Татьяна Казакова – главный режиссёр и художественный руководитель одного из самых известных и популярных петербургских театров, Театра комедии им. Николая Акимова. Этот театр, находящийся в самом сердце исторического Петербурга, на Невском проспекте, в здании знаменитого «Елисеевского» магазина, любим ещё со времён его основателя, режиссёра и художника Николая Павловича Акимова.
Наш разговор с Татьяной Сергеевной мы начинаем в её неоклассическом кабинете с видом на Невский (в котором нельзя даже прорезать форточки для проветривания, чтобы не «потревожить» сохранность памятника стиля модерн!). Напротив – Александринка, и это обязывает…
– Татьяна Сергеевна, вы выпускница московской театральной школы, вы ученица Анатолия Эфроса, вы дружили с Петром Фоменко.
Что для вас московская и петербургская театральные школы – тогда и сейчас?
– Думаю, что различий особенных нет ни между школами, ни между театрами. Есть особенность таланта, неповторимость художественного лица. В фундаменте настоящей театральности и тех театральных впечатлений, что остаются с нами навсегда, – имена великих режиссёров. Театр Товстоногова, театр Любимова в своё время были национальным достоянием страны. Спектакль «Братья и сёстры» Додина – это театр на все времена. Пётр Наумович Фоменко работал и в Москве, и в Ленинграде (более 10 лет). Удары судьбы сыпались на него нещадно и там и там. Он выжил, не озлобился, не пал духом. И любой театр Москвы или Питера, все артисты, коим выпало счастье встречи с ним, считали и считают его своим, близким, родным по духу человеком. Наверное, поэтому всё актёрское братство страны переживало его уход как личное горе.
Считается, что в Питере театр более строгий, более серьёзный, углублённый. Более интеллигентный. Но разве эти слова нельзя отнести к творчеству Анатолия Васильевича Эфроса?
Если перед вами талант, самобытная личность, то, конечно, есть что-то особенное в подходе, в стиле, в манере работы. Самое интересное и есть этот особый взгляд, этот собственный почерк, эта непохожесть ни на кого. Например, вы знаете, что Някрошюс – ученик А.А. Гончарова?
– Да, но в это с трудом верится…
Татьяна Сергеевна, вы возглавили Театр комедии, созданный в своё время Николаем Акимовым, в 1995 году. Что вам хотелось сохранить из акимовских традиций, а что – привнести из своего режиссёрского видения театра?
– В 1995 году трудно было говорить о каких-либо традициях вообще. После смерти Акимова Театр комедии находился в бесконечной и безобразной по форме смене руководителей, одна травля Фоменко чего стоила. Вообще, театр сохраняется, когда он находится в хороших руках долгое время, как в случае Товстоногова, Ефремова, Захарова. Режиссёрский талант объединяет и направляет в единое дыхание внутреннюю жизнь театра, и тогда там пробивается пульс его художественной судьбы. Изо дня в день, из года в год. Без этой руки, без этой направленности театр размывается и распадается на междоусобные битвы артистов и административный беспредел. Внутренние распри развращают артистов, и они, незаметно для себя, теряют способность и желание работать, собственно перестают быть артистами. И это разрушение очень трудно остановить, и почти невозможно впоследствии воскресить священные основы Игры.
– Вы считаете сегодняшнее состояние нашего театра разрушением?
– В большинстве своём – да. Созидание и крушение – это и есть жизнь. Созидание начинается с прихода в театр творческого лидера. А дальше нужны силы, способные выполнять поставленные задачи, им соответствовать. Это всё непросто, и на всё требуется время. А сегодня само время резко изменилось, изменилось отношение к театру и, самое печальное, изменилось отношение людей театра к своему делу. Делу, которому служили в прошлые времена бескорыстно и беззаветно. Что-то сместилось в душах людей, в их сознании. Всё так откровенно измельчало…
И ещё одна проблема… Все «новации» сегодня идут сверху, а не снизу. Они идут не от творческих людей, а от чиновников, которые, как правило, мало что знают о театральном деле и серьёзно культурой не интересуются. Все «новации» имеют финансовые мотивации, их цель – экономия (т.е. сокращение финансирования), а не помощь. «Новации» ставят театр на поток: быстрее, дешевле, всего побольше – это и называется эффективностью. Театр постепенно превращается в прокатную площадку, и из него последовательно выхолащиваются его истинный смысл и предназначение.
– Вот уже 150 лет режиссёр – полноправный хозяин спектакля. Последние лет 70 режиссёр – авторитарный художественный лидер живого театрального организма. Но в вашем театре сохраняется русская традиция подчёркивать личность актёра. Ведь это так важно для комедии, трагикомедии, где нужны обаяние, харизма, внутреннее чувство юмора у исполнителя. И у вас блистают такие звёзды, как Ирина Мазуркевич, Сергей Русскин, Михаил Светин, Ольга Антонова, Татьяна Полонская и многие другие. Был недавно ушедший от нас Анатолий Равикович. Как вам удаётся, сохраняя собственный режиссёрский стиль, «самоумалиться» ради актёра?
– Только благодаря артисту театр имеет человеческое лицо. Только благодаря его таланту театр понятен зрителю и любим зрителем. Режиссёр без артиста ничто – это моё глубокое убеждение. Какими бы красивыми словами режиссёр ни говорил про пьесу, всё это ничего не стоит, если не выражено через артиста. Другой вопрос, что каждому режиссёру нужны свои артисты… и тут опять проблемы сегодняшнего времени… Хороший режиссёр всегда открывает артиста, развивает его, заставляя делать в каждой новой роли что-то новое.
– Но сейчас же сильна идущая от Мейерхольда традиция отношения к артисту как к живой марионетке. Скорее даже то, что заимствовали в своё время у Мейерхольда как формальный приём и против чего он сам выступил («Мейерхольд против мейерхольдовщины»)…
– В истории русского театра Мейерхольд – явление мощное именно многогранностью таланта. Он умел всё. Был первооткрывателем стольких театральных направлений и театральных школ! Он работал и в эстетике психологического театра, и в эстетике авангарда, политического, условного театра и т.д. Поэтому говорить о «мейерхольдовщине» не совсем правильно. Разве можно назвать марионетками Бабанову и Рощину-Инсарову, Ильинского, Горина, Юрьева, Комиссаржевскую, наконец? Но, отвечая на ваш вопрос, трудно не согласиться: визуальный ряд современных постановок просто «зашкаливает». Формы больше, чем смысла, и этой форме катастрофически не хватает вкуса и меры. Тут проблем много.
– Можно ли сказать, что русский психологический театр сейчас менее востребован, чем формальный театр?
– Первая проблема – театральная школа! Кто поступает и кто выпускает? И почему в таком количестве? Театральная школа не учит сегодня будущего режиссёра работать с артистом, работать над пьесой… А работа эта нудная, скрупулёзная, требующая сосредоточенности и времени! И прежде всего это индивидуальная работа учителя с учеником! Вы будете смеяться, но на это нет просто физического времени – в институте столько всего преподают… И вот режиссёр попадает в театр, надо ставить спектакль, а какие критерии? Чтобы было быстро! И, конечно, спектакль скорее сколачивается, чем прорабатывается. Два месяца – и готово! И режиссёру лучше: за сезон чем больше поставит, тем больше получит. И артисты довольны: кто сегодня хочет долго репетировать? И опять же – эффективность, оценят чиновники. В общем, всем хорошо!
Поймите, я не против формы. Конечно, новое время требует новых впечатлений. Новые способы выразительности сегодня идут от новых технологий. На меня произвёл очень сильное впечатление спектакль Роббера Люпажа «Обратная сторона Луны». По сути, камерная история. Один артист на сцене, но то, как это сделано, – незабываемо. Использование теле-, кинотехники попадает в суть пьесы, и получается грандиозное зрелище. Но этот пример – исключение. Зрелищность для драматического театра – вещь опасная. Если спектакль не сделан изнутри, через актёра, то визуальный ряд похож на низкопробное шоу, где полностью отсутствует содержание.
– Формальное направление пришло к нам на новом витке лет 20 назад, на Западе это более давние традиции – то, что я называю неоавангардом второй половины ХХ века. Но не будет ли так, что формальный театр заменит собой «работу актёра над собой», традиционный русский театр?
– Важно, чтобы мы понимали, что есть такая опасность. Но в русском театре огромное богатство! Когда сегодня приводят примеры, что надо работать, как на Западе, как в Америке, то я всегда спрашиваю: почему это должно становиться критерием развития нашего театра? Такого разнообразия театральных направлений, созвездий выдающихся режиссёрских имён начала ХХ века, советского периода не знала ни одна страна мира! А идеи Станиславского, Мейерхольда, Вахтангова? Их жизнь, их путь – вот критерии, вот вектор для развития отечественного театра. А сегодня мы вынуждены выживать. И не будем сетовать на время. В России всегда трудные времена. И театр всегда нуждался в поддержке государства. Забота государства должна идти на поддержку театра именно как искусства. И тут людям искусства надо объединяться и высказывать свою озабоченность.
– Вы знаете, Татьяна Сергеевна, иногда мне кажется, что американский голливудский мейнстрим с его победой добра над злом, семейными ценностями даже менее вреден, чем наши «продукты» и «проекты».
– Тут должна быть какая-то нефинансовая «голова», не только директоры и продюсеры, а художественные руководители телеканалов, некий совет, состоящий из выдающихся писателей, режиссёров и т.д. Которые понимают, что ТВ должно нести моральную ответственность за то, что льётся с «голубого экрана» в жизнь людей. Если хотите – некий парламент культуры.
– Но ведь те, кто эту «музыку» заказывает, думают о сиюминутной выгоде, тут, как и везде у нас, царит психология временщичества.
– Только это временщичество приняло такие масштабы, что конца и края этому не видно. Всё это может закончиться крахом.
– Трудно ли быть Театром комедии в наше время?
– Ещё бы! Легче всего брать низкопробные комедии, чтобы народ хохотал, чтобы была касса, чем держаться художественных критериев. Чтобы актёр проживал жизнь, а не кривлялся на сцене, выжимая награду из публики смехом и хлопками. Вы знаете, должно быть какое-то внутреннее чувство правды: вот это можно сделать на сцене, а вот это – никогда!
– Художественная совесть.
– Да-да. Но она формируется школой, учителями, которые вовремя объяснили: вот это хорошо, а вот это стыдно, недопустимо. Впечатлениями, которые оставили в душе великие артисты, прекрасные спектакли. А потом в театре большие артисты, которые сами никогда не снижали планку и не опускались до ширпотреба, поддержали эти критерии. Без таких критериев артист никогда не станет личностью, не сделает смыслом профессии – быть живым, творить из себя. Талант, как и жизнь, имеет свой срок, его надо беречь, не растрачивать по пустякам, а требовать с себя! Надо учиться и работать над собой всю жизнь. Так это делали замечательные наши учителя! Помните, как у Чехова говорит Нина Заречная: «...и когда я думаю о своём призвании – то не боюсь жизни».
Беседовала ,
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ