Мой друг и врач Света Зайцева
Любое хроническое заболевание, как правило, сопровождает человека по жизни до его конечного пункта назначения. Кто-то идёт по своей жизни с песней, а кто-то с гастритом или с чем похуже. Впрочем, петь никому не возбраняется. У меня с двадцатичетырёхлетнего возраста образовался верный попутчик – нейродермит. Хотелось мне или нет (а мне, конечно, не хотелось), но он был со мной всегда, и я не могла с ним не считаться. Частенько он диктовал мне свои условия совместного проживания. Он говорил: «Дорогая, ешь побольше жирного, солёного, острого, копчёного, сладкого, клубники, цитрусовых. Запивай вином, шампанским, коньяком, пей как можно больше кофе, не соблюдай режим, и я не расстанусь с тобой ни на секунду. Я одарю тебя красными пятнами по всему телу. Твоё лицо будет гореть нездоровым румянцем, и ты будешь постоянно почёсываться. Мы будем счастливы вдвоём. Только ты и я, нам больше никто не нужен».
Согласитесь, чýдная перспектива, но почему-то она меня не соблазняла. Я поступала наперекор его советам, воздерживалась от настойчивых рекомендаций, пила глюконат кальция, супрастин с тавегилом, воспалённые участки тела покрывала разными мазилками. Ненадолго мне удавалось избавиться от навязчивого спутника под ласковым крымским солнышком, принимая морские ванны. Если летом нейродермит уходил в отпуск, то начиная с октября и по апрель он работал на полную катушку. Иногда мне приходилось спасаться от него в ЦКВИ и проходить курс лечения по методу доктора Самсонова, успешно защитившего кандидатскую диссертацию.
В какой-то период в ведущем центре страны по борьбе с кожными недугами увлеклись ПУВА-терапией (облучение ультрафиолетовыми лучами), однако моё знакомство с ней не состоялось. Ввиду моей беременности меня ПУВЕ не представили, а вместо этого отправили за государственный счёт в санаторий в Сочи на целых двадцать четыре дня. Увы, кавказские красоты, повышенная влажность и Мацеста моему организму по душе не пришлись. Он хранил верность полынному духу Восточного Крыма. Но, как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят, и организм вместе со мной с удовольствием проводил утренние часы на пляже. Прислушиваясь к успокоительному шелесту морского прибоя, я невольно вспоминала озорную сельскую пенсионерку, развлекавшую цэкавэишных пленников малоприличными частушками из деревенского репертуара, исполняемого на свадьбах, Святках и Масленице. Вот как фольклор семидесятых прошлого столетия откликнулся на серьёзную проблему мужского здоровья (из семейной переписки):
– Дорогая моя Муся,
Я сейчас в Сочах лечуся,
Поливаю х… водой,
Чтобы был он молодой.
– Дорогой мой Пантелей,
Воду на х… зря не лей.
Если нету в яйцах мочи,
Не помогут даже Сочи.
За три года до сочинского санатория у меня произошла ещё одна встреча с Кавказом, связанная с проблемой здоровья. Оказалось, что первая из трёх жён маминого дяди проживала в собственном доме в Абхазии и готова была предоставить мне и кров, и стол, а также свести с местной знахаркой, излечивающей от Всего.
И вот однажды августовским утром я прибыла в город Сухуми, где меня встретила вышеупомянутая жена номер один. Людвига Модестовна была необыкновенной личностью. Родилась она в Саратове в семье поволжских немцев, её отец служил священником в местной лютеранской церкви. Как она познакомилась с моим двоюродным дедушкой, я не знаю, но мне известно, что в сорок первом, когда их сынишке исполнилось девять месяцев, а фашистские полчища подступали к Москве, её арестовали как немецкую шпионку. Однако Людвигу не расстреляли, заменив «смерть шпионам!» ссылкой в Сибирь, где нуждались в лишних, пусть и немецких, рабочих руках. В лагере молодая женщина чуть не умерла от тяжелейшего воспаления лёгких. Спасая заключённую, местный доктор без памяти влюбился в хорошенькую пасторскую дочку. После смерти Сталина Людвига получила свободу, которой воспользовалась по собственному усмотрению. Ни в Москву, ни к маминому дяде она не вернулась. Она вышла замуж за спасшего её в лагере врача, и они обосновались в небольшом абхазском посёлке.
Увы, счастье было недолгим. Тяжёлые годы в Сибири подорвали здоровье того, кто спасал от болезней других, и вскоре отняли у Людвиги Модестовны спутника жизни. Оставшись одна, она стала искать утешения в трудовой деятельности и овладела неженской профессией строительного прораба. Не только непосредственные подчинённые, но и всё местное мужское население боялись Людвиги пуще огня, ибо пятнадцать лет сталинского ГУЛАГа превратили скромную саратовскую Гретхен в беспощадную воительницу Валькирию. В то же время женская половина посёлка восхищалась и завидовала сельскохозяйственным успехам суровой и непреклонной Модестовны.
Она по праву гордилась своим садо-огородом, где произрастало всё фруктово-овощное, о чём только могла мечтать советская хозяйка. В этом растительном раю проживали многочисленные кролики и одинокая гордая коза Катька, которые нуждались в дополнительном внимании. Его-то мне и поручили оказывать во время моего гостевания. В мои обязанности входило снабжение свежей травой кроличьего поголовья и кормление рогатой скотины опавшими фруктами, в основном персиками. Во владениях Людвиги Модестовны и травы, и плодов наблюдалось в изобилии. В благодатных условиях влажных советских субтропиков сорняки постоянно брали приступом грядки благородных овощей и даже грозили виноградным рядам ароматной изабеллы, из которой делалось домашнее креплёное и благоуханное вино.
Со своими обязанностями я справлялась легко. Кролики не жаловались, при моём появлении они трепетно прядали ушками не то от лицезрения и запаха нового действующего лица, не то от предвкушения встречи со свежайшей вегетарианской жвачкой. С козой дела обстояли хуже. Дереза Катька сильно меня не полюбила, хотя я изо всех сил старалась ей угодить, принося в тазике отборные подгнившие персики, сыпавшиеся с веток на мать сыру́ землю. Возможно, Катька мне завидовала и хотела тех же истекающих сладостным соком плодов, которые я срывала с дерева и с наслаждением отправляла в рот. Но факт остаётся фактом: малейшее проявление внимания с моей стороны, как и простое передвижение по садовой дорожке вдоль загона, вызывало у животного бурные отрицательные эмоции. Абхазская коза-дереза, опустив голову, разгонялась и неслась на меня. От коварного удара небольших, но опасно заострённых рогов меня спасала металлическая сетка заграждения. Козьи вероломные действия вызывали возмущение. Какая чёрная неблагодарность! Я её кормлю-пою, а она покушается на мою жизнь! Только к концу каникул мне открылась истинная причина её неприязни ко мне.
Встретив меня в аэропорту, Людвига Модестовна, как и обещала, немедленно направилась со мной к местной целительнице. Консультация обошлась в десять тогдашних рублей, а полученные рекомендации сводились к соблюдению режима дня, диеты, ежедневному трёхразовому потреблению успокоительной настойки по старинному и секретному рецепту, а также наложению на поражённые участки кожи вонючей мази, изготовленной в домашних условиях руками альтернативного медицинского светила.
Прошла неделя, а обещанных молниеносных результатов лечение не приносило. И тогда Людвига Модестовна взяла под личный контроль процесс моего выздоровления. Он заключался в следующем: за ранним подъёмом с пробежкой на пляж и окунанием в море следовал плотный завтрак из мамалыги, свежеиспечённого лаваша с огородной зеленью и домашним козьим сыром. Полученные калории тратились на полезный труд в саде-огороде и кормление домашних животных. Затем следовала передышка, приведение себя в порядок и накрытие обеденного стола к появлению хозяйки со стройплощадки. Трапеза проходила в непринуждённой атмосфере. Беседа о том о сём сопровождалась поеданием жаркого из кролика, курицы или голубя, салата из овощей с грядки и непременным заливанием в меня стаканчика самодельного вина из дивной изабеллы последнего урожая. Само собой разумеется, что алкоголь вызывал у моего организма непреодолимую потребность в послеобеденном отдыхе. Пока моя почти что двоюродная бабушка Людвига заканчивала разборку с увиливающим от обязанностей персоналом местного СМУ и готовила вечернюю еду, я отправлялась на прогулку к морю. За ужином меня поджидал ещё один стаканчик вина. Я чувствовала, что божественный алкогольный напиток очень нравился моему нейродермиту и вредил здоровому образу жизни. Однако противостоять железной воле моей благодетельницы я не смела, да и не могла, – кишка тонка.
А теперь о самом важном моменте в программе Людвиги Модестовны. Она собственноручно выдаивала козу и заставляла меня принимать вовнутрь три раза на дню по 250 граммов парного молока. Весь посёлок мечтал заполучить целебный продукт. О пользе козьего молока всяк был наслышан и приписывал ему чудеса целительства, безгранично веря в его волшебные качества. Одна я ненавидела сей эликсир здоровья, отчего чувствовала себя виноватой и несчастной. Даже от запаха, не говоря уж о вкусе, меня выворачивало наизнанку. Признаться в этом было равносильно подписанию смертного приговора, и мой кошмар в абхазском раю длился до тех пор, пока я его не покинула. Коза – краса и гордость хозяйки – всё чувствовала и, естественно, не могла простить мне отторжения своей продукции, за что и мстила, нанося разъярённые удары, достававшиеся, к счастью, не мне, а железной сетке. Через несколько лет дух всех бодливых Катерин угомонился, потому что мой сын с удовольствием пил целебное молоко, поставляемое подмосковной дерезой Катькой, полной тёзкой сухумской козы.
Подведя итоги первой нейродермитной пятилетки, пришлось констатировать неутешительные результаты. Несмотря на разнообразные и прогрессивные методы лечения, заболевание сдаваться не собиралось. Зато в личной жизни за пять лет произошли перемены. Я вышла замуж, родила ребёнка и поменяла место работы, став преподавателем кафедры иностранных языков в Московском высшем художественно-промышленном училище, основанном графом Строгановым для одарённых крепостных детей. Учебное заведение, называемое в народе Строгановкой, как и Муха в Питере, ковало дизайнерские кадры для Страны Советов во всех возможных областях прикладного искусства. Например, художники-монументалисты приложили немало усилий, чтобы советские города и веси украсить внушительными мозаичными панно и скульптурными памятниками, прославляющими трудовые, военные и мирные подвиги людей нашей великой державы.
Я с благодарностью вспоминаю годы, проведённые в Строгановке, которые позволили мне с удовольствием и совершенно бесплатно учиться. К моим услугам была огромная библиотека с книгами, журналами, каталогами, альбомами, монографиями по живописи, скульптуре, ювелирному делу, мебели, тканям, керамике, фарфору, оформлению помещений, ландшафтов и предметов. Я ходила на всевозможные выставки и студенческие показы. А самое главное, в укромном уютном уголке чудесного музея прикладного искусства, среди китайских ширм и ларцов графа Строганова, я обменивалась знаниями с прелестными дамами – служительницами кафедры истории искусства. Я пыталась привести в чувство их запылённые временем знания французского, а они прививали мне вкус к прекрасному, разрешая посещать свои лекции.
Среди моих студентов попадались симпатичные, талантливые, неординарно мыслящие люди. У всех за плечами была художественная школа, у многих имелся трудовой стаж по выбранной специальности, но они тратили ещё пять лет жизни на овладение профессией, что вызывало у меня огромное уважение. Наверное, поэтому сегодня молодёжь, преимущественно женского пола, объявившая себя дизайнерами после окончания несколькомесячных курсов, вызывает у меня жалость, сострадание или что другое, но никак не доверие. Я знаю точно, что девальвация понятия «профессионализм» грозит всем нам страшными последствиями.
Кафедрой иностранных языков в мою бытность в Строгановке заведовала Зоя Ивановна Бурова. Была она чрезвычайно колоритна. Тот факт, что её отец долгие годы преподавал в МВХПУ, несомненно, отразился на карьере дочери. В административных кругах училища она числилась человеком «из своих», что позволяло ей занимать высокую и ответственную должность. Справедливости ради надо отметить, что однажды она написала учебник английского языка и постоянно его усовершенствовала, готовя к новым переизданиям. Заседания кафедры проходили всегда в принуждённой атмосфере строгой деловитости с непременным отчётом одного из преподавателей и научным докладом другого. Повестка дня заканчивалась рубрикой «разное» и включала долгое чаепитие с отмечанием либо какого-нибудь праздника, либо чьего-то дня рождения. Коллектив был сугубо женский и состоял в основном из старослужащих и нескольких новобранцев вроде меня. Первая категория считала себя слишком молодой, чтобы уходить на пенсию, а вторая даже и мечтать о ней пока не смела.
Во время отчёта и доклада каждый присутствовавший на заседании сосредоточенно смотрел в разложенные перед ним бумажки, имитируя бурную, но молчаливую мысленную деятельность. Одна лишь Зоя Ивановна была занята «настоящим» делом. Она приводила в порядок ногти на руках и наводила марафет, накладывая макияж на лицо и взбивая мелкозубчатой расчёской кудри. Время от времени она громко сморкалась, отчего выступающий вздрагивал и застывал на мгновение с застрявшими в горле словами. В целом Зоя Ивановна производила впечатление человека не злобного, но легко поддающегося влиянию своей лучшей подруги, снедаемой завистью и диабетом. За чашкой чая и куском торта Зоя Ивановна ратовала за здоровый образ жизни, рассказывая бесконечные истории про своего третьего мужа Костика. Официального спутника жизни своей начальницы я никогда не видела, но почему-то питала к нему нежные чувства. Зав. иностранным хозяйством нашего учебного храма искусства не скрывала истории знакомства с отставным полковником, имевшим счастье связать себя узами брака с женщиной, чьё лицо удивительно напоминало характерное изображение грушеобразного лика французского короля Людовика XVIII.
Расставшись со вторым мужем, Зоя Ивановна решила немедленно реализовать третью попытку в преодолении планки счастливого брака. Как и героиня Ирины Муравьёвой из фильма «Москва слезам не верит», она начала с научного зала Библиотеки имени Ленина и с посещения всех мероприятий Дома учёных на Пречистенке. Улов научных кадров не оправдал ожиданий: слишком мелкие попадались экземпляры. Затем поиски героя продолжались в санаториях и домах отдыха. Однако и в тех и в других местах поправки здоровья преобладал женский контингент с немногочисленными немощными особями мужского пола. И тут кто-то посоветовал автору учебника отправиться в однодневный пеший поход – в столичной газете «Досуг» регулярно печатались объявления об экскурсиях с Белорусского вокзала. Идея Зое Ивановне понравилась. И вот в одно прекрасное воскресное утро она в боевом раскрасе охотницы за мужскими скальпами, с рюкзаком за плечами и фляжкой коньяка вместо томагавка, надев удобный тренировочный костюм и кеды, вышла на туристическую тропу Подмосковья. Охота оказалась на редкость удачной. Где-то под Звенигородом в плен был взят разведённый полковник Костик и в кратчайшие сроки приведён к брачной присяге.
Отставной военный Константин с удовольствием выполнял новые обязанности. Особенно ему нравилась дачная жизнь. Он завёл двух немецких овчарок и поручил им охрану загородной резиденции. Собаки прекрасно справлялись с поставленной задачей, но не могли полностью себя обеспечить провиантом, поэтому хозяин каждые два дня приезжал с проверкой, ночёвкой и запасами съестного. В холодные месяцы Костик топил дачную печь, и вся кафедра пребывала в волнении, как бы он не угорел. В тёплое же время года мы переживали за садово-огородную деятельность новообращённого сторонника подсобного хозяйства Константина. Зоя Ивановна эмоционально комментировала работу мужа на приусадебном участке: «А мой-то, мой что учудил. Взял да под яблоней посадил два куста сирени. Да его за это надо самого на яблоне за я-ца повесить, чтоб неповадно больше было». К счастью, расправа происходила только на словах, потому что мы регулярно получали сводки про действия Костика на дачном фронте. Вот он набрал в лесу корзину белых, повесил их сушить, а тут зарядили дожди. Грибы не выдержали влаги и сгнили. В другой раз бывший полковник забыл приоткрыть парник, и в нём полностью сопрела огуречная рассада.
В какой-то момент Костик стал исповедовать новую диетическую религию – сыроедение и даже каким-то образом сумел обратить в неё свою супругу. Поначалу всё шло хорошо. Зоя Ивановна подвела под модное увлечение теоретическую базу: мол, если бы приматы не ели сырые продукты, не превратились бы они в человека. Подавая нам наглядный пример, она в свои присутственные дни постоянно грызла морковь, хрустела листьями капусты и яблоками из Костикина урожая. Весь начальственный стол был уставлен принесёнными из дома баночками и бутылочками, содержащими салаты и свежевыжатые соки. Теперь мы с медицинской точки зрения знали, какой овощ и какой фрукт лучше всего отвечает за деятельность того или иного нашего органа и чего нам не хватает для полного счастья. Две кафедральные подлизы немедленно перестали ходить в преподавательский буфет и каждый перерыв демонстративно гремели стеклотарой, изображая на лицах блаженство. Правда, одну из этих подхалимок я застукала в женском сортире запихивающей в рот кусок сдобной булки, но пусть это останется на её совести.
Вскоре у главной сыроедки начались проблемы с желудком, который не справлялся с переработкой обильно поступающей в него клетчатки. В отсутствие в те времена телевизионной фармацевтической рекламы Зоя Ивановна не знала, что если у тебя внутри «шум и гам», то тебе нужен эспумизан. Вдобавок к звуковым эффектам стопроцентный натуральный морковный сок отметил лицо и тело потребительницы бросающимися в глаза пятнами. Да здравствует поразившая Зою Ивановну аллергия! Благодаря ей состоялось моё знакомство с чудесным человеком и врачом.
У преподавательницы нашей кафедры Зинаиды Георгиевны Зайцевой дочь Светлана окончила 3-й мед, поступила в аспирантуру и в свободное от написания диссертации время лечила пациентов в больнице имени Короленко, тесно соседствующей с моим возлюбленным ЦКВИ. В этой же цитадели борьбы с кожно-венерологическими заболеваниями находилась и соответствующая данному профилю учебная кафедра, возглавляемая профессором Машкиллейсоном. Он являлся научным руководителем Светланы Зайцевой и настолько высоко оценил способности своей аспирантки, что даже пригласил её работать на вверенную его заботам кафедру. Светлана полностью оправдала доверие шефа и в положенный срок блестяще защитилась. Вместе со степенью кандидата медицинских наук она получила ставку на столичной кафедре. О такой карьере мечтали тысячи аспирантов нашей необъятной Родины.
Как-то в перерыве между занятиями я сделала над собой усилие и решила предстать перед раздражёнными сыроедением начальственными очами. В кафедральном помещении я застала необычную картину. Около сидевшей в кресле заведующей стояла миниатюрная девушка в белом халате врача. Она внимательно разглядывала агрессивные покраснения на лице и руках Зои Ивановны и тихим, но твёрдым голосом задавала вопросы. Было что-то такое в манерах белоснежной девушки, что вызывало немедленное к ней доверие и уверенность, что она может помочь. После осмотра, вынесения вердикта, полученных рекомендаций и выписки рецептов Зоя Ивановна сменила раздражение последних недель на гостеприимную любезность и громко обратилась к лаборантке:
– Эй ты, как там тебя, – забыла, пойди сюда.
Продолжение в следующем номере
Первая глава – в № 45, 46