Почему нам не надо становиться европейцами
Прочитала статью («ЛГ», № 22) «Надо ли нам становиться европейцами?» Автор приходит к выводу, что надо. Правда, сетует, что ментальных европейцев в нашем населении всего 17–19%. Но надо постараться, подтянуться, завести настоящую демократию и разделение властей – и «всё будет чрезвычайно хорошо», как говорил герой Ильфа и Петрова.
Удивительно даже, сколь живучи подобные воззрения. Когда-то с ними наперевес пошли мы на штурм ненавистного совка, стремясь, если помните, «войти в европейский дом».
Вообще у нас господствует чисто туристическое представление о Западе: это место, где чисто и богато. А вот почему так – это совсем не простой вопрос. Запад – это вообще удивительный культурно-исторический феномен, к нему принадлежит процентов 15 человечества. Остальные, наверное, тоже не прочь жить богато и опрятно – так ведь не получается. Почему на Западе чиновники воруют всё-таки умеренно, даже в Италии, а в других странах – себя не помня? (Воображать, что у нас воруют как-то по-особенному – это мания величия.) Почему у них так, а у нас вовсе наоборот? Ответ прост: надо завести аналогичный образ правления и переменить надлежащим образом нравы – и всё получится. Наша интеллигенция вообще любит простые мысли – на это обращали внимание ещё авторы «Вех». Бердяев говорил, что идейный багаж наших интеллигентов исчерпывается «карманными катехизисами».
Вы приходите в дом к вашему приятелю и обнаруживаете, что живёт он не в пример лучше вашего. Почему? Оттого ли, что он получил доходную профессию, оттого ли, что женился на разумной жене, а не на вашей мегере, оттого ли, что в 90-м году не терял времени в аспирантуре, как вы, а сразу взял быка за рога и стал торговать спиртом «Рояль»? В чём тут причина? И в том, и в этом, и ещё во многом. Но главное – в характере вашего знакомца. Судьба хоть народа, хоть человека – это развёртывание его характера во времени.
Не знаю, сами ли наши интеллигенты придумали, что всё дело в демократии, или подсказали наши американские друзья, у которых всё хорошее именуется демократией, а плохое – тоталитаризмом.
Но Пётр Первый навсегда прикипел сердцем к Европе, когда там ещё никакой демократии в заводе не было. Демократии не было, а чистота и порядок – были. Более того, были они, если верить роману «Пётр I», даже в московском Лефортове, в Немецкой слободе.
Привязанность нашей интеллигентской мысли к демократии выражает её любовь к простой мысли.
Свобода слова ограничивается приличиями. У каждого свои ограничения.
У них там свобода слова? Полноте, господа! Там у каждого свой движок. Движок, чтоб работать. Чтоб держать язык за зубами. У нас этого нет. Поэтому нам нужны единый двигатель и ограничитель на всех. Вроде как двигатель на старинной фабрике. Или электродвигатель на каждом станке.
Бердяев верно говорил, что именно славянофилы знали Европу. Именно они понимали, что русским это не годится. Европеец по масштабу и настрою личности – лавочник. (Это обстоятельство когда-то привело в ужас полунемца Герцена.) Честный квалифицированный лавочник, любящий своё дело и не обсчитывающий покупателей, потому что эдак можно, упаси боже, потерять клиентуру. В лавке которого всё расставлено по местам и чисто выметен пол. А кто мы? Бродяги. Ничего по-настоящему не ценящие, ни к чему по-настоящему не привязанные и готовые в митинговом азарте разрушить свою жизнь не за понюшку табака. Мы увлекаемся идеями…
Поэтому нам нужен хозяин, который бы отвечал за всё и при
надобности сёк на конюшне за отклоняющееся поведение. Наш человек не любит, когда ему говорят: «Делай, что хочешь». Он активен только под давлением. Я наблюдаю постоянно, как наши продавцы (частники! заинтересованные!) бросают работу, как только слегка приподнимутся в материальном отношении. Всё это настолько неизменно, что не может быть случайностью. Редкие люди работают без понуканий, способны сами себе установить сроки и дать задание. И главное – выполнить его. И при этом все свои неудачи вешают, словно кафтан на чужой гвоздь, как называл это проникновенный знаток русской души И.А. Гончаров. У нас всегда или правительство плохое, или климат, или среда заела.
Что они сами хотят свободы и чтоб никто не давил и не командовал – это верно. Так ведь и подростки постоянно мечтают освободиться от гнёта докучных и устарелых «родаков».
Русский человек – неоформлен, беспределен. Наблюдение старинное. Некоторые связывали это его свойство с беспредельностью и неоформленностью бескрайней Русской земли, где три года скачи – ни до какого государства не доскачешь.
И что тут такого особенного, а паче того – оскорбительного? Напротив, оскорбительно обезьянничать, а не жить своей жизнью. А у нас именно так и есть: настоящим человеком считается европеец. Этот мотив очень выражен в статье: надо подтянуться и стать европейцами. Подтянуться надо, но европейцами нам стать всё-таки не удастся. И не требуется этого. Надо развиваться и совершенствоваться в качестве русских, а не «крашеных кукол европейского просвещения», как называл это Ключевский. Никто никому не должен подражать.
Не потому нам не надо копировать Европу, что мы потеряем свою «самость». Бог бы с нею, с самостью, если б на смену пришли ответственный старательный труд и опрятная разумная жизнь. Подражать не следует, потому что это невозможно и вредно. Не в каком-то высшем и философском смысле, а в самом простом – житейски-практическом. Жизнь от этого становится не лучше, а хуже: беднее, грязнее, уродливее.
Люди не властны в своих учреждениях. Нам нужны не слишком сложные государственно-правовые конструкции. Советская власть была такой простой конструкцией, как и партийные комитеты. Простому человеку можно было куда-то пойти и так ли иначе доискаться правды. Сегодня это не-воз-можно. Об этом я думала, стоя на митинге протеста против вырубки лесов в лесопарковом поясе столицы. Когда-то нельзя было срубить дерево на СВОЁМ участке, потому что это были «лёгкие столицы». А теперь рубят и застраивают. И всё, как объясняет начальство,
«в рамках правового поля».
Предвижу обычное возражение: «А почему же у них всё это действует?» Потому что юридические законы, в отличие от законов природы, приводят в движение люди. А люди у них другие. Узкие, мелкие, склонные подчиняться правилам. Est modus in rebus. Как говорил Гораций, всему есть предел, всё имеет свою меру.
У Андрея Платонова есть рассказ «Государственный житель»: там герой постоянно повторяет: «Ждите движения государства, оно всё предвидит».
«Население, – рассуждал герой, – постоянно существует при государстве и обеспечивается им необходимой жизнью».
Мне кажется, большинство нашего народа – это те самые государственные жители. Они, как платоновский персонаж, стараются «бездирективно ни во что не соваться» – в том числе и в свою собственную жизнь. Они – прирождённые наёмные работники, люди на зарплате. Они не ищут новых путей, они, возможно, и добросовестные и квалифицированные труженики, но им непременно нужно указать их место и круг обязанностей. И пока можно жить (а жить они могут в самых непритязательных условиях) – они будут ходить на это место и исполнять свои обязанности, как привыкли. Как птица летит по заложенному в гены маршруту. Пока не закроется это место – радикально и навсегда.
Это фундаментальное свойство наших людей. Именно так объясняется на первый взгляд необъяснимое: им месяцами не платят
зарплату, а они всё равно туда ходят. «Гордый взгляд иноплемённый» ничего не поймёт: зачем? А они и сами не понимают, зачем. Положено так. А куда идти-то?
Презирать их и насмехаться свысока, как это было принято в эпоху разгула либеральных ценностей, – не от большого ума. Благодаря таким людям у нас как-то ещё теплится жизнь: они как-то учат, лечат, кое-как латают изношенную инфраструктуру.
Наш – массовый! – человек не умеет и не хочет ставить перед собой какие-то там задачи, куда-то рваться, комбинировать что-то, чтобы улучшить своё положение, чтобы заработать что-то, чтобы вылезти куда-то. Его идеал – сидеть на месте и делать, что велят. И это он будет делать до самой распоследней крайности. Пока буквально есть крыша и кусок чёрствого хлеба.
Шевелиться он начнёт, только если этот кусок у него отнимется. Мотивации «вверх», к добыче – у русского человека нет. Или она слишком слаба. Есть мотивация – к спасению. Не в религиозном, разумеется, смысле – в самом обычном, житейском. Недаром в Америке завлекают в сетевой маркетинг идеей обогащения («Ты сможешь путешествовать, купишь более престижную машину»), а у нас – идеей спасения («Ты сохранишь здоровье, убережёшься от ужасов окружающей среды, защитишь детей от наркотиков, нищеты, панели»).
Разумеется, в любом обществе есть разные типы людей. Вопрос состоит в пропорции тех и других. Чтобы капитализм и вообще рыночная экономика были удачны, нужен некий критический процент людей, готовых действовать инициативно и самостоятельно. Если этого минимального процента нет – капитализм не удаётся. Настоящий, действующий, капитализм – это когда в народе силён этот самый капиталистический дух. Когда жизнь понимается (или, скорее, ощущается) как борьба, завоевание, приключение, путешествие с непредвиденным результатом. У нас (и вообще в традиционном обществе) жизнь ощущается как ритуальный танец, как предусмотренное, заранее заведённое кружение. Траекторию этого кружения определяешь не ты, а кто-то высший и главный, он же раздаёт блага. Дали тебе – спасибо, нет – на нет и суда нет.
Менее всего я склонна критиковать такое отношение к жизни. А чего его критиковать-то? Его использовать надо. Понимать и использовать. Строить жизнь с учётом народного характера.
Что следует из нашего характера? Очень простая вещь. Социализм следует. Внутренний, встроенный в глубине личности движок экономического творчества у нашего человека очень слаб. Ну, может, кое-кому на малый бизнес хватит, но большое и серьёзное – не потянет. Именно поэтому наша приватизация привела только к повсеместному развалу и упадку (не единственно поэтому, но в значительной степени), а не к экономическому процветанию и скачку эффективности, как мнилось догматикам экономикса.
У нас нет никакой серьёзной силы, кроме государства. Мне лично, старой либералке и антисоветчице с дореволюционным стажем, очень печально это признавать, но что делать – истина дороже. Только государство способно расставить всех по местам и дать каждому задание. И этого – в глубине души – хочет народ. Не выдуманный либеральными мыслителями, не отдельные и избранные, но тот обычный «замкадский» народ, который есть на самом деле.
Когда-то в 90-е годы я работала в иностранной фирме, которая строила завод в Туле. Нам нужны были люди в администрацию завода. Я решила сделать «добренькое» моей подруге и предложила устроить её на работу – приличную работу, с оформлением по КЗОТу, с пенсионными и прочими начислениями. В своём училище она получала примерно 80 долларов в эквиваленте, на новой работе получала бы триста и даже больше. Она – отказалась. Мотив: «Да я тут привыкла, люблю свою работу». Тогда я по молодости крутила пальцем у виска. Сегодня смотрю по-другому. А крутить пальцем у виска надо на тех, кто пытается заставить народ жить чужой, не своей жизнью.