышением культурного и образовательного уровня. Такие поэты-крестьяне были в каждой национальной культуре, но не все они заняли такое место, как Бёрнс или Шевченко в культурах своих народов. Дрожжин хорошо понимал свое типологическое сходство с этими поэтами. Он и Бёрнса знал (его переводил близкий друг Дрожжина Иван Белоусов), и Шевченко (а его он сам переводил, подражал ему, съездил на его могилу — единственное литературное путешествие в его жизни). Но Шевченко стоял у истоков национальной поэзии украинского народа, а творчество Бёрнса совпало с национальным возрождением шотландского народа, поэтому они и получили статус национальных поэтов. Иная ситуация была в России, где национальный поэт уже был, где к моменту поэтической работы Дрожжина было много других замечательных поэтов и где сам он был современником символистов. Так что типологическое сходство есть, но в эволюционном ряду это разные явления.

– Заметен ли Дрожжин в этом ряду? В чём его отличие от ему подобных?

– Если в сравнении со значением Бёрнса и Шевченко для своих культур значение Дрожжина для русской было значительно меньшим, то среди русских поэтов-крестьян, поэтов из народа Дрожжин был едва ли не самым примечательным. Вторая половина XIX века дала огромное количество народных поэтов, однако Дрожжин не только оставил самое большое поэтическое и прозаическое наследие, но и создал из своей жизни культурный прецедент огромной силы. Он показал, как выбивается к большой творческой жизни человек из самых низов, не имеющий ни малейшего образования. Строил он свою жизнь для себя, конечно. Но построил ее он и для других, как образец. И в этом смысле Дрожжин велик и уникален.

Дрожжин называл себя поэтом-крестьянином, хотя, если честно сказать, он мало знал крестьянский труд. Но Дрожжин внушал своему читателю идею крестьянского поэта, и именно таким он вошел в общественное сознание. Это был проект всей его жизни, проект яркий, оригинальный и удачный.

– Говоря о Дрожжине, обязательно вспоминают о его встрече с Рильке, но порой такие рассказы не лишены домыслов и преувеличений. Расскажите, пожалуйста, о том, как всё было в действительности.

– К сожалению, в двух словах это не расскажешь. Я об этом написал большую работу, но пока еще не напечатал её. Это очень смешная история о том, как европейская культура конца века создавала миф о цельной и загадочной русской душе и как при ближайшем рассмотрении этот миф разрушился. Настоящий Дрожжин не имеет отношения к мифам, которые сочинял Рильке. Но самое главное — Дрожжин и интересен не тем, что несколько его стихов перевел Рильке.

– На мой вкус, современное издание сочинений даже забытых поэтов – дело не только благородное, но и необходимое для здорового развития культуры. И всё же – как появилась идея издать именно Дрожжина, какую цель Вы как учёный ставили перед собой? Кто ещё участвовал в подготовке издания?

– Я за свою жизнь издал несколько полузабытых и даже неизвестных русских поэтов: Петра Плетнёва, Фёдора Львова, Александра Бакунина, Александра Башилова, Виктора Теплякова. Обычно эти книги я делал со своими коллегами, но это была моя инициатива. Дрожжин — не совсем обычный для меня проект. Еще в 1996 году, когда отмечался 150-летний юбилей поэта, Евгения Строганова, профессор кафедры истории русской литературы Тверского университета, которой я тогда заведовал, подбила меня провести научные чтения, посвященные Дрожжину. Сама она в этих чтениях не участвовала, но у нас появился сборник, в котором, кроме научных статей, были собраны все известные воспоминания о Дрожжине. Работая над этим сборником, я подружился с ныне покойным Леонидом Андреевичем Ильиным, который в 1938 году создал музей Дрожжина в поселке Завидове Конаковского района, куда после затопления Низовки Иваньковским водохранилищем был перенесен дом поэта. Он щедро делился своими знаниями и материалами. А в 2010 году нынешняя заведующая этим музеем Елена Владимировна Павлова, изумительно инициативный и творческий человек, побудила меня взяться за Дрожжина; именно она и нашла наших спонсоров ГК «Голутвинская слобода» и её генерального директора Андрея Огиренко. Большую и важную роль в работе над собранием сыграл мой коллега известный тверской журналист кандидат филологических наук Евгений Викторович Петренко. Вот и думай, какую цель ты ставил перед собой. Изначально был интерес вернуть писателя в литературу, потому что только более или менее полная публикация текстов представляет писателя миру. Но потом стало отчетливее формироваться то представление о Дрожжине, которое я попытался изложить в начале нашего разговора. Захотелось не просто издать Дрожжина, а сделать именно такого Дрожжина.

– Расскажите, пожалуйста, о составе собрания, о его полноте, о дрожжинской прозе, занимающей третий том.

– Вот-вот, какого же Дрожжина? Первые два тома включают все опубликованные и частью неопубликованные стихотворения и поэмы. Но Дрожжин всю свою жизнь писал и автобиографическую прозу. Он почти во все свои книжки включал автобиографию, которую старательно переписывал от издания к изданию. При этом очень часто книги назывались так: жизнь поэта-крестьянина Дрожжина с приложением его стихов. Автобиография публиковалась на первом месте, и стихи должны были восприниматься на фоне этой автобиографии. Дрожжин как бы говорил: вот она, проза жизни, из которой и родилась — вот она! — поэзия. И автобиографическая проза составила третий том: три принципиально разных варианта автобиографии (всего их было, как можно судить, пять, остальные отличались от них незначительно) и дневник 1921—1930 годов. Этот дневник — сам по себе великолепный документ эпохи: письма читателей, стихотворные посвящения коллег по перу, хроника литературной и общественной жизни. И рядом с этим — несколько наивное и очень понятное старческое умиление своим успехом. Читая этот дневник, невольно вспоминаешь Маяковского:

Сидят

папаши.

Каждый

хитр.

Землю попашет,

Попишет

стихи.

Может быть, это о Дрожжине и написано, но никто не занимался этим вопросом.

– Как соотносятся в дрожжинском творчестве фольклор и литература?

– Я думаю, что вопрос сложнее. Дрожжин — это наивная поэзия, которая стала профессиональной. Дрожжин пользуется чужим словом так, как это делает фольклор и наивная поэзия, для которых чужое значит не имеющее автора, а ничье, общее, поэтому чужим можно пользоваться не для того, чтобы кивнуть на предшественника, а потому, что удачно сказанное не грех и повторить. Дрожжин, сочиняя стихи, пел их, и песня — любимое жанровое обозначение его стихотворений. Но в народный репертуар Дрожжин не вошел в отличие от родственных ему Ожегова, Горохова и особенно раннего Сурикова. На стихи Дрожжина писали музыку профессиональные поэты (каталог песен, подготовленный кандидатом искусствоведения Ниной Константиновной Дроздецкой, представлен во втором томе собрания), а народной песней стала фактически только одна — «У колодца», фрагмент из поэмы «Дуняша». Вот и народный поэт, а в народ не пошёл.

– Книги прекрасно изданы, Тверской полиграфический комбинат, как всегда, на высоте, но необходимо сказать об иллюстрациях, о фотографиях во всех трёх томах. Какое место им отведено в общей концепции собрания?

– Собрание сочинений подготовлено издательством «СФК-офис», директор которого Евгений Михайлович Бондарев очень любит книгу и любит её делать. Иллюстративный материал издания был предоставлен завидовским музеем Дрожжина: старые, выцветшие фотографии, пострадавшие не только от времени: в 1941 году Завидово находилось в зоне оккупации, музей был разграблен, а экспонаты погибали, выброшенные на улицу. Наш издатель довел эти старые материалы до такого качества, что Вы теперь восхищаетесь ими. Этот приятно. Но вообще мы с Бондаревым хотели представить поэта-крестьянина, поэтому и цвет обложки выбрали под мешковину, а фотографии поместили на разворотах в одну общую рамочку, как это принято было в крестьянских избах. Если читатель заметит это, он и поймет наш нехитрый замысел.

– Что в собрании сочинений представляется Вам особенно важным?

– В собрании важна гармония. Важно было найти границу между томами стихов: и чтобы более или менее равномерно было, и чтобы деление отвечало периодизации творчества. Кажется, это удалось. Первый том — стихи эпохи скитаний. Второй том — стихи оседлой жизни в Низовке. Третий том — проза. Неправильно, конечно, что проза оказалась на втором месте: у Дрожжина автобиографическая проза предшествовала стихам. Но мы пока не решились начать представление поэта-крестьянина с прозы.

– Есть ли в Ваших планах продолжение работы по представлению других полузабытых русских писателей, не обязательно крестьян?

– Нет, пока таких планов у меня нет. Есть разные другие планы, но не эти. Е. б. ж.

Беседу вёл Сергей ДМИТРЕНКО.