Это российская глубинка: Некоузский район Ярославской области. Здесь в небольшом посёлке располагаются Институт биологии внутренних вод Российской академии наук и филиал Института физики Земли имени О.Ю. Шмидта.
Институт биологии внутренних вод возглавляет доктор биологических наук, профессор Александр Витальевич Крылов. Учёный, из рабочей, простой семьи, он вызывает у меня особенное уважение. Потому что каждый такой человек уже напоминает чем-то Михаила Ломоносова, который тоже вышел из низов и был охоч до знаний.
– Сколько же у нас в стране озёр и рек, Александр Витальевич?
– В России около 2,7 миллиона рек и более 2 миллионов озёр, исключая Каспийское море.
– Скажите, пожалуйста, почему институт Академии наук оказался в российской глубинке? Вас как будто отправили в ссылку.
– Это очень интересная история. Но поверьте – это не ссылка, а счастье.
Своим появлением Институт обязан легендарному Ивану Дмитриевичу Папанину, 130 лет со дня рождения которого, кстати, мы будем отмечать в этом году. Иван Дмитриевич приехал в посёлок Борок для инспектирования находящейся здесь биостанции и должен был решить, нужна она на этом месте или нет.
Биостанция существовала с 1932 года. А предыстория заслуживает того, чтобы о ней рассказали. До революции здесь было имение крупного землевладельца и хозяина конных заводов Александра Морозова. Его сын Николай в студенческие годы стал народовольцем, участвовал в подготовке покушения на царя и в 1879 году был осуждён. Провёл 25 лет в Шлиссельбургской крепости, в Алексеевском равелине. В 1905 году был освобождён, после чего поселился в имении отца и занялся исключительно научной деятельностью. Советская власть за заслуги перед революцией оставила ему в вечное пользование отцовское имение, а он потом часть этого имения передал под биостанцию.
У нас в посёлке есть мемориальный музей Николая Морозова, который был основан в 1946 году. В доме практически полностью сохранилась прижизненная обстановка.
– В каком году Папанин приезжал в Борок?
– Иван Дмитриевич Папанин был организатором и директором Института с 1952 по 1972 год. Причём директорствовал он безвозмездно, не получая заработной платы. Папанин понимал, что учёные должны жить в комфортабельных условиях, всё должно быть у них, что называется, под боком, и практически на пустом месте построил здесь целый городок, начиная от детского сада, школы, жилого комплекса и больницы, которая, к сожалению, теперь закрыта.
Когда он приехал сюда впервые, уже было построено Рыбинское водохранилище, и в планах было создание целого каскада водохранилищ на Волге. Иван Дмитриевич понял, что такие масштабные преобразования не должны оставаться без внимания науки. Сразу ставилась задача изучения всего многообразия водохранилищ Волжского каскада по мере их создания, а также водохранилищ других крупных речных систем. Но базовым было и есть именно Рыбинское, на берегу которого стоит Борок, – оно совмещает самые разнообразные участки, относится к числу наиболее крупных.
Изначально институт и создавался как Институт биологии водохранилищ Академии наук СССР. Он официально появился в сентябре 1956 года, а в октябре 1962-го был переименован в Институт биологии внутренних вод Академии наук СССР.
Внутренние воды, как вы понимаете, – это все водные объекты, которые находятся внутри материков. И все живущие в воде организмы, начиная от вирусов и заканчивая птицами и рыбами, также составляют круг наших интересов.
Основное внимание мы уделяем Волге. Ежегодно проходим её всю, начиная от верхних и заканчивая нижними водохранилищами каскада – Иваньковское, Угличское, Рыбинское, Горьковское, Чебоксарское, Куйбышевское, Саратовское, Волгоградское. В отдельные годы заходим на водохранилища Камы или по Волго-Донскому каналу идём до Цимлянского водохранилища. Большое внимание уделяем и другим регионам. В настоящее время – Западной Сибири, бассейну Оби. У нас есть и разовые исследования, и те, что проводятся годами. Как только открывается навигация, регулярно, по графику – один раз в две недели, исследуется состояние стандартных станций на Рыбинском водохранилище. Этот мониторинг позволяет выявить закономерности натурализации рукотворных водных экосистем, узнать, насколько жизнь в них зависит от внешних природных и антропогенных факторов, насколько они отличаются от рек, на которых создаются.
– Насколько?..
– Любой водоём для меня – загадочный мир. Мы знаем формулу воды, понимаем её физические и химические свойства, знаем, кто там живёт и в каком количестве, но постигнуть до конца все закономерности жизни пока не можем. Безусловно, какие-то основные вопросы решены, однако загадок не становится меньше, появляются новые.
Что касается водохранилищ... Я обычно не вдаюсь в дискуссии о том, нужно было строить водохранилища или не нужно... Как биолог я против любого вмешательства в жизнь природы. Но возможно ли без этого обойтись? Понимаете, человек всегда строил водохранилища. Например, мельницы, которые работали на силе воды, создавались путём зарегулирования рек, в результате чего образовывались пруды-водохранилища. Большие запасы воды просто необходимы для жизни людей и развития страны. Представьте, до строительства водохранилищ, выше города Рыбинска, который, как известно, был столицей бурлаков, например в Угличе, Волгу в середине лета могла курица свободно перейти. Следовательно, о судоходстве не могло быть и речи. Я уже не говорю о роли энергетики в развитии нашей страны. Думаю, что преобразования будут продолжаться, в связи с чем необходимо изучать эти экосистемы.
Всё живое сразу реагирует на то, что делает с рекой человек. Как только в результате строительства плотины исчезает течение, увеличивается уровень воды, изменяется кислородный режим – сразу происходит смена состава практически всех характерных для реки организмов, возникает препятствие для мигрирующих видов. Наиболее часто упоминают об исчезновении осетровых рыб в Волге после её зарегулирования. Сейчас стараются поддерживать искусственное разведение, выпускают молодь, но полноценного воспроизводства ожидать, увы, нельзя… Впрочем, говорить про осетровых – это всё равно что только про вершину айсберга, потому что поменялось всё биологическое население водоёма, начиная от тех, кого мы не видим, скажем так, невооружённым глазом.
Большую роль играет и, наверное, уже навязшее в зубах изменение климата. Оно, понимаете, выражается не только в абсолютных температурах, оно связано с периодом вегетации, то есть лёд раньше тает весной и позже встаёт осенью. Соответственно, вот этот период, который необходим организмам для развития, он удлиняется. И поэтому у нас сейчас идёт очень активное заселение практически всех водных экосистем чужеродными видами, приходящими из более южных регионов. В качестве примера приведу тот факт, что до водохранилищ Верхней Волги дошла и натурализовалась черноморско-каспийская тюлька, а вот снеток (озёрная форма европейской корюшки) практически исчез.
От потепления уже страдает ряпушка. Ряпушка в Плещеево – это реликтовая форма. Рыба интересная, в своё время подавалась даже к царскому столу. Ради неё создали национальный парк «Плещеево озеро», там делается всё возможное для её сохранения. Но некоторые проблемы не решишь организацией охраны. Потепление привело к значительному прогреву воды, возникновению в нижних глубоководных слоях обширных зон с дефицитом растворённого кислорода, и ряпушка, для которой важны нижние воды, вынуждена держаться выше, при неблагоприятных для себя температурах. Всё это наряду с цветением воды не только создаёт риски для сохранения ряпушки, но и снижает качество жизни людей, которые получают воду из озера. И теперь важно понять, какие условия благоприятствуют цветению и формированию дефицита кислорода, а также выяснить, какие меры могут снизить негативное развитие.
– У нас в этом году была очень сложная паводковая ситуация, для многих регионов даже трагическая. Это тоже связано в какой-то мере с потеплением?
– Во времена, когда не нужно было никаких разрешительных документов, люди никогда не строились в той зоне, где может быть пойма реки. Это я говорю про индивидуальное строительство. А тут на уровне государства или местных органов власти решается вопрос, когда позволяют строить дачные, коттеджные посёлки, инфраструктурные объекты, базы отдыха в местах, которые могут попасть в зону затопления. Это происходит от недостатка знаний, от недостаточного привлечения науки к подобным вопросам. Раньше существовал план преобразования природы, и там было предусмотрено, что будут высажены лесополосы, восстановлены леса вдоль рек. Это всё заметно сглаживает негативные последствия при половодьях. Почему стала возможна такая обстановка нынешней весной? Потому что очень быстро стала прибывать вода! А вот когда есть лес, то таяние снега происходит медленнее и такого резкого подъёма уровня воды не образуется. Это всё тоже научные знания, которые необходимо как можно шире использовать. Ценность науки в знаниях, которые позволяют не делать долгосрочных ошибок.
– Кто регулирует уровень воды в водохранилищах?
– Человек. Регулирование режимов работы водохранилищ осуществляется Федеральным агентством водных ресурсов с учётом интересов Росгидромета, Минэнерго, Минсельхоза, МЧС, Федерального агентства по рыболовству, Федерального агентства морского и речного транспорта, некоторых других ведомств и органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации. Как можно видеть, перечень достаточно большой, поэтому, конечно, не всегда удаётся учесть интересы всех ведомств. И бывает, что весной, в период нереста, вода резко сбрасывается, а икра в прибрежной зоне остаётся на траве и погибает.
– Сколько же всего водохранилищ?
– Водохранилищ в России более 2600. Принято считать, что водохранилищем является искусственный водоём объёмом не менее одного млн кубометров, если объём меньше – это пруды. Самые крупные по объёму – Братское, Красноярское и Зейское, а вот по площади самые крупные – Куйбышевское, Братское и Рыбинское.
Братское водохранилище, как видно, превосходит остальные. Рукотворное море на Ангаре создано при помощи грандиозной плотины, по верху которой проходит автомагистраль и проложены рельсы Байкало-Амурской железной дороги (БАМа).
– Сколько человек работает в вашем институте?
– Общая численность 360 человек. У нас помимо лабораторий свой гараж с экспедиционными машинами, своё научно-исследовательское судно «Академик Топчиев», катера, прудовая база, экспериментальная мастерская, поэтому работает большая команда.
Научных сотрудников 170 человек, и все они влюблены в своё дело, пытливо изучают реки, озёра, водохранилища, болота. Вы бы послушали, например, как паразитологи могут рассказывать о паразитах, с ними не в силах будет сравниться поэт, читающий свои стихи. И такое можно сказать о любом биологе. Работают у нас, не побоюсь этих слов, учёные мирового масштаба. Например, Сергей Иванович Генкал – мировая величина в области изучения диатомовых (это одноклеточные водоросли, обитатели морских и пресных вод, почв, болот и даже льдов Арктики и Антарктики). Описано их более 100 тысяч видов, но деятельность по описанию новых видов продолжается весьма активно, в том числе и в стенах нашего института. Сам Сергей Иванович, его ученики, соавторы – самые продуктивные и в хорошем смысле слова фанатичные исследователи, благодаря которым мы всё глубже познаём значение диатомовых, которые играют ключевую роль в жизни водных экосистем, создавая практически основную долю первичной продукции.
Кстати, интересный факт: диатомовые сыграли свою положительную роль и в учреждении Нобелевской премии, так как останки водорослей образуют осадочную породу – диатомит, благодаря чему Альфред Нобель разбогател. Он использовал диатомит в качестве наполнителя для перевода взрывчатого нитроглицерина в динамит.
– Ничего себе, куда кривая вывела!
– В институте вообще трудятся специалисты в самых разных областях – зоологии, ботанике, микробиологии, ихтиологии, гидробиологии, экологии, гидрологии, гидрохимии, биохимии, токсикологии...
Большое внимание мы уделяем изучению последствий для водных экосистем деятельности человека. Самое распространённое – это избыточное поступление биогенных и органических веществ с водосборов, с промышленными и коммунальными стоками. Это приводит к эвтрофированию водоёмов, то есть повышению уровня первичной продукции и накоплению в водоёме органического вещества. В конечном итоге ухудшается качество воды, она цветёт, зарастает прибрежная зона, уменьшаются прозрачность и содержание кислорода. Высокая степень эвтрофикации приводит к заморам рыб, исчезновению многих видов водных организмов.
Мы, кстати говоря, работаем и в зарубежных странах – это Монголия, Вьетнам, Эфиопия, Армения (озеро Севан, всем известное). Это у нас, можно сказать, постоянно действующие экспедиции. Кроме этого, наши специалисты работали по грантам в Чили, Индонезии, ряде других стран, но это разовые экспедиции.
– Когда вы стали директором института?
– В 2018 году.
– Что вообще вас привело в Институт биологии внутренних вод?
– Думаю, что каждый ребёнок проходит этап увлечения домашними животными, и моё детство в этом смысле не было исключением. Увлечение животными и природой пришло настолько рано, что, как рассказывал мне папа, я уже в четыре годика сказал ему, что буду курить трубку, наблюдать за птицами и у меня будет борода. Как видите, всё сбылось.
После окончания естественно-географического факультета Ярославского педагогического института имени К.Д. Ушинского я поработал какое-то время с детьми на станции натуралистов, но всё время мечтал о научной, исследовательской работе, что меня и привело в 1989 году в Институт биологии внутренних вод.
– Не разочаровались в своём выборе за десятилетия работы?
– Ну что вы! Это на всю жизнь. Познавать природу можно бесконечно. Это не надоедает никогда. Очень много интересного. Есть у меня особая любовь – бобры. У нас сейчас не осталось ни одной малой реки, где бы они не жили. Практически не осталось. Количество бобров во многих регионах неуклонно увеличивается.
– Слава богу, что прошла мода на бобровые шапки и воротники!
– Действительно, в первой половине ХХ века бобры стали почти исчезнувшим видом. Ради их сохранения создавались даже заповедники, в частности Воронежский. Там бобров в неволе содержали (и содержат!), именно оттуда они расселились по стране. И, наверное, наш институт одним из первых обратил внимание на новые реалии, потому что бобры тоже создают запруды и водохранилища. Они, нужно сказать, бывают очень внушительные – я видел плотину длиной 180 метров.
– Зачем бобрам плотины?
– Во-первых, это убежище. Большой разлив воды позволяет прятаться от хищников и добираться до кормовой базы, не опасаясь нападения. Во-вторых, по воде легче транспортировать те ветки и деревья, которые бобрам пришлись по вкусу или которые потом идут на строительство плотин, используются в виде запасов пищи на зиму.
– Как они себя ведут зимой?
– Зимой бобры активны, не спят, выходят через лунки (продухи) из воды, грызут деревья... Но часто именно зимой становятся жертвой хищников (волков), так как не успевают быстро спрятаться.
– Мне почему-то представляется, что через много лет люди и бобры застроят всё вокруг плотинами, и сделается матушка земля неузнаваемой, и будут на земле жить одни люди и бобры...
Это я, конечно, в шутку говорю. Спасибо вам большое за беседу, Александр Витальевич.