Яркая и короткая любовь великого русского поэта Александра Грибоедова и грузинской княжны Нины Чавчавадзе как незатухающая комета до сих пор освещает отечественную историю примером не только верности и долга, но и единения двух родственных народов. 200‑летие со дня рождения Нины, появившейся на свет 4 (15) ноября 1812 г., позволяет ещё раз вспомнить об этой замечательной женщине, подарившей поэту ощущение счастья в последние месяцы его жизни.
В июле этого года, продолжая после нескольких посещений Ирана своё исследование неизвестных страниц жизни Александра Грибоедова, я отправился в Тбилиси, где первым делом поднялся на гору Мтацминда – легендарное место упокоения писателя и его супруги. Грот с захоронением и известным надгробным памятником работы скульптора В. Демут-Малиновского расположен чуть ниже монастыря Святого Давида, он считается частью устроенного здесь пантеона общественных деятелей и писателей Грузии, и мне удалось договориться с его хранителем открыть грот. Вскоре меня ждало первое открытие: в гроте не оказалось (как это утверждалось в некоторых источниках) захоронения сына Грибоедова. Сам же памятник из чёрного мрамора с бронзовым крестом и распятием действительно впечатляет: и фигурой коленопреклонённой плачущей женщины, и барельефом писателя на пьедестале памятника, и одной из самых известных в мире надписей-эпитафий: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя! Незабвенному, его Нина».
То, что Грибоедов с супругой упокоились именно в Тбилиси, на мой взгляд, весьма знаменательно: во-первых, поэт, проживший в Грузии за несколько своих приездов в целом около трёх лет, очень её любил, считая своим новым родным домом, во-вторых, он как дипломат и государственный деятель внёс весомый вклад и в освобождение, и в развитие народов Кавказа и Закавказья, а в-третьих, вечное соединение «после жизни» ярких представителей двух народов знаменует собой залог того, что узы, связывающие эти народы, не расторжимы. И что бы сейчас ни кричали политические противники России, Грибоедов был и остаётся героем, отдавшим свои труды и даже жизнь за благополучие братских народов.
А начиналась эта история в далёком 1822 г., когда, приехав в Тифлис из Персии, где Грибоедов служил секретарём русской миссии, он, начав работу по дипломатической части при генерале А.П. Ермолове, особенно сдружился с семьёй князя Александра Чавчавадзе, представителя знатнейшего грузинского рода, участника Отечественной войны 1812 г., поэта, командовавшего тогда Нижегородским драгунским полком, расквартированным недалеко от имения Чавчавадзе в Цинандали, в Кахетии. Поэт часто бывал в Цинандали, а также в доме П.Н. Ахвердовой, вдовы бывшего начальника артиллерии Кавказского корпуса, где воспитывались дочери Чавчавадзе – Нина и Екатерина. Именно в этом доме поэт и познакомился впервые с совсем юной и смышлёной девочкой, с которой он часто как опытный музыкант занимался игрой на фортепиано. Это общение происходило до марта 1823 г., времени отъезда поэта из Тифлиса. И кто мог знать, что всего лишь через пять с небольшим лет судьба свяжет неразрывными узами эти два сердца…
9 июля 1828 г. Грибоедов вновь прибыл в Тифлис уже в качестве Полномочного министра России в Персии и встретился в доме Ахвердовой с Ниной, которой не было ещё и 16 лет, но она уже выделялась своими способностями и славилась в Тифлисе как блестящая красавица. По словам К.А. Бороздина, она была «стройная, грациозная брюнетка, с чрезвычайно приятными и правильными чертами лица, с тёмно-карими глазами, чарующими всех добротою и кротостью». По собственному же признанию Нины, к моменту новой встречи с поэтом она «давно уже имела душевную склонность к Грибоедову и желала его иметь супругом».
Поэт в письме Ф.Я. Булгарину сам описал тот знаменательный день 16 июля 1828 г., когда всё решилось: «В этот день я обедал у старой моей приятельницы, за столом сидел против Нины Чавчавадзе… всё на неё глядел, задумался, сердце забилось… мы… вошли в комнату, щёки у меня разгорелись, дыхание занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее; она заплакала, засмеялась, я поцеловал её, потом к матушке её, к бабушке… нас благословили, я повис у ней на губах во всю ночь и весь день, отправил курьера к её отцу в Эривань с письмами от нас обоих и от родных… В Гумрах же нагнал меня ответ от князя… он благословил меня и Нину, и радуется нашей любви».
Уехав от невесты уже на следующий день после помолвки к Главноуправляющему на Кавказе И.Ф. Паскевичу, воевавшему против турецких войск, Грибоедов, переживая за свою отлучку, написал Ахвердовой: «Скажите Нине, что так не будет долго продолжаться, вскоре, самое большое через два года, я заживу отшельником в Цинандалах», имея в виду имение семьи Чавчавадзе. После возвращения Грибоедова из армии и длительных страданий поэта от жестокой лихорадки, когда невеста не отходила от постели больного, он, измученный и исхудалый, повенчался с Ниной 22 августа в Сионском соборе Тифлиса. По свидетельству Д.Ф. Харламовой, «лихорадка не покинула его до свадьбы, даже под венцом она трепала его, так что он даже обронил обручальное кольцо и сказал потом: «C’est de mauvaise augure («Это дурное предзнаменование». – фр.)».
Но, несмотря на нездоровье и невзгоды, поэт был на вершине счастья. В письме В.С. Миклашевич он признавался: «Полюбите мою Ниночку. Хотите её знать? В Malmaison, в Эрмитаже, тотчас при входе, направо, есть Богородица в виде пастушки Murillo, – вот она». «Недаром Грибоедов назвал её мадонной Мурильо, – писал позднее А.П. Берже. – Сделавшись обладателем женщины, блиставшей столько же красотой, сколько и душевными качествами, он имел полное право сознавать своё блаженство и гордиться счастьем, которое, увы! было так скоротечно, так мимолётно!»
На следующий день после венчания Грибоедов позвал на бал и ужин во дворец Паскевича, где поэт временно проживал и где сейчас на проспекте Шота Руставели находится Дворец молодёжи, около 100 гостей. Этот бал запомнился многим как символ породнения двух дворянских родов и объединения двух государств. И как же обидно было мне убедиться во время посещения этого здания совсем недавно, что никто из его сотрудников даже не знает о происходившем здесь событии; тем более мне никто из них не смог указать, в каких помещениях жил Грибоедов и где состоялся сам бал…
Существуют не проверенные до конца свидетельства, что сразу после свадьбы молодые супруги всего лишь на несколько дней, но всё-таки уехали из Тифлиса в Цинандали, в имение Чавчавадзе, туда, «где вьётся Алазань» и где они вырвали для себя у судьбы «медовую неделю» счастья. Выехать в Персию Грибоедову пришлось уже 9 сентября 1828 г. с большой свитой по изнурительным путям, лежавшим через Эривань, где молодожёнов проводил в Персию начальник Армянской области Александр Чавчавадзе с женой.
В дороге у поэта не проходило сумрачное настроение и крепла готовность к тому, что «надобно наперёд быть готовым на жертвы и утраты самые близкие к сердцу», как писал Грибоедов Паскевичу. И совсем неслучайно именно в Эривани, будто бы шутя, он сказал жене: «Не оставляй костей моих в Персии, если умру там, похорони меня в Тифлисе, в монастыре Святого Давида».
Одно лишь присутствие рядом любимой и юной Нины, ангела, как её часто называл поэт, скрашивало и суровые условия пути, и сердечные тревоги. В Нине для Грибоедова соединилось всё самое дорогое: «и сестра, и жена, и дочь, все в одном милом личике». Поэт прямо признавался: «Я два месяца как женат, люблю жену без памяти». После свадьбы он не единожды заявлял, что любовь вовсе «не заглушит во мне чувство других моих обязанностей. Вздор. Я буду вдвое старательнее, за себя и за неё. Потружусь за царя, чтобы было чем детей кормить».
В письме В.С. Миклашевич 17 сентября поэт весьма красочно описал особенности своего странствия: «Женат, путешествую с огромным караваном, 110 лошадей и мулов, ночуем под шатрами на высотах гор, где холод зимний, Нинуша моя не жалуется, всем довольна, игрива, весела…» В том же письме поэт высказал всё самое наболевшее, размышляя о зигзагах и перипетиях своей судьбы, в которой появилось вдобавок «кроткое, тихое создание, которое теперь отдалось мне на всю мою волю, без ропота разделяет мою ссылку и страдает самою мучительною беременностию»: «Как это всё случилось! Где я, что и с кем!! Будем век жить, не умрём никогда». «Слышите? Это жена мне сейчас сказала ни к чему доказательство, что ей шестнадцатый год».
6 октября Грибоедов со свитой прибыл в Тавриз, где постоянно находилось русское посольство при наследном принце Персии Аббасе-Мирзе. Началась напряжённая дипломатическая работа, которая сглаживалась минутами семейного счастья. Отправляясь в Тавриз всего лишь год назад, я не мог и предположить, что мне удастся найти там то самое здание посольства, где молодой чете выпало прожить два месяца. Считалось, что оно вообще не сохранилось, а на самом деле находится в полуразрушенном состоянии, без окон и дверей, но ещё с сохранившейся крышей на огороженной территории «Владения Российской Федерации», где раньше работали консульство и торгпредство СССР в Тавризе. Я, попав не без труда в это здание, овеянное происходившими здесь событиями, с тяжёлым чувством бродил по комнатам, где гуляет ветер и… преступное забвение нашей истории. Неужели наша память о великих деятелях прошлого не достойна уважительного сохранения значимых свидетельств прошлого, в том числе исторических зданий. Рано или поздно, но стоит задуматься над тем, как восстановить в далёком Тавризе тот уголок русской истории, который связан с автором «Горя от ума» и его любовью…
Грибоедов был вынужден отправиться в Тегеран 9 декабря 1828 г. без беременной жены, хотя и понимал, насколько «она достойна сожаления, так молода и одинока, оставаясь одна в Тавризе». 23 декабря миссия прибыла в Казвин, откуда поэт написал своей «мурильевской пастушке» письмо, полное любви и мольбы к Богу, чтобы им никогда больше не разлучаться. Это письмо – настоящий шедевр эпистолярного жанра: «Душенька. Завтра мы отправляемся в Тейран, до которого отсюда четыре дни езды… Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя – и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим ещё несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться… Помнишь, друг мой неоценённый, как я за тебя сватался, без посредников, тут не было третьего. Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, скоро и искренно мы с тобою сошлись, и навеки. Помнишь первый вечер, как маменька твоя и бабушка и Прасковья Николаевна сидели на крыльце, а мы с тобою в глубине окошка, как я тебя прижимал, а ты, душка, раскраснелась, я учил тебя, как надобно целоваться крепче и крепче. А как я потом воротился из лагеря, заболел и ты у меня бывала. Душка!..
Прощай, Ниночка, ангельчик мой… Прощай, бесценный друг мой, ещё раз… Целую тебя в губки, в грудку, ручки, ножки и всю тебя от головы до ног. Грустно. Весь твой А. Гр.».
Это единственное дошедшее до нас письмо Грибоедова к жене, и оно просто дышит нескрываемой печалью поэта. Остальные письма, отправленные Грибоедовым жене в Тавриз, к сожалению, до нас не дошли (они сгорели при пожаре дома Грибоедовой в Тифлисе), если не считать надписи на французском языке, выгравированной на посланной в подарок чернильнице: «Пиши мне чаще, мой ангел Нина. Весь твой А.Г. 15 января 1829 года. Тегеран».
Грибоедов прибыл в Тегеран 30 декабря, и всего лишь месяц выпало ему прожить до ужасной трагедии, когда 30 января 1829 г. толпой фанатиков, подстрекаемых местными властями не без участия английских заговорщиков, во время штурма посольства были убиты 37 членов русской миссии. Когда до Тавриза дошли сведения об этой трагедии, было решено не сообщать о ней Нине, путём уговоров её удалось убедить в том, что Грибоедов не пишет ей только по причинам своей занятости и что он просил её вернуться в Тифлис.
13 февраля Нина выехала в Тифлис, где продолжала тревожиться о судьбе Грибоедова. Однажды к ней заехала жена Паскевича – двоюродная сестра Грибоедова, заговорила о поэте, запуталась в объяснениях, расплакалась и всё открыла. С Ниной сделалась истерика, и на другой день она преждевременно разрешилась. В своём письме к госпоже Макдональд 22 апреля 1829 г. Нина писала: «Свыше моих сил пересказывать вам всё то, что я перенесла; я взываю к вашему сердцу любящей супруги, чтобы вы смогли оценить мою скорбь, я уверена, что вы поймёте меня… Переворот, происшедший во всём моем существе, приблизил минуту моего избавления. Опустошённая душевными страданиями более, нежели страданиями физическими, лишь через несколько дней я смогла принять новый удар, который мне готовила судьба: мой бедный ребёнок прожил только час, а потом соединился со своим несчастным отцом – в мире, где, я надеюсь, будут оценены и их достоинства, и их жестокие страдания. Однако его успели окрестить, ему дали имя Александр в честь его бедного отца».
Что тут добавить: трагическая судьба не подарила великому поэту и его жене сына, но она сохранила истинную любовь Нины Грибоедовой. Лишь 17 июля, почти через полгода после трагедии, тело поэта было привезено для отпевания в Сионский кафедральный собор Тифлиса, где за 11 месяцев до этого произошло венчание поэта и Нины. На следующий день гроб с останками поэта был погребён на горе Мтацминда. Побывав в Сионском соборе, почти не изменившемся с тех пор, я живо представлял себе, как в одном и том же месте произошли такие полярные события в жизни поэта, как венчание и отпевание, обретение счастья и минуты скорби. И вновь был удивлён тому, что память об этих событиях почти отсутствует у нынешних тбилисцев…
Всю свою жизнь Нина Грибоедова оставалась верна памяти мужа, посвятила себя родным и их детям, занималась благотворительностью и была воспета за свои выдающиеся качества доброты и чести многими русскими и грузинскими поэтами и прозаиками. По свидетельству К. А. Бороздина, «до супружества сестры своей, Екатерины Александровны, вышедшей замуж за владетеля Мингрелии, Давида Дадиани, она выезжала с нею в свет; затем воспитывала меньшую сестру Софью Александровну, впоследствии баронессу Николаи; а когда у брата её Давида стали подрастать дети, она взяла к себе на воспитание третью дочь его Елену, чрезвычайно слабую и болезненную девочку, и с нею не расставалась до своей кончины…» Однажды, когда жена и дети брата Давида попали в плен к имаму Шамилю, который требовал за них огромный выкуп, Нина, не задумываясь, отдала всё, что у неё было, испросив себе пенсию на 5 лет вперёд.
К вдове несколько раз сватались: и любивший её полковник Н.Д. Сенявин, и гражданский губернатор Тифлиса П.Д. Завилейский, и известный грузинский поэт Г. Орбелиани, но она была тверда в своей негасимой любви, почти каждый день, пока позволяли силы, поднимаясь к могиле мужа. За красоту и постоянный траурный облик её часто называли «чёрной розой Тифлиса». С Ниной Грибоедовой встречались в Тифлисе многие известные люди и деятели культуры. А.С. Пушкин, побывавший в Тифлисе дважды во время своего путешествия в Эрзерум, посетил свежую могилу Грибоедова, который был похоронен всего лишь полмесяца назад, и долго стоял, преклонив колени, со слезами на глазах. Загадкой является то, что в своих записках Пушкин не упомянул о своей встрече в Тифлисе ни с вдовой Грибоедова, ни с её отцом. По-видимому, эти встречи тогда всё-таки состоялись, но поэт не мог упомянуть о них в 1835 г., когда публиковались очерки, так как Чавчавадзе с группой его единомышленников был обвинён в 1832 г. в антиправительственном заговоре, осуждён и отбывал наказание.
Однако точно известно, что в Цинандали побывал брат поэта Лев Пушкин. В письме его отца Сергея Львовича от 9 июля 1835 г. сообщалось: «Лев… по-прежнему восторгается Тифлисом и Кавказом, называя этот край земным раем. Объехал Леон всю Грузию и провёл 15 дней в деревне у вдовы несчастного Грибоедова, да, смешно сказать, железное сердце храброго капитана не осталось чуждо поэзии: Леон нам пишет, что считает эти 15 дней самыми счастливыми днями своей жизни, очарован умом и любезностью жены своего покойного друга; и опять туда поедет…»
Нина Грибоедова была не лишена литературного таланта, о чём может свидетельствовать хотя бы знаменитая эпитафия на памятнике её мужу, а также вот эти приписываемые ей строки:
Напрасно женихи толпою
Спешат сюда из дальних мест…
Немало в Грузии невест;
Но мне не быть ничьей женою!
Не исключено, что эти строки могли появиться под влиянием встречи Нины с М.Ю. Лермонтовым, который в 1837 г., служа на Кавказе, прибыл в Тифлис вместе с ссыльным декабристом А.И. Одоевским. Первым делом они отправились в монастырь Святого Давида, потом посетили дом Чавчавадзе, где были приняты по-родственному и где были потрясены красотой и одновременно неизгладимой печалью Нины. Потом они бывали в гостях у Чавчавадзе ежедневно, Лермонтов чуть не влюбился в сестру Нины Екатерину. Именно тогда у поэта родился неосуществлённый замысел написать роман о жизни Грибоедова, он расспрашивал о нём всех, кто его знал, и начал мечтать о том, как, выйдя в отставку, обязательно посетит Персию, увидит Тегеран, выучит персидский и арабский языки.
С посещением вдовы Грибоедова связано возникновение лермонтовского «Кинжала». Как вспоминал Р.Н. Николадзе, Нина была тронута вниманием к ней Лермонтова и Одоевского и в знак благодарности решила подарить каждому из них по кинжалу в качестве «символа верности и долга». Лермонтов так взволновался подарком, что уже на следующий день написал стихотворение «Кинжал» с известной клятвой:
Да, я не изменюсь и буду твёрд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный.
В 1856 г. Нина и её сестра Екатерина были приглашены на коронацию императора Александра II и прожили в Москве и Петербурге почти целый год. При этом в Москве, в Малом театре, специально для вдовы поэта поставили «Горе от ума». В июне 1857 г. Нина вернулась в Тифлис, где её уже поджидала… смерть, и «пришла» она вновь из Персии в виде эпидемии холеры. Нина, несмотря на уговоры покинуть город, осталась в нём, начала ухаживать за своими больными родственниками и заразилась. Умерла она 25 июня 1857 г., пережив своего мужа на 28 с половиной лет… Её душа улетела к любимому в неземные дали, а на Святой горе осталась скорбная бронзовая фигура женщины, вечно оплакивающей своего возлюбленного.