Ирина Моргачева,
Санкт-Петербург
* * *
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами – себя.
А.С. Пушкин, Евгений Онегин
Нулём ни трон, ни подоконник
Нельзя заполучить без мзды,
А единицею спокойно
Добраться можно до звезды.
Имеет острый клюв вороний,
Отточенность карандаша,
Прямую стать и почерк ровный…
Да, единица хороша!
Нуль – пустота и пыль дороги,
Ни будущих, ни прошлых лет.
Всего печальнее в итоге,
Что и стремления в нём нет.
Но мир жесток. Ему внимая,
И единицы, и нули
Средь кущи цифрового рая
Сидят как раки на мели.
Пытаясь посмотреть иначе
На всё, чем полнится земля,
Вникаю в смыслы Фибоначчи,
И начинаю жизнь с нуля.
Юлия Александрова,
Москва
Три летних месяца
Июнь-бродяга покидает отчий дом,
Чтоб порезвиться на лугу,
который вышит
Цветами яркими,
и птиц в траве услышать
И с ними поболтать о том о сём.
Июль проводит дни и ночи у воды –
Она спасает от жары, когда всё зреет.
Как земляника на опушке заалеет,
Её листвою прикрывает от беды.
Заходит август, нагулявшись,
снова в сад,
Ведь здесь тепло,
а за калиткой бродит дождик.
Раскрасит флоксы,
георгины – он художник,
Ему в подарок груш и яблок целый ряд.
Три летних месяца. И вместе, и поврозь.
Но любят с детства это время золотое,
Его так ждут и, соблюдая все устои,
Безумно рады,
что вкусить их довелось.
Вадим Корнеев,
Курск
Не многим, знаю я, дано…
Е.И. Носову
Нас в напряжённой тишине
Слова, казалось, били током.
Вы говорили о войне –
Явленье страшном и жестоком.
И он вставал так зримо – миг,
Миг жизни перед амбразурой...
И это были стопки книг,
В упор расстрелянных цензурой.
Вы говорили о «вожде»,
О тех, кричавших: «Малой кровью...»
Вы говорили о нужде –
Крестьянской, многодетной, вдовьей.
Вы говорили обо всём,
Покой собравшихся нарушив,
О том, что рухнул чернозём,
Что рушатся, крушатся души.
И откровения глоток
Тогда взрывался в нас, тревожа,
И правды колкий холодок
Мурашками бежал по коже.
Не многим, знаю я, дано
так говорить, так жить –
всем сердцем!
И протрезвляет сладкопевцев
«Победы красное вино».
Олег Сешко,
Витебск, Беларусь
Сумерки
Моей бабушке Зине, живьём с малолетним сыном закопанной в землю карателями во время Великой Отечественной войны.
Написать это стихотворение меня побудила белорусская оппозиция, которая, проиграв четыре года назад выборы, попыталась устроить мятеж и вышла на улицы со своими флагами.
Зина, сегодня сумерки, что кисель.
Снова сентябрь увяз
в придорожной жиже.
Струи дождливо тянутся в канитель,
прошлое прилетает, садится ближе.
Помнишь, учила сына: «Не обмани!
Станешь большим и сильным,
таким, как папа».
«Хайль!» – за окном вопили
больные дни,
к новой оси времён поднимая лапы.
Младшие братья бегали посмотреть,
Свёкор стонал на печке,
как ветер в роще.
Зина, они все выжили в эту смерть,
после войти в другую им было проще.
Жили, что не жили –
плакали по ночам,
в снах собирали в кучу родные кости.
Что ты такое крикнула палачам
в их безмятежный час
абсолютной злости?
Гордо шептала сыну: «Не устрашись,
папа придёт, за нас отомстит,
мой милый».
Что ты такое знала про эту жизнь,
если спокойно встала на край могилы?
Тихо сжимала сына в подземной мгле…
Пан полицай остатки допил из фляги.
Вспомни его повязку на рукаве.
Нынче у нас на улицах те же флаги.
Память пронзает доверху из-под пят.
Это свобода – право взойти на плаху.
Если отринешь – мёртвые возопят,
примешь – и сразу станешь
сильнее страха.
Ольга Бородина,
Ижевск, Удмуртская Республика
Рай на земле
Я в природу, как в рай,
забреду не спеша,
Постою, словно в церкви,
не смея дышать.
До беспамятства я заскучала, леса,
Свежесть воздуха,
птицы, родник, небеса.
Скину всё, что казалось мне нужным
в судьбе,
Но оно не спасало от жизненных бед.
В душном доме, за дверью,
оставлю уют,
И природа без слов
примет просьбу мою.
Нам, природа, с тобою
в глаза б заглянуть.
Как недолог и зол человеческий путь.
Но в заботах о хлебе насущном – я вновь
Далека от мелодий лесов и лугов.
«Витью-вить», «и-чек-чек», «тиу-ти»,
«кро-кро», «кар» –
Разве есть в этом мире
подобный нектар!
Как же я пропускать
это действо могла? –
Но сегодня я вновь
обрела дивный клад.
Это, кажется,
дрозд засвистел от тоски...
Вот цветок предосенний
раскрыл лепестки...
Незнакомых грибов разухабистый ряд...
Всё, природа, тебе это благодаря!
Раскрываешь секреты свои не спеша,
Я пленённо стою и не смею дышать.
Время, остановись
иль помедли чуть-чуть, –
У природы в гостях я хочу отдохнуть.
Перевёл с удмуртского Сергей Матвеев
Елена Безрукова,
Барнаул
* * *
Я возьму лишь рябь на лужах,
палых листьев дребедень,
выглянувшую наружу
маленькую птичью тень,
голубя летящий крестик,
тёплый ветер, дальний гром
и закопанный секретик:
яркий фантик под стеклом.
Я возьму лишь еле-еле
посветлевшее окно,
незаправленной постели
неостывшее тепло,
склад в коробочке бумажной
первых опытов души –
всё, что, ах, казалось важным,
настоящим и большим!
А теперь в саду неверья
и в степи небытия –
где волшебные деревья,
обнимавшие тебя?
Где пропахшие морозцем
на пороге мать с отцом?
Вот она лишь улыбнётся –
и прощён ты, и спасён.
Кто ты, кто ты, где ты, где ты?
Привкус счастья, обмани.
Голубой комочек света,
неразученные дни.
Часовая скачет стрелка
через маленькую жизнь.
Почему всё стало мелко?
В чём ошибка?
Расскажи...
Надежда Бесфамильная,
Москва
К Персеидам
Бабочкой полощется на ветру,
И узор затейный – павлиний глаз,
Широко покроено, на жару,
Через ноги сбрасывать – в самый раз.
А и кто увидит? Одна в дому,
Разве что у стен завелись глаза…
Поносила платье – сниму, сниму,
Через ноги, ситчик, сползай, сползай.
Падай на пол, ситчик, не затопчу,
Лишь поддену ловко босой ногой,
Да рукой легонечко подхвачу,
И пройдусь по дому почти нагой,
И повешу снятое на крючок,
Что любимым намертво в стенку вбит,
Ситцевое платьице, пустячок,
На виду всю зиму пускай висит.
Сандалеты с крылышками – под ним,
А на небе сонмища Персеид,
И грустит всевидящий херувим,
И знакомо август внутри болит.
Максим Замшев,
Москва
* * *
Такая вроде жизнь была не злая,
Что злиться вроде не на что теперь.
Наверно, было б лучше жить, не зная,
Что мы не обойдёмся без потерь.
Наверно,
было б лучше жить смиренно,
Как в Бельгии какой-нибудь кюре,
И нету пользы в том, что постепенно
Схожу на нет, как осень в ноябре.
И если Гегель прав, и по спирали
История ползёт, то мой виток
Какие-то мошенники украли
И превратили в скомканный листок
Бумаги, на котором только буквы
Кривые, как дороги в глухомань.
Я перед смертью попросил бы
клюквы.
Не Чехов я. И ни к чему шампань.
Борис Илюхин,
Москва
В разлуке
Время ожидания неспешное,
Что ему все наши нетерпения?
Не на век расстались мы, конечно же,
А на миг его оцепенения.
Кажется: вот-вот – и утро сбудется
Вместе с новым счастьем обладания,
Но всё глуше, всё пустынней улица,
Всё мертвей,
всё бесприютней здания.
Раздвигает ночь до безнадёжности
Пустоту невнятного сомнения:
Я один, я затворён в беззвёздности,
Утро будет, но останусь тенью я.
В этой тьме бесплотной,
как проклятие,
Двое нас бредёт по одиночеству;
Мы-то помним, как тесны объятия,
Мы-то знаем, что нам завтра хочется.
Но незримо гибнет мироздание,
Из-под ног уходит твердь привычная;
Что – любовь, и что есть обладание,
Если счастье из обетов вычтено?
Ухожу я по ночному городу
Или возвращаюсь – это бдение
Для надежд наивных, если молод я,
Но я зрел и мудр... И нет спасения.
Максим Крайнов,
Москва
* * *
Летом у подножья Эчки-Дага,
там, где раздвигается овраг,
вольно поселился доходяга –
явно не из уличных бродяг.
В хижине его почти уютно –
полностью продуман каждый штрих.
Его воля хоть не абсолютна,
но повеселей, чем у других.
Он с утра вибрирующим свистом
будит птиц, гнездящихся окрест.
В полдень у запасливых туристов
выпросит мясной деликатес.
Каждый раз за порцией растопки,
чтобы развести себе очаг,
по крутой с промоинами тропке
должен он ходить на Эчки-Даг.
Рядом с ним бежит его собака,
зная, что, свернувшись у костра,
засыпать так зыбко и не зябко
и не просыпаться до утра.
Осенью под склоном Эчки-Дага
бледный поднимается дымок.
Это вновь воскресший доходяга
ищет, кто б ему ещё помог.
Нина Великова,
Краснодар
Россия
Здесь солнце не заходит никогда –
Так много дел у яркого светила!
Леса и реки, сёла, города
Живут в лучах могучего Ярила.
Моя Россия! Как прекрасна ты!
В садах Кубани и тайге Саяна,
Сияют купола моей Москвы
И всполохи Полярного сиянья.
Колышутся колосьями поля,
Волнуются моря дыханьем ветра.
Цветёт и крепнет Родина моя
В лучах всё озаряющего света!
Куранты бьют, вступая в Новый год,
И будут бить опять, зарю встречая.
В России снова солнце не зайдёт!
Так велика она и очень величава!
Вера Липатова,
Москва
* * *
один пришёл
увидел лужу
другой пришёл
увидел солнце
третий пришёл
увидел солнце в луже
четвёртый
ничего не увидел
пятый
увидел меня
подошёл ко мне
обнял и поцеловал
Николай Цыганков,
Клин, Московская область
Ранняя осень
Вот и осень в августе,
Тихий дождь в полях,
Облака уж застили,
Солнце в небесах.
По утрам туман надолго
Бережёт земли покой,
По лесам, полям, дорогам,
Остужая летний зной.
С громким криком птичьи стаи
В путь готовятся во мгле.
Родником с горы стекает
Наше время на земле.
Ольга Харламова,
Москва
* * *
А я могла поехать к маме,
она тогда жила-была
под солнцем и луной.
И с нами
ещё была, ещё жила.
Ложилась спать и просыпалась,
и много не великих дел
её руками совершалось.
Дожди шумели, снег белел…
И я могла приехать к маме,
когда – триумф, когда – болит,
земля разверзлась под ногами –
одна она, как монолит,
как тот краеугольный камень,
который держит и стоит.
Да, я могла поехать к маме,
теперь при всём желанье – нет.
Никак ни сушей, ни морями,
ни самой скорой из ракет
не доберёшься в те широты,
где не бывает долготы.
Печали, радости, заботы –
они одни со мной на «ты».