Я только что вернулась из Германии, где была девять дней. Задним числом я поняла: хорошо, что мои, назовём их так, «гастроли» начались с берлинского салона поэта Ф. Публика собралась эмигрантская, а стало быть, недовольная. Но после чтения стихов лица несколько посветлели, все как-то расслабились.
Впрочем, не все. Одна бдительная дама спросила меня в упор:
– Вы не находите, что ваша писательская судьба сложилась слишком гладко?
(Будь я постарше, очевидно, за этим стояло бы подозрение в связях с КГБ.)
Я не сочла нужным оправдываться в том, что меня не ссылали, не сажали в тюрьму, а мои книги годами не томили в столе. А просто объяснила, что моя писательская судьба – так уж вышло! – совпала с перестройкой (первая моя публикация была в 1985 году), а после перестройки в России действительно многое изменилось. Теперь за стихи никого не сажают – другое дело, что они никому не нужны: государство, пошутила я, отделило себя от литературы, как когда-то от Церкви.
– А вы бы хотели, чтобы государство своей мохнатой рукой лезло в культуру? – взвизгнула дама.
– И даже очень, – не моргнув глазом ответила я. – Культура – дело слишком важное и, надо признать, тяжёлое, чтобы ею занимались добровольцы-одиночки. Литература должна вернуться на телевидение и радио, а это не под силу частным людям…
Публика зашумела, и под шумок ко мне подошла другая дама и, поблагодарив за стихи, сказала, что полностью разделяет моё мнение, но, выскажи она его, её съедят, а ведь ей здесь жить. Я вздохнула: жаль людей, которые, очевидно, не состоявшись ни на родине, ни за её пределами, во всём винят оставленное государство и упорно не желают слышать ни о каких переменах. Жаль и тех, кто обречён на их общество. Но, как говорится, им жить, пусть и решают. Не притронувшись к угощению, я покинула это собрание.
В Германии мной занимались частные и очень счастливые люди: устраивали вечера, возили по городам (я была в Берлине и Дрездене), музеям, кафе и магазинам. Восхитила чета Шелике, Валерия и Вольф, из Дрездена, хозяева тамошнего Русского дома, люди, живущие культурой, как святые – святым духом. К слову сказать, не так давно неимоверными усилиями открывшие памятник Достоевскому в Дрездене.
Вообще если бы меня спросили, что меня в этот приезд поразило в Германии больше всего, я бы ответила: не ландшафты, музеи и магазины (как двенадцать лет назад), а люди. Точнее, женщины. Наши русские бабы. Это совсем другой тип эмигрантов: не озлобленные, горячо радующиеся всему хорошему, что происходит на оставленной ими родине, жадно впитывающие её культуру – все эти Гали, Жанны, Элеоноры, Тамары, Светланы.
Этот классический тип русской женщины, умудрившийся взять всё лучшее от советского воспитания и образа жизни. Перефразируя знаменитые строчки, подумалось:
Делать мужчин бы из этаких баб,
то-то б мужик оказался не слаб.
Одна из них, Светлана Кузнецова, открыла в Берлине частный детский сад для детей приезжающих в Германию русских. Зная, что я не только поэт, но и учитель (русские в Германии, как мне сказали, читают «ЛГ» от корки до корки), она поделилась со мною своей проблемой. Рассказываю о ней потому, что она не является исключительно эмигрантской.
Так вот. Приезжающие в Германию – особенно в первые год-два – молодые люди с маленькими детьми находятся в состоянии растерянности: они, как правило, не знают языка, им нужно искать работу, встраиваться в социум. А тут ребёнок! Он требует постоянного внимания, с ним надо заниматься, читать книжки – им нужно жить. Всего этого родители не делают: у кого сил нет, у кого желания. Вот и приходят к нам, вздыхает Светлана, существа – хорошо одетые, упитанные, но не умеющие пользоваться ложкой и вилкой, не знающие слов «спасибо» и «пожалуйста» (вообще говорящие на смеси русского и немецкого), вырванные из одной и не посаженные в другую почву, а в результате – агрессивные и замкнутые.
Их приходится учить буквально всему: здороваться, мыть руки…
А я вспомнила, что, когда работала в пединституте на дошкольном факультете, мои студентки, которым посчастливилось устроиться в частные детские сады, рассказывали то же самое: дети не только не знают героев родных сказок, но не могут показать, где у них ушки, а где глазки. Этакие Маугли при живых и, заметим, богатых родителях.
С сожалением можно констатировать, что в наше время появился тип родителей, относящихся к ребёнку как к игрушке или зверушке. Наверное, такие были всегда, но в наше время это обусловлено всеобщим нежеланием «грузиться» чем бы то ни было, включая собственного ребёнка.
– И чем же я могу помочь?– спросила я у Светланы.
– Напишите… книжку, – был ответ.
Я смутилась: в жизни не писала детских стихов. О детстве – сколько угодно. Да и вообще, честно говоря, мечтаю о том времени, когда мои ученики закончат школу (они сейчас в 9-м) и я уйду оттуда вместе с ними… в институт (давно зовут). А тут – детский сад!..
Но Светлане я не отказала: больно уж – несмотря ни на что – славные детишки в её детском саду (меня привели на них посмотреть). Не знаю, насколько в деле их очеловечивания сможет помочь книжка, но, помнится, в начале всё-таки было Слово…
Так что поездка, начавшаяся так, мягко говоря, неприятно, закончилась не то чтобы радостно, но небезнадёжно, потому что дети – это всегда надежда.