Над автобиографическим романом «Мёртвые души ревизоров» автор работал почти двадцать лет. Прочитав роман, читатель узнает, как творческая судьба автора пересекается с экономической жизнью страны, а также с бытовыми проблемами обычного человека.
Надеюсь, вы, дорогой читатель, согласитесь с автором, что любовь – это то, ради чего стоит жить, и искать её надо, несмотря ни на что, хоть всю жизнь...
Предлагаем вашему вниманию отрывки из вышедшего на днях романа.
Н. Дорофеева-Плохотнюк
Глава третья
Как теперь пьесу предложить Дорониной? Мне не хотелось заходить в кабинет к Татьяне Васильевне с этим предложением. Ждал подходящего момента. И вдруг! Доронина пожелала посмотреть то, что я привёз из филиала. Мне было велено ожидать её возле лифта. Я взял с собой пьесу и только сейчас понял – за окном конец 1989 года. Восемь лет тому назад поменял квартиру. Ради этой минуты стоит сказать спасибо кагэбистам города Николаева, от которых я убежал в Москву! Татьяна Васильевна пришла одна, мы опустились в лифте на первый этаж, я открыл ключом комнату, и мой директор, мой кумир, моя надежда, вошла в неё. Доронина долго и молча осматривала вещи, затем, слегка улыбнувшись, сказала:
– Спасибо, Николай Николаевич, вы своё дело знаете.
И повернулась к выходу.
– Татьяна Васильевна, у меня к вам большая просьба, разрешите?
– Пожалуйста, – она смотрела на меня ласково.
– Татьяна Васильевна, я прошу вас прочитать мою пьесу.
Господи, как расширились её глаза! Мне показалось, она смотрит на чудовище! В её прекрасных глазах отразился ужас. Однако она овладела собой:
– Вы устраиваете нас не в этом качестве!
Резко повернулась и пошла к лифту.
Пройдут годы, я буду вспоминать эту фразу. И, как ни странно, она мне нравится с литературной точки зрения. Фраза точная, ёмкая. В ней отразилась позиция директора, которого устраивает то, что полезно театру.
Не помню, как прошли первые часы после разговора с Дорониной. Я ни о чём не думал, автоматически выполнял свои обязанности, закрыл склад на два часа раньше и вышел из театра. Посмотрел на Литературный институт, вспомнил, как с той стороны любовался зданием МХАТа, мечтал работать там хотя бы дворником. Прошёл квартал в сторону улицы Горького, открыл дипломат, достал три экземпляра пьесы, рукопись и сунул всё это в урну. Прошёл ещё немного, и вдруг из глаз хлынули слёзы. Пришлось спрятаться за угол дома и выплакаться. Успокоившись, пошёл в метро. В глубине души понимал: Татьяна Васильевна абсолютно права. Каждый должен заниматься своим делом. Меня приняли на работу завскладом, и, как бы мне ни было обидно, как бы сердце моё ни стремилось в драматургию, виноватых нет. Если все сотрудники станут носить худруку свои пьесы, то выкажут этим невоспитанность, даже дерзость.
Глава пятая
Готовлю. Звонит телефон. Кума спрашивает, как моё здоровье. Я засмеялся: в шестьдесят выгляжу и чувствую себя сорокалетним.
– Колян, ты хочешь увидеть своего сына?
– Конечно, как не хотеть.
– Ты говоришь с безразличием. Понимаешь, о чём я спрашиваю?
– Понимаю. Когда могу его видеть?
– Сейчас он придёт к тебе. От моего офиса пять минут ходьбы.
Положила трубку.
Я стоял минут десять, смотрел на входную дверь, старался представить Ванечку. Какой он? Прошло десять лет. Какой я? Быстро надел белую рубашку. Прозвенел входной звонок. У меня дрожали руки. Надо сделать встречу обычной... Открыл дверь. На пороге стоял высокий юноша, улыбался.
– Папа!
Мы обнялись. Если бы я встретил Ивана на улице – никогда не догадался бы, что это мой сын.
За полчаса узнал о его тяжёлой юности. У Ивана текли слёзы – он только сегодня от крёстной узнал, что я живой. Когда-то мама сообщила, что отец давно умер от водки. Сын мешал Лилии выйти замуж. В отроческом возрасте хулиганил, нюхал под целлофаном краску, приводил друзей. Шестнадцатилетнего, мать отдала его в психбольницу, в которой он пробыл три года, потом сбежал. Лилия приняла его, ей нужна была материальная поддержка. Она работала дворником, сына устроила в строительную бригаду отделочником. Он овладел этой профессией, хорошо зарабатывал, содержал мать. Одного не мог простить ей – трёхлетнего пребывания в психушке! Более года тому назад стал избивать Лилию, она ушла из квартиры в московский монастырь послушницей. Работает в монастырской фирме бухгалтером, они изготавливают и продают кассеты на церковные темы.
Я молча кормил сына свежеприготовленным жарким, оцепенение души кружило голову. Нельзя было допустить мёртвую паузу. Вдруг увидел на ногах сына рваные кеды. Зима, мороз, а он в кедах! Достал из кармана деньги.
– Ванечка, срочно купи себе ботинки и брюки. Тысячу оставишь на расходы.
– Да, папа, спасибо!
– Завтра, сыночек, покажешь обновку.
– Сыночек!..
И сын опять заплакал.
– Забудь прошлое. Мы встретились, и началась новая жизнь. Я пишу роман, в котором доказываю – у человека десятки разных жизней на этом свете. Нельзя смотреть на жизнь как на яйцо. Треснуло – значит пропало.
Сын ушёл. Я обождал несколько минут и решил пойти в магазин, взять маленькую бутылку коньяка. По улице шёл мужчина, держал за руку десятилетнего мальчика. «Я тоже отец! – кричала моя душа. – Вот она, новая жизнь! Я только что родился отцом!» Человек рождается много раз, и то, что его тело живёт однажды, не имеет значения. Читатель меня поймёт – жить только телом человек не способен.
На следующий день Ванечка пришёл в новых ботинках и брюках.
– Папа, дай скорее твоё жаркое! Проголодался!
Жаркого не было, но я накрыл стол. Сын кушал с аппетитом.
– Папа, тебе рассказать о моей мечте?
– Конечно.
– Я хочу убить свою мать!
Я сделал безразличный вид, старался придать разговору обычный характер. Конечно, сын болен. Шизофрения, с которой он находился в больнице, скорее всего появилась от нюхания краски. Детские мозги атакованы отравленными спиртными элементами. Сколько слышал об этом! Безотцовщина дала о себе знать! Лилии, кроме секса, ничего в жизни не надо. Дурак я! Мог бы попытаться через суд забрать сына.
– Это ты хочешь сделать из-за пребывания в психушке?
– Да.
– Тебе только двадцать три, а я, твой отец, окончил Литературный институт, не знал, куда себя деть, и только маленькая повесть о разделе МХАТа принесла небольшой успех. Ты помнишь, как я со Львовской ездил в доронинский МХАТ? Три года тому назад выпустил маленькую книжку. Я начинаю литературную жизнь в шестьдесят лет!
Сын настороженно смотрел на меня:
– Покажи книжку.
Ваня долго, более получаса, читал её.
– Чёрт с ней, с этой шлюхой, которая называется моей мамой. Я пойму тебя при одном условии – ты сегодня переезжаешь жить ко мне.
Я согласился. Судьба наехала на меня, и я обязан выполнить волю Господа.
– Конечно. Сейчас соберу свои вещи.
Глава шестая
Маршрутное такси едет из Видного в Москву, к метро «Домодедовская». Перед въездом в столицу остановка «Совхоз имени Ленина». Ваня указал рукой на девятиэтажный дом под номером четырнадцать:
– Это наш дом!
Поднялись на пятый этаж. Квартира двухкомнатная. В широком коридоре на стене в рамке, словно на доске объявлений, висела фотография Ванечки, под ней прошедший через мою николаевскую жизнь знаменитый куплет моего друга Коллара:
Пусть хлещет кровь из ран, не врите,
Что с болью невозможно жить!
И паруса на бинт не рвите,
Иначе как нам дальше плыть?!
– Ванечка, где ты взял этот куплет?
– Я его хорошо помню.
Ванечка родился в Коломне в 1982 году. Стих был написан моим другом в Николаеве, откуда я переехал в Коломну, в 1981 году. Стих могла помнить только бывшая жена Лилия. Я посмотрел на сына. Узкое лицо и мой горбатый нос украшали чёрные брови жены. Губы не привыкли растягиваться в улыбку, и я не мог рассмотреть, чьи у него зубы. Аскет. Спит только днём, ночью смотрит телевизор. Ваня предупредил меня – режим менять не намерен. Признался: иногда, не более одного раза в день, курит наркотические сигареты. «Не пытайся мне помешать, – сообщил сын. – Если я не покурю, сильно болит голова». Зачем мне доказывать в своём романе, что у человека много жизней? Зачем я существовал до встречи с сыном? Пришла новая жизнь, но теоретически я был хорошо подкован. Жизнь делится пополам. На духовную – это служение Богу и творчеству. И на экономическую – это материальное благополучие и личное счастье. Когда-то для себя сделал открытие: нельзя допускать пересечения духовной и экономической жизни. Произойдёт взрыв. Я смотрел на сына и выбрал свой путь. Служить Ванечке, вернуть ему отрочество. И конечно, литература куда-то ушла.
Глава пятнадцатая
Основное время проводил за игрой в карты и домино. Ходил в церковь, размышлял о жизни людей в интернате. Уже писал о положительном отношении моей души к этому замечательному заведению. Руководство страны, обеспечивая нашу старость, поступает благородно. Кому мы нужны?! Большинство жителей заброшены и забыты. Конечно, их человеческое благополучие зависит от директора интерната Александра Григорьевича. Я несколько раз с ним общался. Мне нравится его советский приём для поддержания порядка. За три-четыре дня нам сообщают: в четверг будет директорский обход. Что начинается! Все бегают, моют стены, лезут во все комнаты проверить чистоту. Директор обходит, спрашивает каждого, есть ли претензии. Реагирует на каждую жалобу. Заходит в мою комнату (я жил вдвоём с Анатолием Борисовичем, верящим в возвращение коммунизма) и спрашивает:
– Какие претензии?
Что меня дёрнуло в такой форме послать комплимент интернату, не знаю.
– Александр Григорьевич, – приподнял я обрубок ноги, – если бы я знал, что на свете существует такой замечательный интернат, я бы лет двадцать тому назад сам отрубил себе ногу, чтобы сюда попасть. Хоть двадцать лет пожил бы по-человечески!
Директор улыбнулся и вышел вместе с сопровождающим персоналом. Потом меня спрашивали те, кто в это время находился в коридоре:
– Николаевич, что ты сказал директору?! Он вышел из твоей комнаты, прислонился спиной к стене и хохотал несколько минут!
Я говорил, играю в домино и карты. Домино перевернуло мою судьбу. Вернее, привело к новой жизни – жизни, наполненной любовью к женщине.
Играли мы вчетвером. Больше желающих нет, и если кто-то отсутствует, приходится его искать. Я шёл на костылях по этажу, а на балконе меня уже ждали. Кто-то вышел навстречу, увидел меня и пошутил:
– Кто будет играть в домино? Нужен четвёртый!
Из кресла поднялась невысокого роста женщина:
– Я буду играть!
Зовущий посмотрел на меня, но я отреагировал сразу:
– Она будет четвёртой. Пусть играет!
Женщина пошла на балкон, и я с удовольствием рассматривал её фигуру, потому что уже влюбился в её профиль и брошенный на меня серьёзный взгляд. Взгляд серых глаз описать не смогу. Потом Наташа часто говорила:
– Я несмеяна, попусту не улыбаюсь!
Через полчаса я занял место её партнёра. Играли два на два. Губы её всегда сжаты, и я постоянно болтал, юморил, желая вызвать её улыбку. Эта улыбка меняла её лицо! Глаза открывались шире, но серые зрачки не напоминали мне прошлое.
Новая жизнь осветилась ярким салютом после первого поцелуя. Боже, как мы выискивали секунды для объятий! Сосед на минуту выходил из комнаты, я одной рукой держал ручку двери, а второй обнимал милую. Наташа на пятнадцать лет моложе. Мне уже семьдесят, но любовь вернула нас в юность.
В интернате нормально относятся к гражданским бракам. В начале мая 2014 года нам дали комнату. Когда я пишу эти строки, то от всего сердца желаю одиноким пожилым людям найти свою половинку. Правду говорят: кто ищет, тот всегда найдёт.
У Наташи вторая группа инвалидности: пальцы левой руки не работают, но держат сумку. У меня нет половины правой ноги, и мы дополняем друг друга. Я занимаюсь стиркой. Наташа ходит в магазин. Если я пишу роман, жена читает. В Подольске у неё осталась большая библиотека, но в нашей маленькой комнатке нет свободного места для книг.
Мы часто ездили в Подольск к сестре её мамы – Валентине, отбирали книги и складывали их на шифоньере. Художественный роман я забросил. Сюжет его – о любви пожилых людей, учителя и директора школы. Это мой секрет о том, как среднее образование сделать замечательным, а не средним.
В январе 2015 года мы оформили законный брак, и батюшка нас благословил...