Двухсотлетний возмутитель спокойствия

Балет был придуман и поставлен хореографом Джоном Крэнко в 1965 в Штутгарте. В 1972 году он был показан в Советском Союзе, принят неоднозначно, довольно резкой критике подверглись несоответствия роману и поверхностные приёмы в изображении «русской жизни». С тех самых пор «Онегин» у нас в стране не шёл, и попытки поставить его не приводили к успеху, пока сторонам – правообладателям и Большому театру – не удалось достичь согласия. Так что событие это долгожданное. Отрадно, что говорить следует не о гастролях, а о включении балета в репертуар театра и подготовке собственных исполнителей.

Музыка балета сконструирована из многих произведений Чайковского, оркестрованных композитором Куртом-Хайнцем Штольце. Фабула сохранена той же, что и у Пушкина. Действующие лица: Онегин, Ленский, Гремин, Татьяна с Ольгой, вдова Ларина, няня. Кажется очевидным, что балет не призван и не может передать средствами танца содержание «энциклопедии русской жизни». Тем не менее, зритель жаждет не только симфонии чувств, но и постижения увиденного разумом. И вот тут-то нас и поджидает «когнитивный диссонанс», вызвавший бурю страстей!

Прежние претензии к спектаклю возникли и теперь: поведение и манеры действующих лиц не совсем те, что у Пушкина в романе и у Чайковского в опере. Девушки гадают на суженого летом среди бела дня, Онегин рвёт письмо Татьяны у неё на глазах, Ленский даёт пощёчину Онегину, на дуэли присутствуют сёстры Ларины, пытающиеся отговорить дуэлянтов, русские крестьяне одеты в нечто, более подходящее для немецкого танца «kazachok», а сам танец скорее балканский… Можно указать ещё на множество «мелочей», вызывающих широкий спектр реакций публики: от досады до объявления войны авторам и исполнителям. Однако хотел ли автор оскорбить, опростить чужую национальную культуру – а так бывает довольно часто, – или же он «просто так её видит», на таком уровне её знает, но делает всё это с любовью и уважением к первоисточнику? Полагаю, что балет сделан из чувства искренней любви своих создателей и к Пушкину, и к Чайковскому и к России – да, вымышленной России, а разве в искусстве есть другая? Придираться есть к чему, но – незачем. Надо не придираться, а размышлять.

Например, размышлять о том, почему почти за двести лет существования романа Пушкина никто в России не создал по нему балета? Ведь сюжет «Онегина» до очевидности хореографичен, эмоциональный мир героев, переживаемые ими конфликты сами просятся быть рассказанными языком классического танца! Ответа не отыскать, но замечу, что эта тема не закрыта и хотелось бы увидеть и другое хореографическое прочтение, услышать, быть может, иную музыкальную композицию или даже музыку, написанную заново.

Не забудем, что наши ожидания идут от Пушкина, от огромной суммы знаний, ощущений, эмоций, которые мы несём в себе как часть органически связанной с нами русской культуры во всей её полноте, знакомой нам и по книгам, и по кинофильмам, и по картинам, и по рассказам, да и по некой невидимой «генетической» связи, по тому, что мы обозначаем словами «культурный код». Джон Крэнко – как и, например, зарубежные экранизаторы нашей классической литературы, – прикасаются к русской культуре снаружи, она их восхищает, обжигает, привлекает, они меняются под её воздействием, но исходный «код» у них свой, и продукт такого слияния тоже будет особый. Когда-нибудь у этого произведения появятся иные интерпретаторы, и все раздражающие мелочи будут, при желании, безболезненно устранены. А пока у нас имеется только этот вариант. Но, как показала работа разных составов в линейке спектаклей Большого театра, даже в рамках заданного канона могут быть рождены отличающиеся образы.

С выбором и назначением состава возникла драматическая интрига. На сайте театра было заявлено, что Татьяну будет танцевать Светлана Захарова – бесспорная прима, «этуаль» Большого театра. Причём в паре с Дэвидом Холбергом, специально для этого приглашённым из США. Об этих планах Захарова даже успела дать несколько интервью, но когда стало известно, что премьерный спектакль 12 июля отдан другой паре, причём решение это принадлежит не Большому театру, а правообладателям балета из Штутгарта, Захарова отказалась выступать во второй день и вообще. Её требование в рамках вековой театральной традиции выглядит закономерным и естественным, но руководство Большого театра не смогло уговорить Штутгарт. То ли это стало последней каплей, то ли просто совпало по времени, но Анатолий Иксанов был смещён с поста директора буквально сразу после отказа Захаровой.

В девяти спектаклях, показанных с 12 по 21 июля, было задействовано шесть различных составов. В премьерном спектакле танцевали Ольга Смирнова и Вячеслав Лантратов – те самые солисты, назначенные «Фондом Джона Крэнко». Суждения любителей и знатоков балета были противоречивы: «Лантратов просто родился Онегиным: всё при нём, и внешность и актёрский багаж, и техника» – «Кто разочаровал, так это Онегин-Лантратов. Все три акта на сцене присутствовал не Онегин, а милый молодой человек в чёрном трико» – «Говорите, “холодная” Ольга Смирнова? Да порох бы вспыхнул от того, как она сегодня танцевала и какой образ создала» – «Татьяна в начале выглядит очень странно. Хореограф как будто решил со всех сторон обыграть слово "дика". Когда девушке на глаза попадается Онегин, она начинает вести себя с ним, как Жизель с платьем Батильды - посмотрит, прикоснётся, отдёрнет руку. Она ведь всё-таки дворянская дочь, воспитанная соответствующим образом, а не Элиза Дулитл» – «Недоумение вызвал бал. Это был не день рождения Татьяны, это был праздник в доме для престарелых... Что означало такое количество старичков с радикулитом и трясущимися руками?!»

Танцевавшие последующие спектакли А.Волчков – Е.Образцова, Р.Скворцов – И.Капцова и другие артисты заслужили похвалы и публики, и критики. Однако особого упоминания заслуживают три спектакля, в которых главные пары исполняли Вишнёва-Гомес, Холберг-Образцова, а также МакКи-Аматриан – так сказать, канонический вариант, представленный Штутгартским театром.

Вишнёву ждали все, и ожидания оправдались в полной мере. Тончайшая нюансировка переживаний героини ей удалась с блеском. Высочайший артистический уровень балерины, доступный лишь единицам на мировой балетной сцене, позволял забыть обо всех «исторических неточностях» и искренне сопереживать её героине. Не столь однозначно был принят её партнёр – знаменитый премьер Американского театра балета. Гомес прекрасно оснащён технически и артистически, безупречно справился с очень сложными поддержками, ему удалось создать цельный образ, но… Этот образ не сразу примешь, имея в голове и в сердце нечто иное. Безжалостные балетоманы прошлись по этому поводу более чем остро: «Вместо того чтобы изящно оттереть Ольгу от Ленского, как это замечательно обыгрывает Скворцов, Онегин Гомеса грубо отталкивает друга с самодовольным выражением альфа-самца» – «В финальной сцене Онегин валялся в ногах Татьяны так, что вся его поза хныкала и рыдала: "мамита, прости, я больше так не буду"…»

Впечатления от «канонического» исполнения, представленного Штутгартским балетом и его солистами, тоже варьировались от оскорбительно-уничижительных: Алисия Аматриан «понятия не имела, какой её героиня была до лоботомии, сделанной Татьяне Крэнко» - до восхищения: «Аматриан поразила своим драматическим талантом. Первые два действия это была девушка-подросток, пытавшаяся заинтересовать взрослого мужчину своими нелепыми действиями, смотрящая на него широко раскрытыми глазами... и вмиг повзрослевшая в сцене дуэли». Эван МакКи и Дэвид Холберг, солировавший в последний день в паре с Е.Образцовой, были приняты публикой гораздо более единодушно: «Онегин в исполнении МакКи оказался не менее русским, чем у наших исполнителей... Эван прекрасно передал основную характеристику Онегина: хандру, скуку и усталость от жизни – на своём невероятно красивом лице артист чётко обозначил эти эмоции», «Холберг танцевал на одном дыхании, создал трагичный и мучительный образ одинокого и бесконечно несчастного человека, Татьяна (Образцова) в его руках эволюционировала от очаровательной наивной девочки до страстной и глубокой роковой красавицы, пронёсшей свою любовь к нему через всю жизнь. Дуэт сложился фантастический, мурашки бегали по коже, начиная со второго акта народ вытирал слёзы».

Отметим, что день ото дня всё более нарастающее внимание обращалось к содержательной стороне спектакля, а не только к разбору исполнений. Представляется очень важным то, какие чувства и размышления вызвало появление балета «Онегин» не только на русской сцене, но и в русской культуре. Та буря эмоций, с которой отнеслась публика к «нерусскому» прочтению русской святыни, – весьма показательна. Отрадно, что русская культура, в частности, музыкально-театральная, переживающая период неопределённых трансформаций, не стала ещё сферой безразличного к себе отношения. Людям всё ещё важно какими именно должны быть Онегин, Татьяна, Ольга, Ленский… Не может быть ненужным спектакль, который напомнил «насколько самобытна наша культура, на каких тонких и хрупких нюансах строится её очарование». Так что заключительные слова благодарности всем, кто осуществил эту постановку, не формальная вежливость, а признание значительности ими содеянного.