Храня притяженье земли

Светлана Сырнева,

Киров

Друзьям

Мои старинные друзья,

сто раз забытые, быть может, –

вы все состарились, как я,

но стали ближе и дороже.

Вы – долгой памяти столпы,

её заветные страницы,

средь человеческой толпы,

средь миллионов – единицы.

Жизнь не покатится назад.

Мы все теперь друг другу вровень:

и каждый в чём-то виноват,

и каждый в целом невиновен.

При встречах мы молчим опять,

молчим – и не отводим взгляда.

Не то чтоб нечего сказать,

а просто – слов уже не надо.

Ведь каждый знает наизусть

судьбы немое обещанье.

Какая боль! Какая грусть!

Какое долгое прощанье!

Юрий Ишков,

Великие Луки, Псковская область

Обелиск

Холоден лёд речной,

В рощицах спят дубы,

Издали c сединой

Выглядят их чубы.

Тянется в вышину

Мраморный обелиск.

В этих местах в войну

Пуль раздавался визг.

Огненную сирень

Мины несли, скуля.

Был двадцать третий день

Лютого февраля.

Щерился вражий дзот,

Дальний упрочив брег.

Падал за взводом взвод,

Белый кровавя снег.

Замерла медсестра

С клочьями вместо рук,

Зычно кричал: «Ура!»

В бешенстве политрук.

Молвил боец: «Крепись!..

Господи, сохрани!..»

И, выдыхая жизнь,

Рухнул у полыньи.

Всех упокоил холм,

Фельдшер утёр слезу,

Поцеловав тайком

Маленькую звезду.

После атаки той,

Как и предполагал,

Путь начертил другой

Армии генерал.

Ольга Харламова,

Москва

Снегурка

Кулачками в рукавицах

с шубки стряхиваешь снег.

У тебя глаза в ресницах,

как в иголках – ёлки,

смех – колокольчик

               с ноткой нервной.

Ледяная и ничья.

Не последний и не первый

у тебя, Снегурка, я.

Взгляд зелёных глаз чуть колкий,

чуть с прищуром сверху вниз.

А ресницы, как иголки,

целят в сердце.

                 Берегись!

Ирина Моргачева,

Санкт-Петербург

* * *

Слово уходит в лес

Глубже и глубже,

Кончился интерес

К делу, любви, дружбе.

Не оставляя зла,

Пряча обиду,

Память золу смела,

Время забыто.

Самый высокий храм –

Клёны да сосны

Бедам назло, ветрам,

Армиям грозным.

Птица – крылом в зенит,

Жить будем вечно!

Хрупкий покой звенит

В кронах беспечно.

Каждому свой черёд –

Это не ново.

Скрошатся камень, лёд,

Выстоит слово.

Сусанна Шерстяк,

Донецк, ДНР

Начинающему стихотворцу

Поэт не может быть вне общества,

Вне жизни, что за окнами бурлит,

И знаменит поэт не именем и отчеством,

А тем, о чём в стихах он говорит.

И есть ли в темах творчества созвучие

С тревогами, надеждами людей.

Порой строка течёт для милозвучия,

И нет в ней образа, сравнения, идей.

«Что вижу – то пою» – ещё не творчество,

Сумей в том видимом невидимость узреть,

Проблему обозначь каким-то росчерком

И дай стиху чуть полежать, созреть.

Прикинь его размер на изречённую

В нём мысль и зов из глубины души.

И рифма, как невеста наречённая,

Должна зажечь свечу – не потушить.

Делись своим талантом, вдохновением,

Пытайся смело самовыражаться

И душу раскрывай в стихотворении,

Сверхумным не пытаясь в нём казаться.

Нина Попова,

Москва

Две птицы

Текли облаков вереницы,

Успев над землёю всплакнуть,

Две странницы, белые птицы,

Держали неведомый путь...

Крылом рассекая туманы,

Блаженно забыв о былом,

Спешила одна в долгожданный

Небесный отеческий дом.

Но грустно с небес озирая

Простор, что снега замели,

Печалилась птица вторая,

Храня притяженье земли.

Они разделили дорогу

И строгих молитв торжество:

Одна – устремлённая к Богу,

Другая – к творенью Его.

Анна Токарева,

Егорьевск, Московская область

Счастье

Несла сорока на хвосте

Мне счастья женского немного,

Да заблудилась в темноте

И перепутала дорогу.

Стряхнула ношу не со зла,

А по беспечности сорочьей.

И упорхнула, весела,

Себя заботой не мороча.

Лежало счастье в лопухах

И озиралось сиротливо,

Сквозь боль падения и страх

Пыталось выглядеть счастливым.

Ища маршрут заветных трасс,

Купая сердце в светлой вере,

Я проходила много раз

В двух сантиметрах от потери.

И было сердцу невдомёк,

Когда рвалось оно на части,

Что пыльный маленький комок

И есть потерянное счастье.

Светлана Панина,

Екатеринбург

* * *

Совсем невозможно зимой избежать снегопада,

простор обогреть палантином,

                                               упавшим от ветра.

Погибшие струи в фонтане уснувшего сада

изогнуты трубами в чаше из снежного фетра.

Безвольная птица – добыча лихого мороза,

зависшая клавиша боли до жути занудна.

Пружинит, пестрея, толпа городского психоза,

в ней соль отыскать невозможно,

                                      рассыпать – не трудно.

Поток не журчит, а резвятся гирлянды и свечи,

и вечер на плечи устало упал и остался.

Пустой кошелёк и колбасы в пакете – предтеча

тому, что пробьёмся, а наш нероман состоялся.

Любовь отзовётся и зимнею охнет зарницей,

всесильное солнце моленья прольётся румянцем.

Восторги, сомнения – части любой единицы,

и крутится двойка за Фета в подброшенном ранце.

Диана Сирази,

Уфа

Моё бумажное счастье, лети!

Очень холодно жить без надежды,

И одежда не греет меня...

Может, стать мне такою, как прежде,

И вернуться в родные края?

Очень страшно жить в ожидании

Неизвестности: света иль тьмы?

Снова спорить, давать обещания –

Протяну ли я до весны?

А прохожим всегда улыбаться,

Я ведь старше, сильнее, мудрей...

Мне бы в масках не затеряться,

Мне б не крикнуть с отчаяния:

                                              налей!

Мне бы выпить до дна свои мысли

И с осанкой гордой вперёд!

Мне б достать лист бумаги чистой,

Не писать, а пустить самолёт...

Василиса Ковалёва,

Кострома

Квази-Маяковский

Я всегда буду петь эти песни,

                                              которые

Страшными громом и молнией

Страстно целуют всех в головы,

Оловом неотвратимо

Льются в ушной жёлоб

И живут там твёрдо,

                     как Буратино,

И долго, как Шелоб.

Неумолимо

                Кидая слова, как фрегаты,

В поверхности шара земного

(такое вот cosa nova),

Упрямо мотая незримые нити

                                     словесных бобин

На обрывках стихов кукол вуду,

Я надеяться буду,

Что, может, когда-то

Они доплывут до глубин.

И тогда в удушающем мраке

Дома тварей, не знающих света,

Где живут Манта, Сцилла и Кракен,

Вспыхнет лампочка красного цвета.

Замигает и, может, погаснет –

Слишком давит свирепая мгла.

Но это неважно!

Всё не напрасно –

Все будут знать,

                  что она там хотя бы была.

То не гром непристойно хохочет

Над распятыми далями

                         неба подлунного –

Это рифма двухтонная хочет

Нагишом прыгнуть в мозг

                   городского безумного,

Крупного

                   Бизнесмена, спортсмена,

А если повезёт, то и полисмена.

Она там накричится, набухнет всласть,

Будет формулировкой кичиться,

Остротою стального стилета,

И тогда на минуту ка-а-ак рухнет власть

Контркультурного кордебалета,

Кодировок и дискурса

                              Шоу комического,

Прикуса неаристократического

Мейнстрима продажных медиагрупп,

Сёрфа пригодных для жизни планет,

Без которых казалось,

             что ты просто труп –

                                         Ан нет!

В пылевой резервации полок,

Где в тиши пролонгируют дни

Сологуб, Кобо Абэ и Поллок,

Может быть, засмеются они –

Мои рифмы, стуча каблучками,

И тогда кто-то тёплой рукой

Или, может быть, даже руками

Будет гладить их сладкий покой.

Сергей Тенятников,

Москва

Я был в несказочной стране

я был в несказочной стране…

где собаки охотничьи у моря

ждут возвращения хозяев.

я пил хорошее вино,

я говорил с людьми о счастье и о горе.

и что бы в тот момент мой телефон

                                                   ни сообщал

о просвещённом человеческом пороке,

я никогда так часто за мир не пил,

так одиноко не молчал о Боге.

Людмила Воронова,

Минск, Беларусь

* * *

В задумчивость осеннюю

открыла нынче дверь.

Скучают по Есенину

Рязань, Москва и Тверь.

По Пришвину Мещерская

тоскует сторона,

и наша слякоть мерзкая

опять тоской больна.

Среди седин Орловщины

есть Бунинская прядь,

снегами запорошена,

но след не потерять.

Плюётся ветер северный

то снегом, то дождём,

а запах с поля клеверный,

и вкус Отчизны в нём...

Григорий Блехман,

Москва

* * *

Тихо, тихо за окном,

тихо, тихо снег ложится,

лодки старые вверх дном

дремлют длинной вереницей.

Тихий шаг карандаша

начал новую страницу,

тем же шагом неспеша

быль сменяет небылицу…

Тихо, тихо снег ложится.

А рядом за полночь сопят

две мои любимых дочки,

видно, этой снежной ночью

сны их нянчит снегопад.

Он по свету фонарей,

как линейками косыми,

явно чертит твоё имя

на стеклянном серебре.

И подрагивает ночь

чуть припухлыми губами –

это ищет что-то память,

будто пробует помочь.

Значит, рядышком совсем

бродят те три главных слова,

я сейчас увидел снова

след их в снежной полосе.

Где они, слегка звеня,

в своём звоне просветлённом

лёгкой поступью влюблённых

вновь выходят на меня.

И уходят тихо в ночь.

На густых её ресницах,

выдержать уже невмочь,

тихий снег ко сну клонится.

Тихо, тихо снег ложится.

Константин Шакарян,

Ереван, Армения

* * *

Изнемогает ёлка от жары

На светлом празднике

                                  Всечеловечьем.

Деваться некуда от мишуры,

И от игрушек защититься нечем.

От тяжести слегка накренена,

Косится на застолье то и дело

И грустно смотрит в сторону окна.

...И каждой веточкою онемела.

В лесу родилась ёлочка, росла

И выросла – квартире на потеху.

Живою хвойной музыкой текла –

И в четырёх стенах подобна эху.

А за окном – бетонные куски,

Овеянные дымкой новогодней.

...Нет горше этой праздничной тоски,

Безропотнее и бесповоротней.

В лесу родилась ёлочка... И ей

Не холодно зимой на свете белом.

Она в жару. Одна среди огней

На этом празднестве заиндевелом.