Ярослава Пулинович рассказала о том, каково писать пьесы
Детская библиотека устроила встречу с известным драматургом Ярославой Пулинович. Она поделилась историей своего творческого пути и поведала о том, как пишет пьесы. И, конечно, рассказала о своих взглядах на литературу и театр.
— Вы переехали из Омска, чтобы поступить в ЕГТИ. Намеренно, на сценарный факультет, именно к Коляде?
— Так помотало, что уже из Ханты-Мансийска ехала. Не именно к Коляде. Я с 15 работала в газете, журналисткой, и в 10-11 классах была богатой школьницей. Заполняла полосу в неделю, имела хорошие гонорары. Казалось: уже понятно с этой девочкой всё. Но однажды я ощутила, что не хочу на журфак. А хочу стать актрисой — приеду и поступлю, и стану звездой. Ближайшим городом, где былтеатральный институт, оказалсяЕкатеринбург. Железная дорога находится в 300 км от Ханты-Мансийска — север, город в тайге, сильное ощущение оторванности. Там есть понятие «большая земля». То есть Екатеринбург — это большая земля, а мы малая, как на острове. Я была тёмненькой девочкой, мало знала про театр и про новости культуры, интернет был не у всех. Поэтому, когда я поступала на актёрский в ЕГТИ и узнала, что Коляда набирает курс, то спросила: «А кто такая Коляда?». Прочитала про Николая Коляду, и 2 его пьесы мне так понравились, что я подала документы ещё и к нему. А потом слетела с актёрского. Но Коляда посмотрел мои работы и сразу сказал: «Я тебя беру». И взял. На первом семинаре я поняла, что это моё. Была мысль: я нашла своих. Я это ощущение на всю жизнь запомнила: ещё не зная людей, понимаешь, что все свои, можно быть собой, ничего не стесняться, пробовать, писать, предлагать. Навсегда влюбилась в наш семинар. А когда ты учишься на драматургии, это логично, что тебе приходится писать пьесы.
— Как вы пишете? Сколько времени уходит на работу?
— Пишу где и когда придётся, нет чётких графиков. Обычно ходишь, что-то складывается в голове, ноет, а потом садишься и пишешь. Если не отвлекаюсь, за месяц пьесу могу написать. Но у драматургов много заказной работы: инсценировки, сценарии. Я второй год в команде фильма «Ёлки». Всегда есть заказы, поэтомуделать свои вещи удаётся редко, урывками. Сейчас пишу пьесу — с июня месяца. Первое действие уже перешагнула, второе — никак.
— Вы работаете по планам?
— Все в профессии понимают, что нужен план. С другой стороны, план рушится в 95% случаев. Имея самый крутой поэпизодник, в итоге приходишь к тому, что всё не так, и заканчивается не тем. Финалы у меня меняются в 100% историй. Обычно придумываю финал — красивый, в самом конце все рыдают, много огня, какая-нибудь героиня погибает. Я лежу, плеер слушаю - у меня много под плеер, под музыку пишется. Я под плеер вижу, как это красиво на сцене — вода и огонь. А потом понимаю, какая всё ерунда, и меняю финал на более скромный — без воды, без огня.
— Что больше нравится — хэппи-энды или...?
— Люблю открытый финал. Хорошая концовка значит для пьесы многое. Её тяжело придумать — непредсказуемую, не рассчитываемую, парадоксальную. А бывает, что нет финала, и ничего с этим не поделаешь. Тогда оставляешь так, как есть, и говоришь, что это открытый финал.
— Откуда вы берёте героинь? А истории?
— Обычно из жизни. А бывает так, что смотришь на людей, и они тебе интересны. Ты их не знаешь… что у них внутри? Рисуешь им истории: берёшь уже известные тебе или придумываешь. Это всё собирательные образы выходят. Чаще всего я собираю своих героинь. О таком случае, как в пьесе «Жанна», я услышала. Если говорить про «Землю Эльзы» — у дальних родственников поженилась очень пожилая пара, и вся деревня ходила смотреть, и заглядывала в окна. И была травля: что удумали в 76 лет! В деревне этого не понимали, не принимали. А что-то возникаетиз головы. Тема есть внутри, хочется её развить, а сама история уже придумывается.
— Кого вы любите читать?
— Не считая супруга, Романа Сенчина, я очень люблю Людмилу Улицкую. Она умеет крючочками выводить кружево прозы. Нравится ранняя Людмила Петрушевская. Советую цикл её монологов «Время ночь», «Такая девочка», «Люди своего круга» — шедевры современной прозы. Из классиков в последнее время читаю Толстого и Тургенева. Любимый роман — «Господа Головлёвы» Салтыкова-Щедрина. Мне посчастливилось даже писать инсценировку на него, про маменьку. Это единственный роман, который я перечитывала более 12 раз. Его очень тяжело читать, он как завораживающая чёрная воронка.
— Как заставить читать молодёжь?
— Мы с сестрой росли читающими, а брат — ему сейчас 15, — совсем наоборот. Школьная программа так устроена, что в 8 классе заставляют читать «Ревизора». Но какой в это время «Ревизор»? Его силу и масштаб увидишь только когда поживёшь уже, походишь по инстанциям, пообщаешься с "городничими" и поймёшь, что ситуация со времён Гоголя не изменилась. Ещё «Недоросль» проходят: это же ужасное, тягомотное произведение, взрослому-то тяжело читать. Я поняла, что брат не читает потому, что это скучно. И купила ему книжку, которая мне кажется очень интересной для 12-летних — «Убить пересмешника». Я сказала: «Обещай, что ты прочитаешь». Была абсолютно уверена, что он подсядет: на Харпер Ли невозможно не подсесть. Я не сомневалась, что в конце брат начнёт рыдать. Потому что этакнига действует на детей — там же всё про справедливость, про дружбу. Потом мы дали брату «Робинзона Крузо» и «Повелителя мух», в 14 — «Над пропастью во ржи» и «Заводной апельсин». Думаю, что не надо подросткам «Недоросль» читать: в своё время прочитают и поймут, а сейчас она отвращение вызовет к литературе. В детстве мне было глубоко фиолетово небо над Аустерлицем — где проснулся Болконский и что он там увидел. В «Войне и мире» было интересно читать про ровесницу, Наташу. В те же 15 подростки прекрасно читают «Мастера и Маргариту» — как детектив. Не потому, что модно, а потому, что интересно — не оторваться.
— В чём социальная роль книг и пьес?
— Недавно с сестрой обсуждали: в Сибири популярна организация АУЕ — это подростки, которые живут по зэковским законам и никого не уважают, назначают в классе опущенных. Явно с подачи каких-то взрослых. На Youtube есть видео, где зэк рассказывает, как первоходники должны заходить в хату. Просмотров миллионы. По факту аудиторией оказались дети, они комментируют, в основном — в положительном ключе, типа «ты молодец». И одна девочка оставила свой комментарий: «Наверное, меня никто не услышит. Я учусь в московской школе, у нас есть опущенный мальчик. У него отдельная посуда в столовой, с ним никто не общается, а прикоснуться к нему означает, что сама опустишься». Сейчас много гонений на театральные постановки, спектакли, книги, у нас всё время что-то в государстве стараются запрещать, что-то проверять. Сестра мне сказала: «Неужели они не понимают, что вот эти АУЕ — подростки, которые запинывают в милицейские УАЗики, или назначают опущенных — это прямое следствие запретов культуры и того, что расходы на неёсокращаются с каждым годом?». Это прямая связь. Помню эксперимент: сравнили людей, которые ходят в театр и которые не ходят. Оказалось, что у первых более развито чувство милосердия, эмпатия, они лучше умеют сочувствовать ближним, с которыми случилась беда. Это надо прокачивать, развивать в себе. И книги, и спектакли учат сопереживанию, сочувствию. А сокращение расходов на культуру — дорога к АУЕ.
— А современное искусство имеет реальную силу?
— Большое видится на расстоянии, колода тасуется так причудливо. Со временем увидим.
Яна Зверева