Михаил Елизаров – писатель, извините за неприличное слово, культовый. И, как всякий культовый писатель, – литератор весьма средних дарований. Бесспорен здесь лишь один талант – незаурядные способности имитатора. Впрочем, давайте по порядку.
АТАКА КЛОНОВ
Явление героя состоялось по всем канонам horror’а, когда размеренное течение жизни прерывается внезапным и немотивированным вмешательством потусторонних сил. Правда, при ближайшем рассмотрении выясняется, что нежить не ветром надуло: кто-то чем-то да грешен…
Топоров в пророческом экстазе прорицал: «Литературная Россия будет прирастать бывшим СССР». Насчёт бывшего СССР – это к бабке не ходи: ну где ещё в мире столько пишут по-русски? А вот насчёт прироста – большой вопрос. Ситуация скорее навевает уксуснокислые мысли о плановой убыточности. Ибо Россия импортирует из некогда братских республик трёхгрошовый трэш: из Белоруссии – Козлова, из Молдавии – Лорченкова. Самый внушительный объём поставок до последнего времени приходился на долю Украины: Факоffский, Адольфыч, Беседин… И, само собой, Елизаров, – Великий и Ужасный, в белом венчике из обгрызенных ногтей.
Необходимый исторический экскурс: Советский Союз активно протежировал любой национальной словесности – всякий кобзарь, ашуг или манасчи, способный с грехом пополам слепить два абзаца, автоматически получал аксельбанты гения. Россия попыталась реанимировать советское культурное пространство и установить над ним свою опеку. При этом был допущен существенный просчёт: в СССР законодательницей литературной моды была метрополия. Но к нулевым (а то и раньше) липтроцесс в метрополии сошёл на нет. «У нас есть писатели, но нет литературы», – констатировал Вик. Ерофеев. Свято место не бывает пусто: эстетическими ориентирами для бывших союзных республик (и кабы для них одних!) стали Уэлш, Паланик & Co. Атака клонов во главе с Елизаровым была более чем закономерна: за что боролись, на то и напоролись.
ТО, ЧТО ДОКТОР ПОДСКАЗАЛ
При упоминании «Ногтей» или «Кубиков» первым просится на язык слово «патология». Но психиатрия – епархия не моя. Пришлось обратиться за консультацией к психиатру В. Моло’дому, директору американского отделения Международного института социального и психологического здоровья. Ответ гласил: «Елизарова прочитал с интересом (психопатология художественного творчества – тема моей диссертации). Тут и вербализация детских фобий, и целая куча комплексов, нереализованных желаний, отвратительной нездоровой сексуальности с выраженным садомазохистским компонентом, нарциссизм, копрофилия, салиромания, уродливый инфантилизм… В Москве считают, что у таких людей вялотекущий психопатоподобный эндогенный процесс. В Питере сказали бы, что он невротик. Где-нибудь ещё звался бы он, болезный, психопатом. При этом его психопатология не влияет на интеллект и не мешает строить карьеру».
И вот вам вопрос покруче гамлетовского: отчего явная девиация невзначай стала популярна?
И ЖНЕЦ, И ШВЕЦ…
Аксиология в отечественной словесности во все времена отличалась своеобразием: качество текстов никого всерьёз не занимало. Главным критерием оценки была принадлежность писателя к тому или иному лагерю: классу, партии, литературной школе. Елизаров приглянулся абсолютно всем.
Патриотам импонировали пламенные просоветские речи, либералам пришлось по душе полное пренебрежение к этическим и эстетическим конвенциям. Герой нашего времени оказался един в двух лицах: серпастый-молоткастый и анально-генитальный. Странное дело, но мало кто задумывался о природе этого противоречия.
Един в двух лицах, сказал я, но это, по-видимому, неверное определение. Лицо отсутствует, есть личины, которые меняются в зависимости от ситуации.
Трэшевый Елизаров – скорее всего аггравант, поскольку публике всякий раз потребны более сильные стимуляторы. Советская ипостась М.Е. – такая же мимикрия в духе «Старых песен о главном».
Back-in-USSR у Михаила Юрьевича странным образом соседствует с полным незнанием советских реалий. Один председатель совхоза в «Библиотекаре» чего стоит. А крепость «Стрелецкой горькой» (зажглося ретивое!) – не 35 градусов, как в «Мультиках», но 27. Мелочи насчёт приватизации, детских комнат милиции, комодов с дверцами и проч. опустим. Скажу больше: в СССР эстетические предпочтения букероносца были чреваты статьёй 7б расписания болезней и медикаментозной коррекцией поведения. Но всё перечисленное – лишь верхний слой проблемы.
Елизаровским символом веры принято считать монолог Вязинцева в «Библиотекаре»: «Советский Союз был цельным. Это была не самая лучшая на свете страна, но она умела дарить счастье». Всё бы так, однако протагонист советскую идею лишь декларирует. А практическим её воплощением (читай: профанацией) стал авангард громовцев – отвратные, помешанные на убийствах старухи. Не менее характерный опус – «Госпиталь», где солдату СА достаточно незначительного толчка извне, чтобы превратиться в тупого и злобного примата.
Что сказать, товарищи? Утратили мы бдительность, не рассмотрели вовремя чуждый элемент в наших рядах. А субъект очень даже подозрительный: пуговки-то нету у левого кармана и сшиты не по-русски широкие штаны…
Если у кого-то ещё остались сомнения, милости прошу изучать прямую речь.
STAND-UP COMEDY
Вопреки расхожему мнению, бумага далеко не все стерпит. Иногда она вдруг становится лакмусовой.
Разрозненные интервью Елизарова не впечатляют. Но собранные воедино ЖЖ-сообществом ru-elizarov.livejournal.com, они выглядят высшим пилотажем разговорного жанра – Павел Воля со товарищи занимают очередь на бирже труда:
«Именно элемент советского и есть тот защитный амулет, который помогает мне правильно себя ощущать. Это как некое тайное каббалистическое знание, заклинание, которое я вытащил явно не из этого мира… Вот такое ощущение осталось у меня от всего советского» (интервью «Московскому корреспонденту»).
«Какая-то глупая баба из «Коммерсанта» увидела в моих книгах ностальжи по совку! В гробу я видел эту ностальгию!» (интервью «БелГазете»).
«Православие для меня последняя надежда уже не на возрождение, а на сохранение русского универсума» (интервью порталу ThankYou.ru).
«Наивно думать, что изнасилование – это просто получение удовольствия, это гораздо более сложное, мистическое событие, близкое к оргиастическим мистериям. Я попытался рассмотреть за этим какую-то метафизическую глубину – это не удовлетворение инстинкта, это сложный магический ритуал, даже если его участники не догадываются об этом» (интервью газете «НГ Ex Libris»).
«Для меня православие стало оплотом против того, что со всеми нами происходило с развалом СССР» (интервью газете «Труд»).
«Самодельная магия здорово затягивает. Если начинать выкликать какие-то мистические штуки из атмосферы, они каким-то поразительным образом начинают лезть изо всех щелей и доказывать своё существование» (интервью журналу «Дети Ра»).
Широк человек. Я бы сузил.
ВСЁ ВОКРУГ КОЛХОЗНОЕ, ВСЁ ВОКРУГ МОЁ
Чувствую, что впал в общий для критиков грех: коллеги, дискутируя о фекальной метафизике и советской магии, в полемическом задоре забывали о елизаровской прозе как таковой. Виноват, исправлюсь.
Так вот о прозе. Назвать её елизаровской значит сказать незаслуженный комплимент. Автор и шагу не ступал без поводыря. Судите сами.
В первых книгах М.Е. бесконечно звучали перепевы Сорокина: инцест, экскременты, кровь, самодельные ритуалы. Приёмы были тоже специфические, сорокинские, вроде овеществления метафор. Однако почувствуйте разницу: Сорокин пародировал советские эстетические клише, Елизаров пародировал пародии. Исключением был «Госпиталь» – умный, психологически точный, с тщательным отбором деталей и гомеопатической (а больше тут и не надо) дозой мистики. Пойди Елизаров по этому пути… но не пошёл. Подражать оказалось проще.
«Pasternak» оказался откровенной новеллизацией комиксов Кейна и Фингера: Бэтмен и Робин потихоньку сбежали из Готэм-Сити, переоделись русскими парнями и показали проклятому птеродактилю, где чизбургеры зимуют.
«Библиотекарь» до боли напоминал «Банды Нью-Йорка» в постановке заводского драмкружка. Финал романа тоже был кинематографический, взятый напрокат в «Lost»: бункер, заветная кнопка, любимый город может спать спокойно…
Про «Кубики» Михаил Юрьевич высказывался витиевато: на городских окраинах выросла раса морлоков; они жестоки и безнравственны, хотя об этом и не подозревают… Из-под словесной шелухи предательски виднелась обложка козловских «Гопников»: тот же вяленый язык милицейского протокола, та же череда неотличимых друг от друга люмпенов. Правда, иногда автор спохватывался, и реальные пацаны типа в магию слегонца вписывались, но это дела не меняло. Рассказы получились вполне козловского свойства: все деревянные, все одинаковые. Кубики, как и было сказано. Игрушка для детей дошкольного возраста.
«Мультики» выстроились по более сложной формуле: Лимонов, помноженный на Берджесса, с Пелевиным в знаменателе.
И, наконец, «Мы вышли покурить на 17 лет» – бессюжетная эгобеллетристика a la Прилепин: лирический герой то потел в летнем Крыму, то мёрз в зимней Швеции, а на кой оно читателю – чёрт его знает.
В этом ворохе вторсырья по-настоящему оригинальны были лишь идиолекты – полный комплект лексических и стилистических несуразиц, от безграмотного «мачете импортного производства» и смехотворной «упругой гипсовой мощи» в «Библиотекаре» до загадочной «дидактической кишки» в «Мультиках»…
В СУХОМ ОСТАТКЕ
Литературная карьера Елизарова складывалась без сучка и задоринки: «Букер», «НОС»… Однако накануне судьбоНОСного дня блогер bogoslovskyroma сообщил, что в столичных книжных магазинах «Мы вышли покурить…» продаётся с 70-процентной скидкой. А вот ещё свежая информация с книжного рынка: «Книги Михаила Елизарова на распродаже Ad Marginem. «Библиотекарь» – 163 р., «Раsternak» – 130 р. «Ногти» – 163 р. «Нагант» – 207 р., «Кубики» – 152 р.». Базар цену скажет…
Ко всему-то подлец человек привыкает. За полтора десятка лет мрачный и загадочный персонаж незаметно стал бытовым явлением. На должность Великого и Ужасного, похоже, прочат Беседина, а Михаил Юрьевич предусмотрительно сменил и род занятий, и целевую аудиторию: пишет истерически надрывную публицистику для «Свободной прессы» и развлекает молодняк песенками собственного сочинения (бард-панк-шансон, во как): про доброго маньяка Тихона, про Чикатило… Говорят, постоянно меняет манеру пения: то под Круга, то под Гребенщикова. Думаю, профессиональному имитатору это даётся без особых сложностей.