Кира Лобо, Москва
короткий список премии «Лицей» 2024 года, номинация «Проза»
* * *
Место, где мы собирались с пацанами, тихое и почти заброшенное. Это такой маленький лодочный домик, стоявший неподалёку от побережья Камы. Мы называли это место Пирс. Домик принадлежал моим друзьям — Глебу и Матвею. Они приходились друг другу единокровными братьями, но родились в один год. Внешне они тоже были похожи — не за счёт генов, нет, — просто у них был один стиль, если это можно так назвать.
Оба примерно одного роста; цвет волос разный, но причёски идентичные: по бокам волосы сбриты, а по центру небольшая длина, позволяющая собрать хвостик. На разных руках у них набиты разные татуировки, но издалека эти кляксы казались одинаковыми. Различие между ними было только в том, что у Глеба в левом ухе болтался маленький серебряный крестик. Все знакомые считали их близнецами. Собственно, при моём знакомстве с ними Док их так мне и представил.
С самого первого дня Пирс стал для меня отдушиной. Я обожал это место. Мы собирались там почти каждый вечер. Разговаривали, пили, дурачились — время пролетало со скоростью сапсана.
В нашей компании я моложе всех — когда мы познакомились, мне ещё не было и двадцати, — поэтому Док, как самый старший из нас, невольно взял меня под своё крыло.
Матвей производил впечатление весьма безобидного человека. Он не любил конфликты, избегал сложностей и в целом относился к жизни беззаботно. Иногда даже чересчур. Возможно, потому что по гороскопу он такой лёгкий и воздушный, а возможно, причиной было то, что под утро он всегда уходил с Пирса укуренный в хлам. Как-то раз он заметил моё напряжённое состояние и предложил мне, Док тут же подскочил и отпихнул его:
— Ещё раз увижу — руку сломаю.
Матвей отшагнул от меня как от прокажённого. Глеб смотрел в сторону, показывая, что он не при делах. Повисла тишина. С Доком вообще никто не спорил, потому что он слишком непредсказуем. Он мог сегодня посмеяться над твоей шуткой, а завтра выбить из тебя всю дурь за неуместную фразу. За каждого из нас он готов наброситься на любого и забить до смерти голыми руками. Все знали, что с ним можно ничего не бояться, но сами боялись его как огня. Его безмерно любили за то, какой он есть, и никто не посмел бы идти против него. Больше с подобными предложениями Матвей ко мне не подходил.
Док был для меня неоспоримым авторитетом. Я не просто хотел быть как он, я хотел быть им. Я перенимал его манеру общения, копировал его жесты, даже думать старался его мыслями.
Каждый день он рассказывал или показывал что-то новое для меня, и я хватал информацию так же жадно, как рыба, выброшенная на берег, хватает ртом воздух. Док научил меня драться, выкручиваться и — что самое главное — точно понимать, когда пора сваливать.
Я кайфовал от ощущения некоторого превосходства над людьми, не имеющими такого тесного контакта с этим человеком.
Глеб — воплощение жестокости. Мелкое воровство для Близнецов было основным заработком, но Матвей делал это лишь с целью наживы, а вот Глеб всегда старался не упустить возможности нанести какой-нибудь ущерб вещам или их владельцу. Для него было неважно, что отбирать, ему как будто нравился сам процесс. По уровню агрессии до него дотягивает разве что Алекс ДеЛардж.
Прошлой ночью Глеб предложил поджечь какой-то сарай.
— Гори-гори ясно, чтобы не погасло! — вразнобой горланили Близнецы.
В ногах у Дока стояла канистра с горючей жидкостью.
— Чё стоишь? Поджигай и кидай вон в то окно. — Глеб весело толкнул меня в плечо.
Я стоял со стеклянной бутылкой в руке. Из горлышка свисал кусочек ткани, на дне плескалась тёмно-коричневая смесь.
— Я не докину до окна, — сказал я, доставая зажигалку из кармана.
— Не страшно, стены деревянные, а дерево отлично горит.
На этой фразе я услышал в голове щелчок, который означал: ты запомнишь это на всю жизнь. Не знаю, что это за штука, но почему-то некоторые услышанные мной фразы вот так щёлкают и запоминаются действительно надолго. «Дзинь. Записано».
Я поджёг край тряпки, посмотрел на оконный проём и снова перевёл взгляд на бутылку. Она начала нагреваться. Док окликнул меня и выхватил бутылку из моих рук.
— Хочешь ожог получить? Если долго не можешь решиться что-то сделать, — он подбросил бутылку в воздух, поймал её и замахнулся, — надо просто брать и делать это.
На последних двух словах Док швырнул бутылку в стену сарая. Стеклянный сосуд разлетелся вдребезги, и разлитая жидкость мгновенно вспыхнула, охватив полстены ярким пламенем. Ребята восторженно загалдели. На секунду мне показалось, что я уже видел этот момент. Дежавю. Вдалеке завыла сирена.
— Чёрт, сваливаем!
Я кинул последнюю бутылку в сторону. Близнецы, не оглядываясь, побежали врассыпную. Краем глаза я заметил, что задняя дверь полыхающего сарая открылась, и мне послышался собачий лай. Я старался прислушаться, но Док потянул меня за рукав и потащил за собой.
<…>
* * *
Чтобы добраться до Пирса, мне надо проехать три остановки на «элке». Я стоял на платформе и ждал поезд. Я услышал, как он подъезжает к повороту, увидел яркий свет фар, разрезающий вечерний полумрак, и подошёл поближе к краю, чтобы войти в вагон первым. Интересно, а что будет, если я шагну прямо перед ним? Я вижу, как я шагаю; поезд, не сбавляя скорости, сбивает меня. Я чувствую сильный удар. Я описываю глазами траекторию полёта моего тела. Я чувствую, как стальные колёса на пару с рельсами перемалывают мои кости. Я слышу, как кричит какая-то женщина. В это время на платформе было немного человек, и никто из них не ожидал такого.
Я моргнул. Передо мной открытые двери вагона. Я вошёл вместе с остальными пассажирами и поехал до своей станции.
* * *
Вы спросите, откуда вообще у меня такие образы? Ну я люблю заниматься самоанализом, но многим моим действиям логического объяснения нет. Подобные вспышки частенько настигали меня в самые неожиданные моменты. Причём я никак не мог понять: какое у них основание? Они всплывали настолько внезапно, что иногда я просто не успевал проследить цепочку их возникновения.
В таких видениях я видел множество различных вариантов своей смерти. Хотел ли я умереть? Определённо, нет. Больше нет… за последние шесть лет.
Поначалу меня это пугало, но со временем я научился видеть эти кадры со стороны и стал относиться к ним с любопытством: меня забавляло, что когда-нибудь (ха-ха!) я смогу сказать, что знал, как умру.
Про Дока, Близнецов и меня говорят, что мы плохая компания. Та самая, в которую родители боятся, что попадут их дети.
Знаете, почему чаще всего в плохие компании попадают дети из неблагополучных семей? Потому что в таких семьях они не чувствуют, что у них есть семья, не чувствуют себя частью единого целого.
Но, вообще-то, такое бывает не только в явно неблагополучных семьях, но и в тех, что кажутся весьма приличными.
В «плохих компаниях» есть один большой плюс, который так притягивает молодёжь, — чувство единства. Ощущение того, что ты не одинок. Уверенность в том, что тебя не бросят, потому что ты часть этой искусственно созданной семьи.
Человек — существо социальное. Никто не хочет быть отщепенцем. Большинство людей нуждаются в ощущении причастности к какой-либо группе. Это может быть что угодно: семья, хоккейная команда, секта. Но чаще — оттого что проще — это «плохая компания».
И больше всего пьянит чувство неуязвимости, которое человек испытывает, когда слышит в трубке небрежное, но заветное: «Ща подскочу».
Когда за тебя впрягаются по первому зову, ты становишься бессмертным. А кто из молодых не хочет быть бессмертным?
Обожаю нашу плохую компанию. Это лучшее, что может быть. Наша четвёрка была основным ядром. Периодически к нам прибивались другие пацаны, иногда даже оставляя неплохие воспоминания, но со временем они откалывались или оставались на расстоянии. «На связи!» — говорили они, прощаясь. Никто не обижался, мы умели не держать людей возле себя. По крайней мере, мне так казалось…