–Ну, что ты думаешь? Ну, что? Поздно уже пятиться! Красиво же начал, ну, согласись, красиво? – лобастый стриженый мужчина, невеличкого роста остановился перед замершим в ступоре «песняром».

Новенький костюм, белоснежная сорочка, правильно повязанный галстук сидели на служителе муз вполне прилично, но как-то не совсем естественно. Чувствовалось, что до недавнего времени подобным нарядом он пользовался крайне редко. Костюм стеснял движения, галстук душил, а узкие модельные туфли больно давили на мозоли. Настроение было паршивое, хотелось всех послать и запить дней на пять. «Ну, зачем мне всё это надо, я же почти старик? Какие выборы? Зря я их всех послушал, зря!»

– Павло, кончай дурить, только ты его сможешь свалить! Кроме тебя некому, – лобастый говорит так уверенно, что ему не хочешь, а поверишь. – Смотри, смотри, вот рейтинг твоей компании, – тыкал он пальцем в какие-то листы, лежавшие на столе. – За неделю двенадцать процентов в плюсе. И это не высосанные из пальца цифры твоих конкурентов. Они ещё и чухнуться не успели, а ты уже народный трибун и защитник. Какую ты себе классную придумку сделал: «Истина превыше всего!» Фиг бы кто кроме тебя до этого додумался. Перестань киснуть, ещё немножко, и всё, ты – президент! Главное – момент, момент – главное. Народ от него уже устал, устал!

– Не могу я, Вася, собраться, какие-то страхи меня обуревают. Понимаешь, боюсь опозориться прилюдно. Я же песняр, понимаешь, песняр. Мне никак нельзя лажануться, я же голос народа. Если завалюсь, как я ему в глаза глядеть буду?

– Кому? – искренне удивился собеседник.

– Народу, кому же ещё!

– Да пошёл ты! У тебя что, в самом деле, крыша поехала или ты «гусей гонишь»? – всё внутри у лысого клокотало. Пудовые кулаки непроизвольно сжимались и разжимались, со стороны казалось, что он разминает свои ручищи, чтобы придушить этого странного человека. Злость как быстро нахлынула, так же быстро и ушла. Ставки уже сделаны, и что-то менять поздно, надо работать с тем, что есть. Стараясь говорить как можно непринуждённее, он продолжил.

– Спору нет, ты человек известный, для кого-то ты действительно кумир, никто у тебя это кумирство не отнимает. Наоборот, его только укрепляют, переводят на новые высоты. Понимаешь? Какие страхи? Ты что, девственница? Всё, шаг сделал – и назад дороги уже нет! Только вперёд, понимаешь, впе-рёд! – растягивая слоги, громко, как для слабоумного, повторил Василий. – Вот если ты сейчас откажешься, тогда твоя звезда точно закатится навсегда. Говоривший засновал по комнате, стараясь не цепляться за примитивную гостиничную мебель.

– Главное, ты всех подставишь, – остановившись напротив творца, он как пистолетом ткнул ему в грудь пальцем, – на тебя сотни людей работают, под обещанные авансы работают, но тебе верят, кто-то надеется заработать, кто-то уверен в твоей правоте и успехе. А деньги, деньги доноры только под тебя дадут. У меня уже и договорённости есть. Понимаешь, и давать они будут только под тебя? – Он раздосадовано махнул рукой, подошёл к столику, взял стакан, достал из своего портфеля начатую бутылку ирландского виски, налил добрую половину стакана, поболтал янтарный напиток и большими глотками выпил. Убрав бутылку, он ещё со стаканом в руках повернулся к притихшему Павлу. На него в упор смотрели глаза, переполненные какой-то нелюдской тоской. Казалось, зрачки вылезли из орбит и живут своей отдельной от хозяина жизнью. Они цепко впились в одну точку и остекленели. Точкой этой являлся стакан. Василий Владимирович повёл рукой в сторону, глаза бессознательно ползли следом, переместил стеклянный цилиндр выше – и бесцветные пятна поднялись выше. Укоризненно покачав головой, он поставил стакан на стол. «И это будущий вождь нации! – ему захотелось резко развернуться и запустить этот стакан в лысеющий череп. Подавив в себе омерзение, раздосадованный господин обернулся, подошёл к полностью раздавленному человеку, присел на подлокотник кресла и сочувствующе обнял.

– Нельзя, понимаешь, тебе сейчас, нельзя, не маленький ведь. Потерпи, в выборах время пулей летит. Выпьем мы ещё с тобой за нашу победу. Обязательно выпьем, а сейчас пускай-ка отвезут тебя домой. Ты просто устал. Поспи, а утром на смотрины. Я уеду сегодня вечерним поездом, а ты завтра улетишь семичасовым самолётом. В аэропорту тебя встретят, привезут на одну энергетическую квартиру, всё ещё раз обсудим – и вперёд по большим кабинетам. Не кисни, Павло! – он хлопнул барда по плечу, одёрнул пиджак, поднял портфель и добавил, – главное, помни, для твоего окружения, для всех, включая жену, меня рядом с тобой нет и никогда не было. Мы вообще с тобой едва знакомы. Понимаешь, это не моя прихоть, это закон жены цезаря. В нашем случае цезаревская жинка – это ты. Что бы ни произошло, ты всегда должен оставаться вне всяких подозрений. Мои грехи тебе не к чему. Ты у нас чистый, независимый и насквозь народный. – Василий осторожно выглянул в коридор дешёвой гостиницы, убедился, что он пуст, обернулся и спокойно произнёс, – всё, пока, до встречи в столице!

По коридору он прошёл на пожарную лестницу, не спеша спустился на первый этаж и через служебный выход вышел во двор. Немного постоял, проверяя, нет ли за ним наблюдения, и торопливым шагом запетлял дворами слабо освещённого микрорайона.

«Неужели я ошибся в этом песеннике комсомола? Неплохо же начал? – неторопливо рассуждал умудрённый, как ему казалось, политик, прошедший и огонь, и воду, и медные трубы, и много ещё чего. – Мне бы кто так помогал в своё время. Ну, ничего не поделаешь, раз уж связался, придётся тянуть эту лямку до конца. Тяжело понять людей с бзиком в голове. Казалось бы, ещё до всех этих выборных заморочек набрал вполне солидный рейтинг. И вот, на тебе – на ровном месте запсиховал. Слюнтяй! А ведь ляг правильно карта, подсоби закордонные наблюдатели, его могут и выбрать, вот так, надурняка!»

Эх, Вася, Вася, – перебил он самого себя, – ты хоть себя-то не смеши. Как и кого выбрать? Уймись! Сколько их там уже заявилось в кандидаты? Одуреть – пятнадцать человек! Комедия будет, а не волеизъявление народа. Слава Богу, что сам в стороне.

Вуз спешил на встречу, которая должна была пройти в одном посольстве, люди обещались прийти серьёзные. Его точил один-единственный вопрос: с чего это они меня на эти посиделки тащат? Я вроде и не при делах, так, стою себе над схваткой и извлекаю чужие ошибки на будущее. Странно. Прошлый раз все эти Йорихи, Адамы и Курты в один голос кричали, что я московский ставленник, ренегат и ярый враг Запада. А сегодня, видите ли, Василий Вуз вам потребовался, припекло, наверное? Схожу, увижу, хотя всё это порядком поднадоело, а бросить уже нельзя – раздавят.

В условленном месте у одного из супермаркетов он подошёл к машине с дипномерами. Его ждали: оглядевшись, Вуз нырнул на заднее сиденье, захлопнув тонированную дверцу. Через минут двадцать его уже провели в уютную комнату, где у камина за полукруглым столиком в казённых кожаных креслах сидели четыре человека. Двоих он знал: Эрика Эркина и Йонаса Зраудиса. Поздоровавшись, Эрик на правах хозяина представил остальных.

– Это первый секретарь Генрих Койзер, а это особый поверенный Вацлав Шпильский. А это, господа, небезызвестный вам господин Василий Вуз. Прошу, присаживайтесь, и давайте сразу перейдём к деловой части нашей встречи. Насколько мне известно, господин Вуз спешит, у него до поезда, – Эрик, подслеповато сощурившись, глянул на часы, – осталось три с небольшим часа. Я прав?

«Интересно, кто же это ему уже успел стукануть, не иначе как «Песенник»?». – Да, где-то так, – стараясь не показать удивления, ответил Вуз.

– Ели ви не возражайт, то я начну, – отставив чашку, произнёс Койзер. – Васылий, вы кто в убеждении – демократ, либераль?

– Мне кажется, большой роли это в нашей стране не играет, у нас что демократ, что либерал, что гомосексуалист – всё едино и звучит как ругательство. Я демократ, крепкий социал-демократ, а главное, я непримиримый борец с режимом и это уже доказал делами.

– Хорошо, вы так не надо вольноваться. Мы вам верим, или этой встреча не биль би. Вы взяли на себя рол главный модератор, этот выбор, я вас правильно поняль?

– Да нет! – готовый действительно взорваться, с нетерпением возразил Василий Владимирович, – ничего я на себя не брал. Просто, проанализировав ситуацию, я и мои друзья пришли к выводу, что у оппозиции есть шанс расшатать устои этого государства и сделать хороший замес на будущее. Можно меня и модератором обозвать, значение этого слова у нас всё равно мало кто поймёт…

– Ваши друзья, – вмешался поляк, – они живут в Москве?

– Да почему же в Москве? И в Варшаве тоже, и в Бонне, и в Вашингтоне. Я знаю и неоднократно встречался с вашими министрами иностранных дел, руководством, вы это не хуже моего знаете. Господа, чего вы от меня хотите? Признания, что я русский агент влияния? Так нет! – он на минуту замолчал, как бы давая окружающим понять, что внутри у него давно накипело, и излишняя подозрительность раздражает, – но если завтра некто с Востока через меня предложит моим людям поддержку и финансы, я не откажусь. И угрызения совести мучить меня не будут. Да и вы, я уверен, одобрите мои действия. Если уже имперские люди решат нам помочь, пусть даже без соизволения своего босса, то наш общий с вами «друг» достал всех. Время сменилось, и восточный вектор сегодня необходимо уже учитывать. Обиженные друзья – самые опасные из всех врагов, и нам этим необходимо воспользоваться. Такой ныне расклад, и упускать момент обострения отношений между братьями мы попросту не имеем права. Такое стечение обстоятельств, господа, согласитесь, дорогого стоит! Шутка ли, мы, – Вуз повёл рукой, – все вместе временно обретаем такого мощного союзника в борьбе с тиранией, как старший брат, это ли не удача? Или я не прав?

– Где-то вы прав, но мы жаждем иметь гарантий вашей лояльности Западу? Вы понимайт?

– Всё я понимаю, – к горлу подступил комок обиды, – понимаешь, тут почти в одиночку бьёшься с бесами, да ещё с какими! А вам второй десяток лет всё лояльность нужна. Ищите вы мою лояльность сами. Не клеится у нас что-то разговор, – Вуз демонстративно надулся и пододвинул к себе чашку с чаем.

– Василий, – примирительно положив ему на колено руку, произнёс Эрик. – Всё хорошо, мы тебя понимаем и ценим, иначе и быть не может. Особенно наше руководство оценило твою личную инициативу по координации нынешней кампании. Мы даже где-то в общих чертах понимаем её мотивацию. С примерной массой нашего участия боссы уже определились, дорабатываются некоторые детали передвижения денег через границу. Боюсь, без конспирации здесь не обойтись, да вам и не впервой. Деньги вы получите, и не только вы со своим протеже, но и все другие кандидаты…

– Зачем? Это не рационально, распылим…

– Хорошо, что распылим, – перебил его прибалт, – чем больше кандидатов, тем больше пристрастий, тем больше интересов общества затронем, тем меньше проголосуют за диктатора. Здесь простая арифметика. Если суммарно на нашей стороне получится хотя бы процентов тридцать, это уже будет победа. Вы правильно сказали про замес на будущее, так давайте его вместе и месить.

«Тоже мне, учитель хренов нашёлся, – про себя чертыхнулся Василий, – мне только мозги лечить не надо. Сегодня и дурак понимает, чем больший распыл средств, тем удобнее кураторам грантов денежки тырить. Ну и чёрт с вами! У вас своя свадьба, у нас – своя! И вслух добавил: – Смотрите, вам виднее, мы сегодня любой копейке рады. Да и главное, не только и столько деньги, сколько единство ваших стран в оценке ситуации в Беларуси.

– Ну что же, господа, думаю, для первой встречи достаточно. Не будем терзать и без того уставшего человека, – вставая, произнёс Эрик, – можно подвести промежуточный итог. Мы уже многое сделали по координации своих действий и по подготовке конкретной помощи истинным борцам за будущее синеокой. Итак, в итоге: продолжаем плотно сотрудничать, деньги не концентрируются на каком-то одном кандидате, однако при равности всех приоритетными остаются Павел Фёдорович, Сергей Сальчик и Николай Сагута. Доставка денег большей частью ложится на местных курьеров, дипломатические каналы задействуются только в неотложных случаях. И ещё мы продолжаем консультации и обмен информацией о планах и конкретных делах восточных соседей. Кажется, всё. Никто не возражает? – народ одобрительно закивал головами. – Вот и хорошо, хотелось бы пожелать вам, Василий, удачной поездки. Вы тоже, надеюсь, согласны с предложенной схемой?

– Согласен, не согласен, музыку заказываете вы. Если бы вложить всё в Павла, и ваше, и чужое, эффект был бы ошеломляющим, я не исключал бы и второго тура.

– Возражать тебе лично я не буду, – как-то бесцветно произнёс Эрик. – Безус­ловно, Фёдорович – фигура весьма яркая и самобытная, главное – искренне желающая национального возрождения этой страны. Талант – он за версту виден, так, кажется, у вас говорят. При другом раскладе и в другое время из него мог бы получиться неплохой белорусский Гавел. Но, увы, время национальных воскрешений миновало. Толерантность и глобализм на дворе, а националистам этого всегда не хватало. Так что играем именно так, как договорились.

– Да ладно, решили так решили! – безразлично махнул рукой Василий. – У меня к вам на прощание ещё одна просьба. Более плотно и предметно поработать с международными наблюдателями, включая эсэнгэшных, сделать всё, чтобы и фальсификация итогов со стороны власти была минимальной, и нарушений прав и законов выявлено как можно больше. Это очень важно для оправдания массового протеста в ночь подведения итогов голосования. Счастливо оставаться, всем удачи!

Посольство Вуз покинул также на машине.

Когда Эрик, проводив гостя, вернулся в каминную, дипломаты громко обменивались впечатлениями. Говорили все разом, как и подобает цивилизованным людям, англоязычный гул стоял столбом.

– Строптивый человек, вы видели, как он упирался, – возмущался Койзер, – «я думал», «мы решили», ещё чуть-чуть – и за водкой бы послал кого-нибудь из нас. Может, оттереть его?

– Не спеши, Генрих, у нас уже давно к их фанаберии привыкли. Выслушаем, согласимся и сделаем так, как это выгодно нам. Мой министр поставил конкретную задачу, а он сам на конкретику ни за что бы не решился, значит, добро от дядюшки Сэма спустилось. Мы обязаны сделать всё, чтобы ослабить власть сегодняшнего президента в этих восточных крэсах, и это для меня не только общеевропейское дело, но и, к счастью, национальная задача. Думаю, господа, – немного помолчав, добавил Шипельский, – затевается серьёзная и долгая игра и не только в этой стране, об итогах которой можно только догадываться.

– Чёрт с ней, с этой игрой, – опускаясь в кресло, с нарочитой ленью произнёс Эркин, – я лично прагматик, надо выполнить поручение, а что там дальше здесь будет, меня не волнует. Вон один из российских политологов предлагает в рамках реализации программы «десталинизации» вообще вернуться в белорусском и украинском вопросах к границам тридцать девятого года, конечно, оставив нынешние границы Прибалтики неизменными. Остальное отдать России и Польше. Вариантов полно. Но всё же, давайте возвращаться ближе к нашим баранам, как любят говорить на Кавказе. При всей строптивости нашего Васи он относительно порядочный малый, всех денег не украдёт, и если заранее оговорить, то и поделится. Безусловно, он тяжело больной человек, наши врачи ему лет пять тому назад поставили диагноз, но это на его работоспособность не влияет, может, даже наоборот. Да они здесь все того, – Эрик выразительно покрутил пальцем у виска.

– Что верно, то верно, – вставил свои пять копеек Зраудис.

– Ты только помолчи, – отмахнулся, словно от мухи, Койзер, – ох и помучаемся мы ещё с вами в Евросоюзе. Вы думаете, что объединённая Европа – это тот же советский колхоз, только другого цвета, и вам за вашу нелюбовь к России мы до гроба доплачивать будем?

– Брэк, брэк, господа! Генрих, ты же дипломат, – словно рефери, поднял руки хозяин. – У нас серьёзный разговор, а не заседание Европарламента.

– Эрик прав в том, что здесь в руководстве оппозиции почти все люди ущербные, с какими-то закидонами, фобиями, патологической обидчивостью и ни чем не обоснованными амбициями. Каждый из них, хоть ты его стреляй, убеждён в своей правоте. В одном нашем университете мне показали несколько интересных монографий на эту тематику. Оказывается, это у них традиционно, чуть ли не с семнадцатого века. Но дело вовсе не в «гусях», живущих в мозгах этих несчастных, если эти мозги у них имеются. Хотя и чересчур требовательными быть нельзя, здесь уж какие есть, такие и сгодятся. Наши клиенты всё же куда лучше, чем борцы за демократию из арабского мира или чёрной Африки. Вот где коллегам не позавидуешь! Я так думаю: сегодня надо выработать для себя некий негласный меморандум и предложить его всем, кого считаем союзниками. Конечно, у каждого на этих выборах будут свои интересы, свои пристрастия, свои ставки, в том числе и на кандидатов. Это естественно. Надеюсь, все понимают – победителем будет действующий президент, это раз. Единого кандидата от этой разношёрстной толпы мы, скорее всего, не добьёмся…

– Хотя, пардон, – извиняясь, перебил его немец, – этому надо бы всячески способствовать. Ну, если не один, то хотя бы два. Ещё раз извини.

– Ничего, у нас свободное обсуждение, – явно обидевшись, ответил Вацлав, – я не разделяю оптимизма коллеги, не будет ни одного, ни двух. Будут все пятнадцать, могу заключить пари. Старые политиканы, типа Гвоздяка, Вуза и Шалункевича, Хим-Козукина уже вышли в тираж, но станут дожидаться провала новых выскочек и на второй день после выборов прибегут к нашим кормушкам, это три. И четвёртое, надо решить: стоит ли тянуть эту страну за уши в Европу, или сделать всё, чтобы та же Европа ужаснулась бесчеловечности правящего режима и избавилась от него в союзе с Россией, по некоему отдельному сценарию с силовой компонентой. Такой ход событий, кстати, мог бы послужить неплохим заделом для подъёма протестных настроений и в самой России.

– Я во всём с тобой согласен, кроме пассажа о союзе с Россией, – задумчиво, промолвил Эрик, – исторически такие союзы заканчивались для нашей старушки Европы большой кровью. Уж кому, как не вам, об этом помнить. Интересно, какие известия о настроениях Москвы привезёт Василий? Мудро мы сегодня поступили, подвигнув его к этому контакту.

– А если русские заподозрят в нём нашего человека? – спросил Генрих, – вы не против, если я закурю? – обратился он к окружающим.

– У камина, который и так смердит, твои сигареты будут как глоток воздуха. Никто там ничего не заподозрит, они его считает своим, что, кстати, соответствует в чём-то действительности. И потом – Москва считает себя перед Вузом виноватой за то, что когда-то от него отвернулась, а фактически предала.

– Да, прав, прав ты, Эрик.

Разговор продолжался ещё достаточно долго, пока все самые непредвиденные мелочи не были учтены. Трудно сказать, кем себя мнили эти господа, планируя по их разумению благое дело – ускорение демократических процессов в отдельно взятой независимой стране. Однако за красивыми и правильными словами, как за благородными обёртками, пряталась одна-единственная цель: получить местного, более сговорчивого и покладистого лидера или посеять в стране кровавую смуту, а уж дальше… А дальше – как карта ляжет.

Эпилог

Толпа, толпа! Кто твой властелин и хозяин?

Куда, зачем ты ведёшь тысячи обезличенных человеков? Чего, чего ты стремишься достигнуть и какой ценой?

Молчит, не отвечает безликая, слепая масса, злобно ворочается, утробно рычит. И рык этот, вобравший в себя тысячи незнакомых друг другу человечьих голосов, постепенно обретает силу единого, не знающего жалости воя нечеловеческого существа, имя которому толпа.

Страшна и кровава твоя история, толпа!

Кто бы и во имя каких тебя ни сбирал целей, ты всегда безумно летела вперёд, калеча себя и неся смерть, боль и разорение окружающему тебя миру. Начав своё движение то ли во имя Бога, то ли во имя справедливости, то ли во имя свободы, ты летела страшной чёрной тучей, и реки становились красными от безвинной крови ни в чём не повинных людей.

Что, какая ворожба живёт в тебе? Кто, кто питает твои силы? Почему ты внезапно возникаешь и так же внезапно рассыпаешься, бросив другим хоронить свои жертвы и врачевать раны? Почему, выйдя из тебя, человек вновь обретает Божий облик и становится сыном, отцом, любящей сестрой или матерью? Почему?

Почему твои заводилы, твои демиурги, измазанные кровью невинных, почитаются вождями и возносятся до величия пророков?

О, я не однажды видел, как ты зарождалась! Как слабыми ручейками стекался на площадь ещё спокойный, любопытный народ! Как неслись твои гонцы по улицам города с безумным криком: «Свобода! На площадь! На площадь!»

Как взбирались на столы, ступеньки лестниц, пьедесталы памятников, людские спины твои крикливые заводилы, как по мере твоего роста речи их становились всё агрессивнее, злее и лживее! Но ты ещё только набирала силы, толпа! Ты молчала, твои случайные соучастники как бы обнюхивались друг с другом, стремясь не разумом, а древним инстинктом определить в окружающих своих и слиться с ними в неком родстве.

Ты росла, росла быстро и безобразно! У тебя постепенно прорезался голос, ты начинала орать тысячеязыко ни о чём. И крик этот придавал каждому из вошедших в тебя людей некую безумную, пьянящую, ни чем не ограниченную свободу. Ты кричала, кричала, кричала до тех пор, пока не выдохнула из себя разом одинаковые слова. Первый раз робко, не громко, а потом всё сильнее, сильнее, сильнее! До дребезжания оконных стёкол.

«Бей жидов!», «Ганьба!», «Живе Беларусь!», «Свободу геям!» – ты могла кричать всё, что угодно. Главное кричать, кричать вместе со всеми. И никто, никто, стоящий в тебе, не мог этому противиться, не мог не кричать.

Человек толпы – он уже не человек! Он инструмент, сочленение порыва! Он не принадлежит себе, он часть стихии, которой дозволено всё! Он сверхчеловек! Он вершитель будущего! Он Бог!

И вот самое страшное, самое дикое: Толпа начинает двигаться! Куда? Зачем? Это не имеет никакого значения! Движение – это естественное высвобождение энергии! И не дай вам Боже попасться навстречу этому тысячеглавому, тысячеглазому, безликому и слепому чудовищу! Ищите стену, колонну, большое дерево, повернувшись к нему лицом, вжимайтесь в него и замрите, и, может, это вас убережёт. Беда вам, если ваши глаза встретятся с глазами безликих! Пощады не будет, вас собьют с ног и затопчут живьём.

Бойтесь, бойтесь толпы, ибо не место человеку в зверином стаде.

Май 2011 – март 2014 г.

МИНСК–ВАРОНЧА–МОСКВА