Названия, которые скульптор Дмитрий Каминкер даёт своим работам, необычны и литературоцентричны. В них ощущается и сюжет, и интрига, и открытый финал. Например: «Модель мира в виде самовара», «Памятник неизвестному организатору», «Полная луна над одиноким седоком», «Памятник плюющему в колодец»…
Позволю себе цитату из своего рассказа «Осень у скульптора», посвящённого Дмитрию Каминкеру: «Осень в его саду выглядит как часть замысла. Среди упавших листьев и яблок Наполеон собирает грибы, грациозная толстушка моется в ванне под фонарём-душем, плывёт по траве корабль, мраморный мальчишка скачет на палке-коне, а в стороне от всех «Слепой» забрёл куда-то в угол сада, сжался в одну линию-трость, но почему-то такое ощущение, что знает, куда идёт… И как мастер всё это выдумывает? Рубит, режет, вытёсывает, куёт, лепит, весело носится по саду с табуном гостей и не устает?! Нормальный человек чай попьёт и устанет. А он нет. «Модель мира в виде самовара» делает...»
– Ваша скульптура «Авиатор» встречает и провожает всех оказавшихся в аэропорту «Пулково». Моя семья называет «Авиатора» не иначе как «Каминкер», приветствует его так. В детстве мне даже казалось, что эту скульптуру и правда так зовут. Встречая в городе ваши работы, я горжусь знакомством с вами. А что чувствуете вы, когда видите свои скульптуры на улице? Ведь они бродят по всему свету – и в России, и за рубежом.
– Ну, иногда я смотрю на них и думаю: «О, чёрт». Вижу, что там надо было по-другому делать. Вообще, для того, чтобы скульптура получилась, должны встретиться три человека. Первый – небездарный скульптор, и такие есть. Второй человек – это талантливый заказчик. Талантливых художников – как собак нерезаных, а талантливых заказчиков очень мало. Мне такие попадались. И третий человек – это талантливый зритель, который сможет это все воспринять и свою интерпретацию этому придать. Он тоже соучастник проекта.
Но вот проблема: читать и писать всех учат, а вот смотреть на какие-то вещи, тем более трёхмерные, – нет. У современного человека атрофируется пространственное зрение: он в экран смотрит – там всё плоско. Поэтому язык скульптуры для некоторых непонятен. Людям важна вербальная составляющая. Я даже иногда какие-то вирши сочиняю, тексты, чтобы людей зацепило. Хотя меня многие коллеги осуждают, мол, скульптура не требует никаких описаний, разъяснений.
– То есть вы художник не высокомерный?
– Нет, я пытаюсь достучаться. Потому что, когда непонятно, людям кажется, что над ними глумятся. А я им объясняю, что жить с каменным соседом им будет интересно, весело. Вот у меня «Гребец» на озере стоит, на него прохожие стаканчики ставят, когда выпивают – очень хорошо, зимой дети на попе с его вёсел катаются, как с горки, – тоже хорошо. Один раз даже ёлочку поставили «Гребцу» на голову. Значит, работает как-то.
– А вообще много ли на свете талантливых зрителей?
– Зритель делится примерно на три равные категории. Первому вообще ничего не надо: такой думает о своей зарплате, о том, что он с женой поссорился; идёт мимо и хоть ты его хватай за штаны – ему всё равно. Второй, увидев что-то новое, раздражается, говорит: «лучше бы пенсии добавили», «деньги отмыли, фуфло поставили, лучше бы скамеек». Жалобы пишут, вандализм начинается. К вандализму я, кстати, отношусь с уважением, это творчество масс. И есть третий тип людей, которые увидят новую скульптуру, посмотрят, почитают о ней в интернете, автора спросят. С ними интересно разговаривать. А на первые две категории зрителей обижаться не надо, потому что это везде так, люди есть люди. Например, когда в Дании мы с сыном делали большой проект, там собирался весь город на обсуждение, в основном женщины. И надо было им объяснять, да. А иначе зонтиками изобьют.
– Почему вы стали скульптором? Родились ведь в семье физиков-лириков. Отец – учёный, доктор физико-математических наук, один из основателей Института ядерной физики в Петербурге, брат – доктор физико-математических наук, астрофизик, мама – учитель русского языка и литературы…
– Дело в том, что в детстве я увлекался историей, особенно войной 1812 года, и мы с приятелем лепили тысячи солдатиков из цветного пластилина, бои устраивали. У меня всё было завалено пластилином. В общем, всё началось с солдатиков. Мы знали все униформы – русские, французские…
– Кстати, о Франции. Знаменитая актриса-красавица Симона Синьоре на самом деле Симона Каминкер – то есть ваша тётя. Вы встречались с ней?
– Не встречался, потому что отец был физиком, а это довольно закрытая была специальность, и он должен был во всех анкетах писать: «Родственников за границей нет». Только незадолго до смерти он рассказал, что она наша родственница. Симона с Ивом Монтаном приезжала в Россию. Мне рассказывали, что она пыталась встретиться, но ей сказали, что отец в командировке и так далее. Да, действительно, она Симона Каминкер, а Синьоре – это псевдоним. Её родители уехали во время Гражданской войны, моего деда убили петлюровцы в 1918 году. Недавно Симоне исполнилось сто лет со дня рождения, и Даня, мой сын, поехал в Париж и положил цветы на её могилу. Мне многие звонили, спрашивали: «Это твоя родственница? Сказали, что Симона Синьоре – твоя тётя». Я говорю: «Да, это моя тётя, а Ив Монтан – мой дядя».
– А как вы познакомились со своей женой? Знаю, что вы в шутку называете её «моя будущая вдова». Привыкла ли «будущая вдова» к вашим остротам?
– Нет, терпеть не может. Мы из разных миров, но это даже интересно. Она инженер. Познакомились случайно. Она красивая. Понравилась мне, и я её слепил, несколько портретов хороших сделал. И влюбился в них.
– Вы известный художник, чьи работы представлены в собрании Государственного Русского музея, Государственной Третьяковской галереи, Музее городской скульптуры Санкт-Петербурга и других городов России, в собраниях музеев Дании, США, Великобритании… Перечислять можно долго. Вы председатель легендарного объединения «Деревня художников» в «Шувалово-Озерках». Лауреат значимых художественных премий. Ваш сын Даниил – скульптор, а дочь Александра – керамист. Счастливая биография, похожая на название книги Валерия Попова «Жизнь удалась!». Чувствуете ли вы себя счастливым человеком?
– Знаете, мой брат-астрофизик однажды мне целую апологию пыли преподнёс. Большой взрыв, гравитация, пыль сбивалась в какие-то облака, образовались планеты, галактики. Вселенная произошла из пыли. А я ведь много с камнем, с гранитом работаю, огромное количество пыли произвожу. Всё, что я понаделал за свою жизнь, скорее всего, вряд ли кому-нибудь будет интересно и нужно, но из того количества пыли, что я создал, – из него хоть какой-то маленький астероид можно сформировать. И хоть для чего-то я этой Вселенной пригожусь. Вот это меня порадовало и как-то оправдало моё существование на этой Земле.
– У Дмитрия Каминкера столько работ и столько пыли, что и на собственную Вселенную хватит. Кстати, вы ведь не только из камня пыль добываете?
– Я полюбил чугун – именно такой матерый, городской материал, брутальный. Бронза всё-таки несколько декоративный характер носит, а вот чугун – это люки, трубы старые. В каналах, когда выкапывают какие-то ржавые трубы чугунные – это вообще! Я просто плачу над ними! Мегалитические аллюзии возникают какой-то доисторической правды. Порой мне это интереснее, чем на выставку пойти.
– Над чем вы сейчас работаете?
– «Модель мира в виде самовара» делаю – для Адмиралтейства искусств и ремёсел в Кронштадте, там будет музей и при нём сад скульптур расцветёт. Одновременно работаю над композицией под названием «Снимается кино…» для «Ленфильма»: предложили создать арт-объект для площадки перед главным зданием студии на Каменноостровском проспекте. Кстати, есть такой музей, где хранятся разные старинные кинопринадлежности, мне там человек сказал: «Ну, это каменный век уже, сейчас уже все на цифру…» А я говорю: вот я и буду делать каменный век кинематографии, он же золотой. У меня там будет камера, «хлопушка», кресло режиссёра, «Кино-глаз» – привет Дзиге Вертову, огромный рупор… Всё будет такое массивное, великоватое, но для гигантов, для титанов кинематографии – это как раз самое то.
– А вы завидуете кому-нибудь? Считается, что это плохое чувство, но есть два типа зависти: одна тушит, другая воспламеняет. Думаю, что вас ничего не тушит. А что воспламеняет?
– Знаете, как у Фета: «Учись у них: у дуба, у берёзы…». Как природа распорядилась: откололся кусок камня от скалы – дерево выросло… Я на это смотрю и думаю: вот у меня так точно не получится. Завидую…
Да. Пожалуй, Дмитрий Каминкер может себе позволить позавидовать Создателю…