Евгений Морозов
Родился в Нижнекамске. Окончил филологический факультет Елабужского государственного педагогического института. Публиковался в журналах «Дети Ра», «Стороны света», «Артикль», «Зинзивер», «Футурум АРТ» «Формаслов», газетах «Поэтоград», «Литературные известия» и др. Финалист поэтических конкурсов («Вечерние стихи», «Хижицы»). Член «Союза писателей XXI века». Автор четырёх книг стихотворений.
* * *
Двор, где гербарием стали клёны,
дом, где шаги стучат;
здесь под скрипенье тахты зелёной
был я на свет зачат.
По воплощенье в комок ребёнка,
бурым пупком клеймён,
резаным голосом выпал звонко
из глубины времён.
В этом дворе, где шумел, бывало,
дождь и набег ветров,
я напридумывал игр немало
и намечтал миров.
Муж умудрённый, что знал шаманство
детства, ступая в след
пыльных пращуров сквозь пространство
самых счастливых лет,
не возвращайся туда, где прожил
царствуя и любя,
ибо всё это примерно то же,
что не узнать себя.
Стены, дороги, заборы, реки
те же, но грустно всё ж,
что изменился ты и навеки
в прошлую жизнь не вхож.
Пусть чем взрослее, тем больше фальши,
но для себя ясней:
стебель тела загнётся раньше
детских твоих корней.
* * *
Ты человек хороший: надо тебя убить.
Как человек хороший – должен ты мёртвым быть,
чтобы ещё стать лучше, ибо со всех сторон
так говорят плохие. Так говорит закон.
Много таких, хороших, много людей со дна
лишь баламутят воду и не похожи на
всех остальных, а значит, этот пример – обман.
Так говорит порядок. Так говорит тиран.
Не выпрямляйся в правду, не прикажи добру...
Лучше по стойке смирно жди на кривом ветру,
мы бы тебя жалели, только напрасно сметь
жизнь даровать, когда уж так полагает смерть.
При исполненье долга – может, примерно так,
глядя в прицел, считает самый твой лучший враг,
так говорит верховный, как бы он ни был плох,
так промолчат в народе... Так заставляет бог...
Знаменем кровной веры, именем всех побед
словно наполнен воздух, словно пропитан свет,
и полюса системы, сложенной не вчера,
по производству хлеба, хаоса и добра...
* * *
Вот и в лице твоём – вереск потери,
в сказках-глазах – ни огня,
я ли губами тогда не проверю,
как они видят меня.
Как они любят, как они дрогнут,
вспыхнут, как из пустоты,
и говорят, что горят, что всё могут,
если ты есть, если ты…
Вот ты и счастлив тогда, вот и звóнок,
вот и во взрослой груди
сердце – обиженный резкий ребёнок –
места не находи…
Чувствуя в эти минуты живучий
свет через самую тьму,
как ты негромко, но крепко прикручен
к сердцу другому, к нему.
И в этом свете улыбки-минуты,
свете лица одного –
не понимаю, но должен, как будто
просто держаться его.
Просто, как будто отдёрнули шторы
и отопили февраль,
и как вошла ты – во взгляде которой
самая близкая даль.
Солнце от женщины, ставшее ближе,
в самую ночь и в зарю
видишь меня ты, как я тебя вижу,
чувствую и говорю.
Женщина, что не жила, не любила,
если не ты с ней теперь,
женщина-стало, женщина-было,
женщина-просто-поверь…
* * *
Дом построишь, посеешь древо,
человечка на свет родишь
и глядишь – ни ствола, ни сева,
ни привета. Равнина лишь.
В день сгоревших кленовых листьев,
в месяц яблонь и год дождей
ум твой взорванный, зверь когтистый,
отрывается от людей.
Средь предсмертных предзимних красок
за шуршанием ветров и строк
возвращается он из сказок,
понимает, что одинок.
Понимает про жизнь, про лето,
как едва заступи зима –
то ни родственников, ни света,
кроме собственного ума.
Понимает, что близких нету
одиночеству одному,
кроме дуба, что встретил где-то,
что навстречу молчит ему.
Кровь, смешавшаяся вначале,
после снега разделена:
все – чужие в своей печали,
потому что не всё весна.
Полюби тебя зверь когтистый,
приручи и к огню подвинь
не за то, что такой пушистый,
а за хмурь твою и за синь.
Не за то, чтобы было ровно,
но стояли в тепло и в снег
между нами бы крепко, кровно –
дом ли, дерево, человек...
* * *
Долгой нитью, тёплой болью,
чуткой нежностью в крови,
связью крепкой – мы с тобою,
разорви не разорви...
Так глядишь и видишь сразу,
как свободен и что цел
человек, но так привязан
к морю слов и разных дел…
К полусчастью и несчастью,
к дому, городу, стране
и глазам, какие часто
вспоминает, как во сне...
Он старается спокойно,
он куда сильней всего,
но спешащее, но больно,
но есть сердце у него...
У него покой порою
не заводится в груди,
у него внутри, не скрою,
так – что лучше уж гляди..
От темнóт до свéтов верхних
проживая чувства, будь –
у него (неё), у всех них –
чувство нити, словно путь...
Словно зов во тьме пропащей,
где иные не важны,
кроме нити уводящей,
жизни, музыки, струны…
* * *
Ни жести, ни грусти
в лице твоём, друг,
ни чувства на чувстве
от рек и разлук.
Раскрошены реки
на камни и льды,
застывшие в беге
минувшей воды.
Заряженный воин,
средь вёсен и зим
ты стал так спокоен,
так невозмутим.
За холод снаружи –
внутри из огня,
ты, может, тому же
научишь меня.
Чтоб было нетрудно
в стихии любой,
и чувство, как будто
владеешь собой.
Хоть ты не научишь,
а я не смогу,
и лучше не лучше –
застыть на бегу...
За время, когда мне
окрепнуть придёт,
раскрошатся камни
и огненный лёд.
Останутся где-то
все лица вдали –
стечение света,
воды и земли.