Скоро сорок дней, как нет с нами писателя, историка, публициста Сергея Семанова.
Наш корреспондент встретился в Санкт-Петербурге с его дочерью Марией Фоминой, чтобы вспомнить об этом замечательном человеке.
– Каким он был, ваш отец, Сергей Семанов?
– Во-первых, спасибо, что помните, а во-вторых, кроме вас и Марка Любомудрова, никого в нашем городе не осталось, кто знал бы отца лично. А у меня с отцом были интересные и своеобразные отношения – у нас был, если можно так выразиться, эпистолярно-телефонный роман. Мы с ним расстались в 1969 году, когда я была ещё совсем ребёнком. Он уехал в Москву, где возглавил редакцию серии «ЖЗЛ» в издательстве «Молодая гвардия», а позже, в 1976 году, стал редактором журнала «Человек и закон». Интеллектуальная связь с ним никогда не прерывалась. Он писал мне письма, а я в ответ отправляла ему свои детские, а потом подростково-юношеские ответы. Он называл меня – Кискин. Как сейчас помню его твёрдый почерк, которым он это домашнее имя писал. И что самое интересное: письма, полученные от меня, он потом вместе со всем архивом сдал в отдел рукописей Ленинки. Был даже забавный случай: некий московский студент решил написать дипломную работу на тему «Образ советской девушки 80-х годов» на основе этих писем. Отец смеялся… Потом у нас был длительный период необщения. Начались, как их сейчас называют, «лихие девяностые»…
– Как отец переживал эти события?
– Отец очень тяжело переживал то, что происходило со страной и её людьми. Он считал это катастрофой и тягчайшим преступлением. Все эти годы он почти ничего не писал. Злые языки даже говорили, что Семанов замолчал навсегда.
– Но ведь это не так...
– Прошло некоторое время, и он как-то ожил, стал писать острые статьи в патриотические газеты и журналы. Из-под его пера буквально полилась злободневная, острейшая публицистика на самые разные темы нашей «россиянской» действительности. Он заново переосмысливал и наше советское прошлое. Надо сказать, что он, один из немногих в патриотической оппозиции ещё времён «горбачевизма», не цеплялся за социализм, хотя понимал, что уничтожение существующих форм государства влечёт за собой и резкое ухудшение жизни народа.
– Какие произведения советской литературы он, на ваш взгляд, любил больше всего?
– Он наизусть знал романы Ильфа и Петрова, Михаила Булгакова, солженицынский «Один день Ивана Денисовича». И всё-таки он постепенно расставался со своей либеральной шестидесятнической юностью. Потом появилась его великолепная статья с безжалостным разбором исторических истоков социальной сатиры Ильфа и Петрова, которая оказалась на поверку изрядно русоедской. Начался второй этап нашего с ним общения – и это было общение не столько с отцом, сколько с историком современной России. Мы перешли на телефонный режим. Обсуждали все проблемы, тревожащие души наших людей. И здесь очень наглядно проявилась эволюция, которую проделал мой отец. Он был сначала типичным шестидесятником, потом стал ярко выраженным белогвардейцем (по рассказам моей мамы, заночевавший как-то в доме Андрей Битов назвал их жилище «белогвардейским гнездом»). Но он и учился у большевиков тактике макиавеллизма политической борьбы.
– Да уж, жёсткость его оценок была запредельной.
– Отец с усмешкой и одновременно с удовольствием рассказывал, что в детстве во дворе мальчишки звали его Лютый. Он был человеком эмоциональным и частенько перегибал палку. Кто-то даже сказал, что отец «переучился у большевиков». И при этом он был чувствителен, даже сентиментален. Но не в политических взглядах – и не по отношению к близким. Потом очень увлёкся изучением сталинского периода нашей истории. Он был ярым противником «отрицателей» исторической России. Сталинистом в примитивном смысле этого слова не был, но Сталин как исторический персонаж интересовал его до конца жизни.
– А события XXI века?
– Отец не принимал и осуждал плановый развал страны и чужебесие времён «катастройки». Негласный сговор нашей политической элиты с заокеанским истеблишментом не оставлял никаких шансов для русских быть хозяевами в собственной стране. Последние годы он, при его всегдашнем оптимизме и несклонности к унынию, как и многие, искренне желающие добра России люди, испытывал тревожные чувства. Незадолго до своей кончины он сказал мне: «Нас ждёт пугачёвщина без Пугачёва!» И когда я попросила объяснить, что он вкладывает в эту метафору, он сказал, что пугачёвщина хоть и потерпела поражение, но заставила крепостничество всё-таки пойти на некоторые уступки, а нам предстоит атомизированная, мелкая война всех против всех.
– Бытует мнение, что ваш отец был неформальным лидером так называемой русской партии и борцом за русское дело «в невидимой области духа». И не секрет, что в апреле 1981 года по записке председателя КГБ Юрия Андропова «о вреде русизма» Сергей Семанов был снят с должности редактора и поставлен под надзор с запрещением работать и публиковать свои статьи и книги.
– Он очень мало говорил на эту тему. Я об этом узнала уже в зрелом возрасте от ленинградских родственников и из печатных изданий. Насколько мне известно, его вызывали в КГБ, много часов допрашивали, потом поместили под домашний арест. Ну и, естественно, на дальнейшей карьере был поставлен жирный крест. Его, как он сам с улыбкой говорил, «подстрелили на взлёте». Но отец никогда не представлялся, как это сейчас многие спекулятивно делают, невинной жертвой тоталитаризма. Незадолго до смерти он сказал мне: «А что? Я сам виноват. Гора же не виновата, что губит альпинистов. Они сами на неё лезут. Так вот и я – полез на гору и свалился». Но могу определённо сказать, что отец стоял у истоков русского возрождения, которое начинало складываться ещё в 60-е годы прошлого века на базе тогдашнего ВООПИК – Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Это была попытка «из-под глыб» идеологии вычленить, высвободить правду о великой и трагической русской истории и поднять, если угодно, «русский вопрос». Отец долгие годы был «имперцем» и «русским националистом» – одновременно и в невульгарном понимании этих понятий. Темы «нация» и «империя» слились в нём в некое синкретическое общее, отражённое в одной из его последних статей «Природные границы государства Российского». Отец был исторически мыслящим человеком во всём, в том числе и в оценках современного политического состояния страны. Он как-то сказал, что для него текст существует только тогда, когда в нём есть конкретные факты, цифры и даты.
Пользуясь случаем, хочу пожелать нашим людям «всегдашнего интеллектуального гражданского мужества».
Беседу вёл