До начала выпускных экзаменов в школах осталось меньше двух месяцев, а споры о целесообразности их проведения в форме ЕГЭ не утихают. В Москве, Санкт-Петербурге, Владивостоке, Ярославле, Томске и ряде других городов прошли митинги с требованием отменить тестирование и вернуться к прежней системе. Против нововведения выступают родители, преподаватели вузов, учителя, студенты, школьники. Одна из основных претензий к Министерству образования и науки – отсутствие широкого обсуждения итогов эксперимента. Что же он всё-таки показал? Об этом разговор с учителем математики, председателем Комиссии Мосгордумы по науке и образованию Евгением БУНИМОВИЧЕМ.
– Евгений Абрамович, почему, по-вашему, количество недовольных растёт, хотя эксперимент, судя по всему, признан успешным...
– Эксперимент действительно закончен, принят федеральный закон, и с лета этого года единый госэкзамен впервые будет введён в штатном режиме по всей стране. Но давайте внимательно посмотрим на итоги эксперимента.
Во-первых, у нас часто смешивают саму идею независимого контроля и ЕГЭ. Но независимый контроль – это совсем не обязательно тест. И, кстати, я хочу напомнить, что классический экзамен, который у нас был, тоже являлся государственной формой контроля. Безусловно, в том традиционном варианте, который в основном прошли все читатели «Литературной газеты», были свои изъяны: это повальное списывание и недостоверность результатов. И, несомненно, изменения необходимо было внести. Но из этого же не следует, что всё нужно было сделать именно в том виде, в котором представлен сегодня ЕГЭ!
Эксперимент продолжался длительное время, но как-то странно. С самого начала была предложена одна-единственная жёсткая форма, которую фактически всё это время и обкатывали. То есть эксперимент шёл не по форме и содержанию экзамена, а больше по организации – в какой конверт заклеивать, как обрабатывать данные.
Можно ли было сделать иначе? Можно. В девятых классах тоже ведётся эксперимент по независимому экзамену. Но там другая процедура – регионам были предложены разные формы и варианты экзамена, из которых потом на основе анализа мнений учителей, методистов и управленцев выбирался один.
Компьютерная обработка ответов на тесты – вещь, несомненно, удобная, но в ней очевидны существенные недостатки. Большинство вопросов придумывается не из соображений смысла и содержания предмета, а из приоритета удобства обработки на компьютере. А за экзаменом у нас идёт программа, учебники, работа учителя (хотя надо бы наоборот). В итоге получается, что всё преподавание подстраивается под особенности компьютерной обработки.
Ещё один очень неприятный момент – это ежегодные утечки. Всё время возникают какие-то аномалии – на каком-то пункте или в целом регионе, ничем ранее не выделявшемся, появляются вдруг очень хорошие результаты. Но без гарантии достоверности полностью пропадает смысл такого экзамена!
Только в январе определились с формой так называемого демонстрационного варианта, только в начале марта университеты сказали, как и что они будут проверять. Но мы же не к работе в МЧС специалистов готовим. Если мы действительно хотим проверять знания по математике и литературе, а не обучать действиям в экстремальных ситуациях, нужно, чтобы уже в сентябре модель экзамена была известна. Все годы эксперимента с ЕГЭ одно и то же безобразие – только весной, за два месяца до экзаменов, становится более-менее ясно, что и как сдавать.
Почему-то на всех один типовой вариант ЕГЭ по математике. Мы сами официально задаём разные уровни, когда ставим в одном классе три часа математики в неделю, а в другом пять часов, есть и девять. Но экзамен одинаковый для всех. Одинаково проверяем знания и гуманитариев, и тех, кто собирается на мехмат МГУ. Даже в Советском Союзе при всём единообразии было четыре уровня экзамена по математике: базовый, обычный, профильный и углублённый. Теперь же на фоне разговоров об индивидуальной образовательной траектории меряем всех по одной линейке.
– Выходит, что и математика, знания по которой, казалось бы, легко можно проверить тестированием, и та требует гораздо больше тонкости и точности. А как влияет такая форма на гуманитарные предметы?
– В области точных наук всё-таки, мне кажется, можно сделать нормальный экзамен в предложенном формате, хотя это трудный и пока нерешённый вопрос. Наверное, так можно проверить и грамматику, построение фразы на русском языке или знание, например, слов иностранных. Но вот как понять по тестам, умеет ли выпускник общаться, выражать свои мысли?
А как быть с обществознанием? Мы всё время говорим о демократии, о разных мнениях, взглядах и видим, что профессора и академики имеют разную точку зрения на эпоху Петра I, Николая II, даже на Великую Отечественную войну... И ясно, что в этой сфере очень трудно поставить вопрос с одним правильным вариантом ответа. Мы фактически выхолащиваем суть этих предметов.
О литературе. Это особенный предмет для российской школы – так уж случилось исторически. Вообще мне кажется, что наше школьное образование стоит не на трёх, а на двух китах. Это математика, которая традиционно преподавалась в России очень сильно и держит весь круг естественных предметов, и литература. Русская литература вообще такова, что с ней очень трудно конкурировать. Мы знаем Пугачёва не по учебнику истории, а по «Капитанской дочке», войну 1812 года – по Толстому, а сталинские репрессии – по Солженицыну. И никуда от этого не деться. Разговор о Боге был в советской школе под запретом, но споры Андрея и Пьера, героев Достоевского оставались. Мораль, нравственность, история, культура, философия – всё это есть в русской литературе.
Раньше экзамен был в форме сочинения – одновременно проверялись знания и по русскому языку, и по литературе. В этом смысле форма была адекватна смыслу предметов. Да, были свои проблемы. Но это ведь не значит, что сочинение надо отменять. Во Франции, например, в центре гуманитарной мысли традиционно была философия. И французы, имея развитую систему тестовых экзаменов, оставили в школе философское эссе. У нас же сочинение убрали. Все видят, что невозможно составить тесты по литературе, смысл предмета противоречит такой форме, но вместо поиска формы экзамена отменили его обязательность. На самом деле это тектонический сдвиг в нашем образовании. Последствия его не просчитаны, но они очевидны. Сейчас в школе хотят вводить что-то такое специальное, духовно-нравственное. Но, ставя литературу в разряд экзаменов по выбору, мы ставим по выбору мораль, нравственность и эту самую духовность.
– Но хоть какие-то плюсы у ЕГЭ в процессе эксперимента обнаружились?
– Несомненно. Во-первых, все наконец стали обсуждать школьное образование. Его цели, смысл, содержание преподавания литературы, математики, других предметов. Варианты тестов по математике, могу честно сказать, сейчас лучше, чем 5 – 6 лет назад. Ведущим университетам разрешили дополнительные испытания, приём абитуриентов через олимпиады. То есть критика абсолютной универсальности ЕГЭ всё-таки дала какие-то результаты, появилась большая гибкость.
– Можно ли сказать, что ЕГЭ – это навсегда, и нам остаётся лишь приспособиться к новому порядку вещей?
– Нигде в законе не написано, что ЕГЭ должен быть именно в форме тестов и содержать такое-то количество вопросов. Написано, что нужны независимые испытания. Хорошо! Давайте проводить независимые испытания, но только в форме адекватной предмету, его целям и содержанию.
Нужно использовать и совершенствовать, видоизменять форму единого госэкзамена там, где она всё-таки работает. И искать другие формы там, где она не состоялась. Сейчас на основании ЕГЭ делаются все выводы: оцениваются знания школьника, работа учителей, школ, регионов. А за этим идут бюджетные потоки, кого-то награждают, кого-то наказывают. Получается, что у нас абсолютный, единственный, всеохватный критерий – это ЕГЭ. Но ни один критерий не может быть единственным. Пора признать, что ни обществоведение, ни история, ни литература на сегодняшний день под эту форму вообще не подходят. Значит, надо искать не другую историю и другую литературу, а другую форму проверки знаний.
С единым госэкзаменом вообще какая-то абсолютизация произошла. ЕГЭ – это наша «образовательная кукуруза». Сама по себе кукуруза совсем неплохая вещь, но когда Никита Сергеевич с её помощью вознамерился решить все проблемы обеспечения продовольствием, оказалось, что это абсурд и авантюризм. Я думаю, что с ЕГЭ нечто похожее.
– С самого начала основным аргументом сторонников ЕГЭ была его антикоррупционность.
– К сожалению, никакой серьёзной статистики уровня коррупции нет. Я тоже, кстати говоря, надеялся, что хотя бы этот вопрос будет решён с помощью ЕГЭ. Но коррупция всё же заложена в другом. У нас зачёты, экзамены, дипломы в вузах покупаются. Значит, студент не заинтересован в знаниях. И я думаю, что проблема здесь не в экзаменах, а в том, как человек из университета или профессионального училища переходит на работу, в жизнь. Он знает, что пока гораздо важнее знаний и профессионализма его социальное и материальное положение, связи родителей. Вот если нам удастся выстроить здесь нормальную связь «лучше учился – стал профессионалом – будешь лучше жить», всё остальное решится само собой.
Сейчас, кстати говоря, в Совете Федерации создана серьёзная комиссия по оценке результатов эксперимента. А вообще-то думаю, что никаких вступительных экзаменов не нужно. Если человек хочет учиться – пусть учится, сколько и где хочет, но только пусть зачёты и экзамены будут настоящие. Разве он плохого хочет? Учиться! Но в этом заинтересован не только он, в этом заинтересовано общество. Никакого другого способа борьбы с бескультурьем, кроме образования и воспитания, я не знаю.
Беседу вела
В этом году количество выпускников практически сравняется с числом мест в вузах. Может быть, действительно принимать всех желающих, а уж первая сессия покажет, кто может и хочет учиться, а кто нет?
Что касается тестирования… На днях редакция получила письмо от мамы четвероклассника. Итоговые контрольные по русскому языку за четверть теперь и в младшей школе проводят через тестирование. Две недели учитель потратил на обучение детей правильному оформлению ответов. В ущерб преподаванию собственно русского языка. Если ЕГЭ продолжит своё победное шествие, сей абсурд доберётся, вероятно, и до детского сада. Можно, конечно, разразиться гневными выпадами в адрес педагогов, но если течение бюджетных потоков зависит от результатов ЕГЭ, стоит ли удивляться столь рьяному натаскиванию на тесты. Не в учителе корень зла и даже не в администрации школ, а в условиях, в которые они поставлены.
Отдел «Общество»