ЛИТПРОЗЕКТОР
Потешная ракета. – М.: АСТ: Астрель, 2011. – 256 с. – 6000 экз.
Вышло в свет продолжение букероносного романа Елены Колядиной «Цветочный крест», который окрестили и смелым, и скандальным, и чуть ли не подрывным. Новая книга о приключениях Феодосии Ларионовой называется «Потешная ракета», и, что для «современной прозы» вообще нехарактерно, название отчасти соответствует содержанию. Про ракету там тоже будет, правда, совсем немного и в самом конце. А начинается роман с того, что Феодосия, которую влюблённый в неё стрелец спас из горящего сруба, приходит в себя в торговом обозе, где находчивый стрелец её припрятал, да ещё и переодел в целях конспирации монахом.
Что самое интересное, литературная Феодосия имеет реальный прототип. Вернее, прототипицу. В 1674 году в Тотьме действительно сожгли в порубе жёнку Федосью, обвинённую в колдовстве и наведении порчи. Правда, перед смертью она кричала, что «поклепала себя», не выдержав пыток. В дикой Московии разбирались с ведьмами так же лихо, как и в цивилизованной Европе. Или нет: на святой Руси – как и на загнивающем Западе. Такие пироги… Но если кто-то ожидает найти под обложкой авантюрный роман, где мастерски прописанная интрига и достоверно выведенные характеры соседствуют с достоверным историческим фоном, то ему суждено жестоко обмануться. «Очеса», «ушеса», «мудеса» и прочие старообразные словеса авторша кое-где навтыкала. Но это всего лишь маскировка, и не очень-то старательная. В книге, кое-как стилизованной «под древность», уютненько расположилась милая обывательскому сердцу современность.
Вот, например, обоз держит путь в Москву – и Феодосия, то бишь холощёный монах Феодосий, туда же. Вопрос: а за каким чёртом ей потребовалось ехать в Москву? Ну, для современного россиянца этот вопрос лишён смысла – вроде как «зачем дышать и ходить по нужде». Понятно же: в Москве все деньги, в деньгах вся сила. Но так было не всегда.
Есть два рода великих империй: центростремительные и центробежные. В центростремительных богатая, пересыщенная всевозможными излишествами столица влечёт хватких провинциалов. Только в столице, и нигде более, можно «нормально подняться».
А в центробежных империях всё наоборот: сильной личности проще реализовать себя в колониях, Диких Землях, на Территориях, на фронтире.
Современная Российская Федерация – это, конечно, чистой воды центростремительная империя. А вот Российское государство времён царя и великого государя Алексея Михайловича было несколько иным. То есть совсем другим. Несмотря на то, что в московской державной традиции соединились европейский абсолютизм и восточный деспотизм, эта империя была, скорее, центробежной. Искатели счастья, забубённые головушки, отправлялись на Дон и Яик, за Камень, в Мангазею златокипящую, на Мурман… а то и в Литву. Не одни только «изменники-бояре» шныряли через литовский рубеж.
А вы всё – «в Москву, в Москву», как заезженная пластинка…
Да и феминисток (обоего пола) в то время не было. Вот, например, авторша в силу извращённой фантазии вложила в уста стрельца такой прочувствованный спич: «У бабы какая доля? Огород, печь да горшки. Век её короткий, потому и называется – бабий. А мужу, коль не дурень, все пути-дороги открыты. Вот куда бы ты сейчас пошла в бабьем сарафане? Блудью бы обозвали и вослед плевали. В войско бабе не наняться, на ладье по морям не поплыть, ремеслом не заняться, земель новых не узнать».
Диагноз – хронический феминизм головного мозга, полный набор навязчивых фантазий. Вот только к реалиям XVII века это не имеет никакого отношения.
Во-первых, не были русские женщины той эпохи бесправными забитыми тенями, гюльчатаями из гаремов. Тем, кто сомневается, советую обратиться к первоисточникам. Хотя бы прочитать тот же «Домострой». Но, поскольку это слишком объёмная книга, предлагаю начать с малого – скажем, с миниатюры «Сказание о молодце и девице». Наконец, в конце XVII века, задолго до «прогрессивных петровских преобразований», во главе страны стояла женщина (!), незамужняя (!!) да ещё и имеющая фаворита (!!!). Речь идёт о царевне Софье Алексеевне, сестрице будущего императора Петра I, если кто не догадался.
Во-вторых… Офисным недоразумениям среднего рода трудно вообразить такое, но в обществах, именуемых традиционными, пресловутое «распределение гендерных ролей» всеми воспринималось как само собой разумеющееся. Мужчине – мужское, женщине – женское. И женская доля не хуже и не лучше мужской: она попросту другая. А чем чревата «смена гендерных ролей», повествуют озорные побаски вроде «Мужик за бабьей работой». Там главный персонаж, с большого ума предложивший жене на денёк поменяться этими самыми гендерными ролями, в прямом смысле лишается мужского достоинства.
Неполиткорректные людишки были наши предки, что поделаешь!
Однако едем дальше. В Москве Федосья-Феодосий прибивается к Афонскому монастырю Иверской Божией Матери, он же «Шутиха на Сумерках». Эта в реальности не существовавшая учённейшая обитель представляет собой православную пародию на НИИЧаВо. Раз в год, к Рождеству, братия должна удивить народ техническими фокусами, выдаваемыми за чудеса, которые могут укрепить шатких мирян в вере. («Сии чудеса в нашем монастыре называются – укрепительные»; ладно, добро, что не слабительные.) Изобретательная Федосья разрабатывает такие «чудеса и знамения», что её премируют паломничеством «в грецкие Метеоры… в составе делегации».
Ну, точь-в-точь как директор корпорации премирует трудолюбивого клерка путёвкой в Анталью или в ту же самую Грецию.
То, что паломничество несколько отличается от увеселительной поездки, – этого «руссо туристо» в сандалиях поверх носков попросту не в состоянии уразуметь.
Современных анахронизмов в романе столько, что о них спотыкаешься, точно о черепа на взрытом бульдозерами кладбище. Откуда-то берётся старичок-экскурсовод, который рассказывает Федосье-Феодосию про Кремль. Летосчисление в романе ведётся не от Сотворения мира, как было до реформ Петра I, а от Рождества Христова: так проще авторше и понятнее читателю. Прогрессивный боярин Андрей Митрофанович («Андрей, просто Андрей!») изрядно смахивает на либерального деятеля, в недалёком прошлом без пяти минут премьер-министра, а ныне (временно) оппозиционЭра оранжевой масти…
Словом, в обёртке «под старину» мы видим дамский роман гламурной эпохи. Госпожа Колядина в своей творческой манере напоминает хрестоматийного чукчу: «что вижу – о том пою». Если бы роман вышел лет на пятнадцать пораньше – там нашлось бы место и финансовым пирамидам, и смурным браткам, и стабилизационным кредитам, которые хронически нетрезвый царь выпрашивает, скажем, у Альбиона или у Флоренции…
Нет, конечно, обладательница «Русского Букера» – далеко не «чукча». Но своего читателя она считает то ли наивным дикарём, то ли на редкость ограниченным субъектом, воображающим мир, что окружает его в настоящий момент, вечным и неизменным. С ним, дурачком, надо попроще, без затей.
Кроме лёгонького презрения к читателю, который – быдло и не заметит фальши (а и заметит – так проглотит и возникать не станет), в романе более чем откровенно сквозит этакое высокомерно-пренебрежительное отношение к русской старине. Это особый шик: демонстративно презрительное незнание. По правилам хорошего «либерального» тона даже случайно обнаружить осведомлённость о русской традиции и культуре – зазорно само по себе. (Так, гламурной тусовщице стыдно знать, сколько стоит шаверма в ларьке или проезд в метро.) Что уж говорить о достоверном изображении исторического фона: в данном случае это было бы просто неприлично. Нерукопожатно. А нерукопожатным «букеров» не полагается.
Очевидно, география с недавних пор тоже в немилости у «прогрессивных» пишущих дам, потому что госпожа Колядина с божественной лёгкостью устроила маленький тектонический сдвиг в области альпийской складчатости в пределах Средиземноморского подвижного пояса: «Сии задние проходы (Варсофоний ухмыльнулся своей шутке) давно известны и установлены самовидцами. Наши, ездя на Пиренеи, видели такой проход в ад – Везувиус называется».
Смешать город Помпеи с горами Пиренеями – это не каждому дано. После такого сакраментальный вопрос: «В афедрон не давала ли?» – беспомощно повисает в воздухе. Впрочем, финал «Потешной ракеты» указывает на то, что приключения Феодосии вне времени и пространства продолжатся в третьей книге, где нас ждут дальнейшие реформы отечественной истории, планетарной географии и, разумеется, раскрытие темы афедрона.