Альберт Яковлев, 1931 г.р., кандидат технических наук
У Кремлёвской стены рядом с Вечным огнём 12 гранитных плит хранят память о городах-героях. Две плиты, на которых высечены Ленинград и Мурманск, мне особо дороги. В этих городах часть своей судьбы оставил мой отец – подполковник Яковлев Василий Яковлевич, профессиональный журналист, в годы Великой Отечественной войны бессменный фронтовой корреспондент «Красной звезды», начертавший и свою подпись на руинах Рейхстага. Мне, тогда ребёнку, воевать не пришлось, моим фронтом были трудовые будни.
Каждое лето с началом школьных каникул наша семья из Москвы уезжала на лето в Чебоксары, к дедушке с бабушкой. Так за две недели до начала войны мы оказались, по сути, в эвакуации.
В начале августа на грузовом речном флоте – баржах, буксируемых тихоходными колёсными буксирами, – началась действительная эвакуация. Через каждые двое-трое суток пути буксиры пришвартовывали баржи к причалам, чтобы люди как-то пополнили провиант. И вот однажды произошла совершенно неожиданная встреча моей мамы со знакомой по московскому дому. Мама в обеденный перерыв шла с работы домой, а Попутчикова вместе с другими эвакуированными женщинами искала городской базар. Основные продукты в магазинах отсутствовали, день был не базарный. Да и в базарный день товара было не густо. Всё, чем мы могли помочь Попутчиковым, – это два десятка огурцов и помидоров с огорода да лукошко малины, которую собрала бабушка утром.
1 сентября я приступил к занятиям в третьем классе чебоксарской школы-семилетки. В классе было около 40 ребят, и большинство составляли эвакуированные. В первый год войны городские власти расселили по семьям тысячи эвакуированных, только у дедушки нашли кров несколько таких семей. В один из первых дней перед уроком пения в класс вошёл худощавый, с редкой бородкой старичок в круглых очках со скрипкой в руке. Помнится, он даже не представился, а сразу, подыгрывая на скрипке, исполнил «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой». Потом мой дедушка, знавший многих горожан, рассказал, что старичок со скрипкой – это репрессированный священнослужитель одной из городских церквей, закрытых и разграбленных в конце 30-х. Мой дед по линии мамы Мочалов Андрей Ионович был верующим и никогда не сомневался в возрождении православной церкви. В нашем семейном архиве бережно хранится телеграмма, подписанная Сталиным: «Председателю церковного совета Введенского Собора гор. Чебоксары Андрею Ионовичу Мочалову настоятелю Введенского Собора Михаилу Дмитриевичу Сергиевскому старосте Александру Даниловичу Садкову.
Из Москвы
Прошу передать верующим, церковному совету и духовенству Введенского собора города Чебоксары, собравшим сто тысяч семьсот шестьдесят три рубля на строительство танковой колонны имени Дмитрия Донского, мой привет и благодарность Красной армии».
Осенью соседи Сорокины получили похоронку. А в начале зимы нашей учительнице Вере Михайловне Журавлёвой пришло извещение из военкомата: муж погиб на фронте. Она осталась одна с четырьмя малолетними детьми и, проводя уроки, плакала… Судя по редким письмам со штемпелем «Проверено военной цензурой», на фронте был и мой отец. Позже мы узнали, что в эти критические дни отец участвовал в боях за Тихвин, получил ранение. Дядя Володя – единственный сын бабушки – летом 42-го был призван в армию морским пехотинцем, а поздней осенью мы получили извещение, что он пропал без вести под Новороссийском. Но бабушка до конца дней верила, что её сын вернётся… Зимой 43-го под Сталинградом погиб 19-летний Олег Шабанов – племянник дедушки.
Не помню, как получилось, но мы с Владиком Галкиным, моим другом по улице, решили напилить и наколоть дров моей учительнице Вере Михайловне. Владик учился в другой школе и знал Веру Михайловну только с моих слов. По-видимому, такое решение было реакцией на фильм по повести «Тимур и его команда». Гайдар в те годы был законодателем детской мечты. Мой дедушка заточил нам двуручную пилу, и мы с Владиком несколько раз ходили через весь город домой к Вере Михайловне и, полуголодные, пилили и кололи сосновые брёвнышки.
Шёл 42-й год. Магазины были пусты, не было хлеба (хлебные карточки ещё не ввели), соли, мыла… О сахаре и масле все забыли. Пшённая каша или горох считались деликатесом. Не было учебников и школьных принадлежностей. Летом дедушка познакомил меня с сапожником, стариком-старовером, который научил меня подшивать валенки. Как это пригодилось нам в суровую зиму!
Бабушка каждый день, стоя с ухватом перед шестком русской печи, готовила из даров огорода и леса скудный обед не только для большой семьи, но и для своих курочек и пса Джека. Пёс, кстати, оказался «дезертиром». Однажды на нашей улице остановился ЗИС – полуторка с фургоном. Военкомат приступил к «мобилизации» дворовых собак. Достаточно сильных оказалось не больше десятка. Обученные проворные псы на фронте на волокушах спасали раненых, подвозили к передовой боеприпасы и даже, жертвуя своей собачьей жизнью, подрывали немецкую технику. На ЗИСе дворняг, в числе которых был и наш Джек, отправили в пункт сбора на железнодорожную станцию, где их, по-видимому, дрессировали. Каково же было наше удивление, когда в разгар зимы за воротами дома мы услышали негромкое знакомое повизгивание – это был Джек…
В первых числах ноября Чебоксары подверглись бомбардировке. Светомаскировки не было, но дежурный электрик дизельной электростанции после первых же разрывов бомб вырубил генератор, и город погрузился во тьму. И ущерб от первой бомбардировки был незначительным. А через несколько дней немецкие лётчики, летевшие ночью на Казань, увидели с воздуха костры на левом берегу Волги напротив Чебоксар. Это был большой табор молдавских цыган, бежавших от немцев. По-видимому, лётчики люфтваффе приняли костры за нашу воинскую часть. На табор были сброшены несколько десятков бомб. За считаные минуты лужайка на заливном берегу близ затона Волги, где расположились цыгане, была перепахана. Люди, в основном женщины, дети и старики, палатки, лошади, телеги – всё превратилось в прах и было перемешано с песком…
В сентябре 1943 года школы в Советском Союзе были реорганизованы на мужские и женские. Хорошо помню, как мы сдавали шесть переводных экзаменов. Из них по военному делу четыре: строевая подготовка, преодоление полосы препятствий с броском муляжа гранаты, разборка и сборка винтовки Мосина (оба экзамена в противогазе), четвёртый – один выстрел по мишени из малокалиберной ТОЗ. Старшие ребята небольшими группами прямо на городских лужайках изучали ППШ. Мы, пятиклассники, завидовали им… А ведь, наверно, многие из них с фронта не вернулись…
В каникулы работы прибавлялось и дома, и на пришкольном огороде, и на колхозных землях, и в лесу. У меня, например, каждое утро начиналось с прополки огорода и помощи бабушке. Потом либо пришкольный огород, либо колхозные поля. А вечером вместе с вернувшейся с работы мамой ходили на колодец за водой, которую носили на коромыслах. Только для полива огорода требовался не один десяток вёдер воды, а ещё в засушливый период нужно было поливать саженцы яблонь.
Летом 1944 г. в жаркий день июля перед нашей школой собралось около сотни ребят. Завуч Н.А. Михайлова поставила задачу перенести вручную с берега Волги во двор школы около десяти кубов дров – брёвнышки длиной два метра. Надо было пройти с бревном около километра по крутой тропинке, которая вела от берега к школе. Растянулась длинная цепочка из пяти-, семиклассников, напоминавшая трудолюбивых муравьёв, медленно и упорно идущих в гору с неподъёмной ношей. Палило солнце, было очень тяжело, и некоторые не выдерживали и бросали дрова (но всё равно на следующий день брёвнышко находило своё место во дворе школы).
Моё поколение называют детьми войны, но это не совсем верно. Мои ровесники вместе со взрослыми стояли у станков, работали на полях, в лесхозах и на транспорте. Ковали Победу. Так что мы не дети войны, мы – дети Победы.