«В зверином слухе храм воздвиг», – писал Райнер Мария Рильке об Орфее. Великий австрийский поэт, по праву считающийся одним из наиболее значительных мировых писателей на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, всю свою бурную жизнь возводил, как завещал святой Павел, свой собственный храм. В себе его строил – храм духовный, поэтический... Так же всю жизнь трудился и Владимир Летучий. С той разницей, что его сокровенным храмом, создаваемым в душе и в сердце, был непосредственно сам Рильке.
«Одинокий час», вышедший в этом году в московском издательстве «Звонница-МГ», – основательный камень в этом величественном сооружении. Владимир Летучий давно готовил этот сборник переводов Райнера Мария Рильке из стихотворений разных лет. Книга как бы замыкает более чем сорокалетний труд Летучего, посвятившего свою жизнь переводам шедевров немецкоязычной литературы, прежде всего, конечно, творениям Рильке. И печально от того, что сам поэт до наших дней не дожил – Владимир Матвеевич ушёл из жизни в результате долгой болезни шесть лет назад. Родившийся в 1943 году в огненном Сталинграде («Твою молитву разве / Кто в грохоте поймёт: / Пускай уж лучше сразу, / Но только не в живот...» – «Баллада о рождении») автор песен для ведущих советских исполнителей, Летучий отказался от собственных стихов ради идеала. А именно: ради совершенного, как он говорил – «настоящего», перевода произведений такого многоуровневого для восприятия поэта, как Рильке.
«Когда я встретился с Рильке, жизнь моя совершенно перевернулась и пошла по-другому. Я понял, что всё за меня уже написал Рильке, оставалось только его перевести», – передаёт слова Летучего его жена Галина Бонч-Бруевич, журналист. И продолжает: – «Парадокс ситуации в том, что поначалу Володя, появившийся на свет в сталинградских развалинах в дни сражений за Волгу, ненавидел язык варваров-захватчиков. Но поэзия Рильке всё для Володи поменяла.»
«Жизнь – это искусство встреч», – утверждал Винисиуш де Мораеш, известный бразильский дипломат и музыкант. Мы встретились с Владимиром Летучим в Московском университете с полвека назад и шли по жизни, связанные неназойливой дружбой. Я видел, с какой скрупулёзностью Владимир работает над стихами Тракля, Гейне, Стефана Георге, немецких поэтов-романтиков. Но ничто так не захватывало его, как поэзия Рильке. Раскрыть её для русского читателя уже пытались замечательные авторы, среди которых Цветаева, Пастернак, Богатырёв, однако стихи австрийца в представлении Летучего ближе всего к оригиналу. И, как мне кажется, дело тут в том, что Летучий не пересказывал великого поэта, не перекладывал его строки, а магическим образом передавал их своим дыханием. Он не переводил слова, соединяя их нитью смысла, а воспринимал образы. Нетронутыми, чистыми, освобождёнными от авторитетов предшественников. Только так можно было сохранить аутентичную рильковскую стилистику.
Сквозь десятилетия, пространства и сферы Владимир состоял с Рильке в такой духовной, эзотерической связи, что лишь озвучивал его стихи, летящие из нематериального бытия к переводчику, а следом – и к нам. Общение двух поэтов, принадлежащих к разным эпохам и культурам, было трансцендентным, рационально не объяснимым. И тем не менее это случилось, и мы становимся свидетелями чуда благодаря Татьяне Баскаковой, составившей сборник переводов «Одинокий час». Марина Цветаева считала, что задача переводчика – «заново прокладывать дорогу по мгновенно зарастающим следам». Летучий блестяще справился с этой деликатной задачей и подарил нам нового, совершенно иначе представшего перед читателем Райнера Мария Рильке.
Мне понравилось сравнение, сделанное одним из литературоведов, что Рильке – Дон Кихот поэзии. Так вот, Летучий был Дон Кихотом поэтического перевода. Поэзия – это всегда идеальный вызов, поэтический перевод – вызов вдвойне. Тем более что рождённый пражанином Рильке, невероятно сложный, даже космополитичный, не из тех поэтов, на которых – как призывал Давид Самойлов – «русская поэзия должна навалиться скопом. и перевести». Да, Рильке, родившийся в чешском ареале империи Габсбургов, оставался человеком отчасти славянским по восприятию бытия. Да, Рильке неплохо знал русских и Россию, где бывал... Всё это, однако, вовсе не делало австрийца более доступным нам. Переведя по-новому ранние стихотворения о России, а также произведения из сборника «Книга картин», из «Новых стихотворений», не говоря уже о «Реквиемах», «Дуинских элегиях» и «Сонетах к Орфею», волгарь Летучий, человек исконно русский, не нарушил немецкую поэтическую вселенную Рильке, но сделал её строение нам понятным. Классическая завершённость в симбиозе с романтической бескрайностью – вот общая характеристика этой их поэзии.
«Святая моя одинокость», – писал Райнер Мария Рильке в сборнике «Сочельник», а в письмах признавался: «Только вещи говорят со мной». И не случайно книга из серии «Шедевры мировой поэзии» была названа «Одинокий час» (как же мне хотелось бы увидеть вскоре второй том этого «собрания сочинений», который состоял бы из поэтической прозы Рильке в переводах того же автора!). Сам же Летучий одиноким никогда себя не чувствовал, ведь с ним каждую минуту жизни был Рильке.
Кирилл Привалов