Даже если цитировать отдельные строки из лучших стихотворений Сергея Наровчатова, то и тогда они займут немало места. Среди самых известных стихов о Великой Отечественной войне, написанных поэтами фронтового поколения, стихи Наровчатова, безусловно, относятся к числу наиболее совершенных, хрестоматийных в том смысле, в каком это применительно к вершинным образцам русской поэзии на военную тему, – к стихам В. Жуковского «Певец во стане русских воинов», Г. Державина «Снигирь», Ф. Глинки «Москва», А. Пушкина «Песнь о вещем Олеге», М. Лермонтова «Бородино» и «Валерик»...
С. Наровчатов в своей поэтике нашёл счастливое сочетание древнерусского рыдающего эпического слога «Слова о полку Игореве», твёрдости и патриотизма од Державина с достижениями современного стиха, в котором были живы традиции гумилёвской военной классики, в котором ещё не остыло мощное степное дыхание блоковского цикла «На поле Куликовом»:
Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожжённых сёл, казнённых городов,
По горестной, по русской, по родимой,
Завещанной от дедов и отцов.
Запоминал над деревнями пламя,
И ветер, разносивший жаркий прах,
И девушек, библейскими гвоздями
Распятых на райкомовских дверях.
И вороньё кружилось без боязни,
И коршун рвал добычу на глазах,
И метил все бесчинства и все казни
Паучий извивающийся знак.
В своей печали древним песням равный,
Я сёла, словно летопись, листал
И в каждой бабе видел Ярославну,
Во всех ручьях Непрядву узнавал.
У Наровчатова необыкновенная биография. Он окончил Московский институт философии, литературы и искусства (ИФЛИ), не без основания считавшийся по уровню образования преемником пушкинского Лицея. В 1939 году, во время Финской войны, которую Александр Твардовский назвал «незнаменитой», Наровчатов ушёл добровольцем на фронт. Был ранен, обморозил ноги, попал в госпиталь. «Там мы встретили окончание войны, – напишет он в своих воспоминаниях, – и возвратились в Москву, потрясённые увиденным и пережитым в эти короткие и одновременно долгие дни. Но молодость быстро взяла своё, и к началу новой, на этот раз великой, войны мы были опять готовы к испытаниям». В 1941-м Наровчатов вновь добровольно пошёл воевать. Как об этом рассказано у него в пронзительно- строгом и нежном стихотворении «Отъезд»:
Проходим перроном, молодые до неприличия,
Утреннюю сводку оживлённо комментируя.
Оружие личное,
Знаки различия,
Ремни непривычные:
Командиры!
Поезд на Брянск. Голубой, как вчерашние
Тосты и речи, прощальные здравицы.
И дождь над вокзалом. И крыши влажные.
И асфальт на перроне.
Всё нам нравится!
Семафор на пути отправленья маячит.
(После поймём – в окруженье прямо!)
А мама задумалась...
– Что ты, мама?
– На вторую войну уходишь, мальчик!
Судьба С. Наровчатова неотделима от судьбы его ровесников. Чувства, переживания, описанные в стихах поэта, нетрудно обнаружить и в творчестве его фронтовых товарищей по перу: Александра Межирова, Семёна Гудзенко, Николая Старшинова, Юлии Друниной, Давида Самойлова, Михаила Львова, Евгения Винокурова, Марка Соболя, Александра Балина, Михаила Луконина, Бориса Слуцкого, Юрия Левитанского, Николая Панченко, Константина Ваншенкина и других. Об этой перекличке во многом схожих, повторяющихся мыслей и настроений необходимо вспомнить особо. Именно сегодня, когда на Западе и, увы, внутри страны идут нападки на нашу Победу, на историю Великой Отечественной войны, на нашу армию и воинов-победителей. Когда по границам некогда большой страны безнаказанно утверждают нацистскую идеологию, а ветеранов-нацистов одаривают цветами и сносят памятники советским воинам- освободителям. Когда информационными клеветниками России молодёжи внушается лукавая идеология антипатриотизма во имя права быть «гражданами мира», а по сути, гражданами оруэлловского «скотного двора»... Надо помнить, в чём были истоки гражданской и человеческой зрелости поколения, спасшего мир от фашизма.
Сергей Наровчатов оставил свидетельство о том времени: «Кончалось пионерское детство, начиналась комсомольская юность. Все мы в конце 30-х годов жили ощущением надвигающейся войны, смертельной схватки с фашизмом. Оно, это ощущение, вызывало не пассивное ожидание, но активную подготовку к борьбе. В этой внутренней подготовке поколения краеугольными были чувства патриотизма, интернационализма...» Поэт приходит к главному выводу, что в его поколении «очень рано начался процесс самосознания». Вот в чём урок для нас из исторического прошлого. «Самосознание» общества есть верный знак самосознания государства. Если хотим уберечь свой дом, свою страну, будущее своих детей, – мы обязаны вернуть в общество то чувство единой с Родиной судьбы, о котором Сергей Наровчатов написал в октябре 1941 года, в самые тяжёлые месяцы и дни грозовых испытаний:
От чёрного дня до светлого дня
Пусть крестит меня испытаньем огня.
Идя через вёрсты глухие,
Тобой буду горд,
Тобой буду твёрд,
Матерь моя Россия!
«А ведь эти стихи, – скажет позднее Наровчатов о поэтах- ровесниках, – писались двадцатилетними мальчиками. Нет, какие же они были мальчики, настоящие мужчины – вот кем они были! И стихи писались мужские. Так прямо и спокойно смотреть в глаза своей участи...»
Среди фронтовой классики, несомненно, следует назвать стихотворение Наровчатова «Облака кричат». Что-то есть в нём от страшной мунковской картины «Крик», от написанной позже Александром Твардовским поэмы «Дом у дороги» с известной фотографией Александра Трифоновича возле обожжённого остова разрушенного дома, но при этом, кажется, никто не осмеливался (да ещё в самом начале войны) – с такой силой передать почти мистический ужас и отчаяние человека:
По земле позёмкой жаркий чад.
Стонет небо, стон проходит небом!
Облака, как лебеди, кричат
Над сожжённым хлебом.
Хлеб дотла, и всё село дотла.
Горе? Нет... Какое ж это горе...
Полплетня осталось от села,
Полплетня на взгорье.
Облака кричат. Кричат весь день!..
И один под теми облаками
Я трясу, трясу, трясу плетень
Чёрными руками.
Наровчатов был блестяще образованным человеком и до конца жизни оставался, как о нём вспоминают, «выдающимся московским «книжником», иначе говоря – книгочеем. Глубокий знаток литературы и истории, он написал несколько исследовательских книг – «Лирика Лермонтова. Заметки поэта», «Необычное литературоведение», «Атлантида рядом с тобой», а также ряд по-настоящему классических рассказов на исторические темы, свидетельствующих о том, что у него был недюжинный дар прозаика.
У него было художественное и человеческое чутьё на истинный талант. Известно, как поддержал он в начале творческого пути Юрия Кузнецова, юную Ларису Васильеву. Достаточно сказать, что, весьма скупой на похвалы своих коллег, Юрий Кузнецов до конца сохранил благодарное отношение к Наровчатову как к поэту и учителю.
Долгие годы (до самой своей смерти в 1981 году) С. Наровчатов был главным редактором журнала «Новый мир». Общественная жизнь, работа в Союзе писателей, многочасовые сидения в разного рода президиумах на бесконечных заседаниях на какое-то время как бы заслонили романтический образ прежнего прекрасного поэта, словно бы сбывались его собственные слова о грехе благополучия и духовной самоуспокоенности:
Много злата получив в дорогу,
Я бесценный разменял металл,
Мало дал я Дьяволу и Богу,
Слишком много Кесарю отдал...
От вина и возраста посеклись русые волосы, выцвело небо в голубых глазах, но это небо навсегда осталось в его поэзии.
В последние годы жизни Наровчатов чувствовал себя недооценённым. Меня поразило, что, когда по просьбе журнала «Октябрь» я должен был написать рецензию на одну из его, скажем прямо, не лучших книг, он и его жена разыскали мой телефон и звонили, чтобы узнать, когда я, начинающий в ту пору и никому не известный литератор, напишу свою статью.
Он тяжело болел. Помнится, на юбилейном вечере Михаила Лермонтова, за несколько месяцев до кончины, он делал доклад и вынужден был прочитать его сидя. Обмороженные в военной юности ноги давали о себе знать. Не помогла и ампутация ноги. Подорвала его силы внезапная смерть жены, Галины Николаевны, которая была энергичным и жизнелюбивым его помощником и спутником на протяжении многих лет.
В жаркий и душный июльский день среди провожающих поэта в последний путь были его товарищи по литературе и фронтовой судьбе. Мне запомнились растерянные и печальные лица Михаила Львова, Евгения Винокурова, Бориса Слуцкого (тоже уже тяжелобольного)... Казались они как-то сразу постаревшими, словно вся тяжесть пережитого в один миг навалилась им на плечи. Сегодня уже никого из них нет на свете. С годами грустно сжималось сердце, глядя на этих стариков, собиравшихся вместе. Новое время обделило их счастьем на исходе жизни. И всё же, прислушавшись, бывало, к их разговорам, заглянув в их всё ещё молодые глаза, мы понимали, что было у них в судьбе что-то такое, что делает их жизнь прожитой не зря. Как написал об этом в одном из лучших своих стихотворений Сергей Наровчатов:
...Ведь как-никак мы в сорок пятом,
Победа – вот она! Видна!
Выходит срок служить солдатам,
А лишь окончится война,
Тогда – то, главное, случится!..
И мне, мальчишке, невдомёк,
Что ничего не приключится,
Чего б я лучше делать смог.
Что ни главнее, ни важнее
Я не увижу в сотню лет,
Чем эта мокрая траншея,
Чем этот серенький рассвет.