Беседу вела Арина Обух, писатель, художник
«Доктор архитектуры»! Какое интересное звучание и значение у этой учёной степени: доктор, который спасает дома от забвения, крушения, сноса; который возвращает нам историческую память. Маргарита Сергеевна Штиглиц, академик Российской академии архитектуры и строительных наук, профессор Санкт-Петербургской художественно-промышленной академии им. А.Л. Штиглица – как раз одна из таких докторов.
Штиглиц – знаковая для Петербурга и вообще для России фамилия. Есть много версий её происхождения. Например, в переводе у этого слова два значения: «лестница» и «строить». И барон Александр Штиглиц действительно много строил. Например, первые железные дороги в столице России появились во многом благодаря ему. Не зря в Петергофе Александру Людвиговичу, промышленнику и благотворителю, установлен памятник с замечательной надписью: «Гражданину и меценату». Сам барон говорил так: «Безмерно рад спустя два года путешествий по Европе вернуться в Россию. И пусть по происхождению я немец – отец мой приехал много лет назад из немецкого княжества Вальдек-Пирмонт, – но душою русский и Родины другой не имею… Отец мой и я нажили своё состояние в России, и, если она окажется несостоятельной, я готов вместе с нею потерять все свои деньги».
Учредив в Петербурге на собственные средства Центральное техническое училище рисования, Штиглиц, без сомнения, обессмертил себя. Существуют ли сегодня такие великие граждане и меценаты?
А Маргарита Штиглиц, связав свою судьбу с архитектурой, долгое время не знала, что проходит мимо памятников и дворцов не просто «гражданина и мецената», но и своего предка.
– Маргарита Сергеевна, что вы чувствуете, входя в академию имени Штиглица?
– Если без пафоса, то чувствую, насколько родное для меня это здание, уже много лет я преподаю здесь. А если говорить «высоким штилем», то ощущаю ту самую связь времён.
– Глядя на некоторые ваши фотографии и на портреты барона Александра Людвиговича, ловлю себя на мысли: у вас его брови.
– Брови у меня отцовские. И фамилия отца, я оставила её, несмотря на то что дважды была замужем. В родовом древе Штиглицев много ветвей: моя, по некоторым сведениям, продолжает линию одного из двоюродных братьев Александра — Бернарда Штиглица. Он был известной личностью в Одессе, одна из улиц этой жемчужины у моря носила его имя ещё в начале ХХ века.
Отец не хотел, чтобы я сохраняла эту фамилию, у него было много сложностей из-за неё. Когда не стало моего деда, отец (которому было 13 лет) и его старшая сестра (ей было лет 16) зарыли в землю все документы об истории семьи. И дали клятву, что никому ничего не расскажут. Может быть, это их и спасло. На дворе стояли 20 е годы, семья уехала из Петрограда на Алтай, опасаясь репрессий. Прошло очень много лет, прежде чем они вернулись обратно в Ленинград.
– Неужели вас не удивляла ваша немецкая фамилия?
– Я не акцентировала на этом внимания. Кстати, недавно мой одноклассник сказал: «Помнишь, мы тебя спрашивали: какое ты имеешь отношение к Штиглицу?» А мне в те времена и в голову не могло прийти, что я и некий барон – родственники. Да и наш художественный лицей № 190 относился к училищу имени Веры Мухиной, которому, как известно, только в новые времена вернулось законное имя Александра Штиглица.
– Сегодня это академия. Моя альма-матер. Меня всегда удивляло, что такое величественное здание в советскую эпоху считалось училищем, а сам Штиглиц вообще называл его школой. Скромность барона поражает.
– В ленинградское время здесь преподавал мой родной дядя – профессор, архитектор Валериан Кирхоглани, автор Московского парка Победы и многих других невских построек. Он тоже уговаривал меня сменить фамилию.
– А когда вам всё-таки открылась история вашей знаменитой фамилии?
– В начале 90-х, когда в музей академии Штиглица написала Ольга Штиглиц, жившая в Вене, – это ветвь Иоганна Штиглица. Всю жизнь она посвятила исследованию и сохранению памяти семьи. И приобщила меня.
– У Александра Людвиговича не было детей, но какая красивая история о том, как однажды в июне в цветущих кустах сирени они с супругой нашли младенца. Легенда гласит, это была внебрачная дочь великого князя Михаила Павловича.
– Да, Штиглицы её усыновили и дали ей фамилию Июнева. Впоследствии она стала супругой действительного тайного советника государственного секретаря Александра Половцева.
– Каково это – видеть здания, которые могли быть вашими? Особняк Штиглица на Английской набережной, академия его имени и так далее…
– У меня нет ощущения «это моё». Просто хочется защитить здания, эти и другие. И я радуюсь, когда есть такая возможность.
Интересно, что, прежде чем узнать о своём родстве со Штиглицем, мы с мужем, архитектором Валерием Липовским, участвовали в реконструкции квартала на Синопской набережной – и я ведать не ведала, что это бывшая фабрика Штиглица! – и мы выиграли международный конкурс на постройку углового здания, которое и сейчас стоит на пересечении улиц Красного текстильщика и Моисеенко. Было в этом нечто судьбоносное. Помню, когда рисовала перспективу со всеми этими зданиями, подумала: какие же они красивые!.. Кирпичный стиль. Я счастлива, что сегодня его оценили по достоинству. Но за это нам с коллегами пришлось побороться. Ведь многим зданиям, которые сегодня признаны памятниками архитектуры, были уготованы снос и забвение.
– Почему ваш взгляд зацепили не пилястры, кариатиды и прочие «излишества», а утилитарные кирпичи?.. Одна из ваших книг так и называется «Непарадный Петербург».
– Наверное, дело в генетике. Отец был инженером, мечтал стать архитектором. А я училась в Ленинградском инженерно-строительном институте, и моим преподавателем был Лазарь Хидекель, он много создал в эпоху авангарда, с Малевичем работал. Когда, будучи ассистентом на кафедре истории и теории архитектуры, я обозначила тему своей диссертации – о фабричной, промышленной архитектуре, мне ответили, что «тема бесперспективна». Посоветовали взять космическую архитектуру. Но космос мне тяжело было представить, хотелось что-то на земле сделать.
– Вы выбрали тему, тема выбрала вас. А как вы нашли друг друга с вашим супругом, соавтором, известным историком архитектуры Борисом Кириковым? Царствие ему Небесное. Петербургу его очень не хватает.
– Сначала мы просто учились на разных курсах в аспирантуре. Мне нравились его выступления, его статьи, он передавал мне слайды, необходимые для работы. А в 1996 году в Доме журналистов состоялась презентация моей первой книги «Промышленная архитектура Петербурга» – и вот тогда мы с Борисом Михайловичем обратили друг на друга внимание. Мы были уже сложившимися людьми. Я ценила его способности, таланты, знания, признавала его первенство во многих вещах. Мы вместе работали над нашими книгами. Это был очень хороший союз. Иногда Борис мог быть достаточно жёстким, бескомпромиссным, но, надо признать, что в конечном счёте он всегда оказывался прав. Последнее время он всё время говорил мне: «Давай напишем ещё том о модерне». Конечно, всё бы сложилось, но мы не успели, он ушёл…
– Будем верить, что он просто отложил все дела и ушёл работать. Думаю, что в раю тоже есть своя архитектура.
Маргарита Сергеевна, сердечно поздравляю вас с юбилейной датой! И конечно же, с получением премии «Петербург будущего» – за реставрацию Канатного цеха с водонапорной башней завода «Красный гвоздильщик». Горожане переживали за судьбу этой башни, она выглядела печально.
– Когда на Международный петербургский форум архитекторов приехала известная во всём мире Заха Хадид, то она сказала: «Я видела все ваши памятники, знаю всю вашу архитектуру, но отвезите меня на завод «Красный гвоздильщик». Вот так, долгие годы цех был заброшенным, а сегодня он притягивает взгляды. Это уникальный памятник эпохи промышленного авангарда. Я всегда считала, что надо дать жизнь этому зданию, нельзя его потерять.
– Представьте, что у вас есть возможность встретиться с личностью из любой эпохи. Кто бы это был? Что бы вы спросили?
– Столько личностей… страшно, боюсь с ними встречаться. Только с одной? С Леонардо да Винчи можно? Я бы спросила у него: как ему всё удалось? Как это бывает в жизни? Что он чувствует? Как можно быть таким великим человеком? И просто человеком?!