Торе Рахман (Торегельды Туякбай). Письмена мудрости: Стихи и поэмы. – М.: Восточный экспресс, 2021. – 184 с. – 500 экз.
Всем известно: поэзия – магия слова. От себя же я иногда добавляю: и ещё – интонация. Бывает и такое: слово, выразительное, не заношенное, есть, а вот доверительной интонации, проникающей в душу, – нету. И под вопрос становится сама поэзия: в лучшем случае получается проза, да и та без интонации, как правило, не вызывает, не находит ответного читательского отклика.
А вот прочитал рукопись поэта, чья книжка сейчас перед вами, и задумался. Мне показалось, что есть что-то ещё, третье, помимо слова и интонации, что делает поэзию, пусть хотя бы в данном конкретном случае, проникающей, вызывающей на ответное сочувствие и ответное же если не размышление, то – соразмышление. Довольно долго думал и пришёл к такому определению: это «что-то» находится даже не в строчках стихотворений, а за их пределами. Либо между строк, либо уже после точки или в крайнем случае – многоточия. Вот прочитайте про себя хотя бы такой кусок…
Песка наждак, песка кресало,
Я – кинжал. Спрятан в ножны пока.
В дни, которые не бывало,
Пусть выйдет батыр, силён на века.
Я бы хотел чёрного дня
Истребить зло в этих песках.
Ты поэтому наточи меня,
Наточи меня,
Песчаный наждак!
Вот эти, враньё взяв за основу,
Мою правду стёрли в порошок.
Песчаный наждак, возвратись же снова,
Наточи меня, чтоб их срезать мог!
Наждак и кинжал – какая опасная пауза между ними. Да, здесь есть хорошее вкусное слово – тот же песок, как наждак, но ещё больше меня лично притягивает то, что осталось за пределами этих нотных знаков, этих слов и этих строчек. На каком-то слове, образе, на какой-то картинке автор, Торе Рахман, вообще как бы останавливается и предоставляет не только себе, но, на равных, и нам, читателям, возможность некоего интеллектуального start up, самостоятельного додумывания и довоображения. Мне лично за барьером прерывистых, как настораживающая кардиограмма, пульсирующих строк, часто посвящаемых авторам родной суровой природы, представляется сама тяжёлая, на вид мёртвая, гнетущая полумирная глыба песка, над которой маревом вьётся губительный вихрь, вихор наждачного зноя, а вот под ним, под этой мёртвой глыбой, всё же прерывисто дышит, теплится, развивается и даже умножается – жизнь.
В России сейчас редко печатают, вернее, редко переводят казахских поэтов, пишущих на родном языке. Если и печатают, то чаще тех, кто пишет, а может, и думает по-русски, благо что русским Казахстан или русский Казахстаном владеют всеобъемлюще и традиция русскоязычной поэзии, как и прозы, здесь имеет свою глубокую историю: достаточно вспомнить гениального выходца из этих мест Павла Васильева, да того же Олжаса Сулейменова или Ивана Шухова… Не говорю уже о той русскоязычной литературе, что в своё время каторжно и вместе с тем животворно, в том числе и для этих иноземных мест, была раскидана по здешним ГУЛАГам, и не только Петровых, Домбровский, Раевский, Солженицын и многие-многие другие. Да и переводить современных казахских поэтов не так просто, особенно если учесть, что за наши разъединённые годы во многом утратились и опыт, и культура таких переводов. Современные казахские стихотворцы пишут уже иначе, чем писали их предшественники, выросшие почти исключительно в русской традиции и культуре, учившиеся зачастую в том же Литературном институте и в других московских вузах.
Торе Рахман – один из ярких представителей таких труднопереводимых поэтов. Не случайно, наверное, и эту его книгу перевёл именно казах, хорошо владеющий русским языком и вместе с тем с молоком матери впитавший родной казахский колорит и менталитет. Я хочу сразу отдать должное этому переводчику, Орынбаю Жанайдарову: ему выпала нелёгкая доля и нелёгкая честь.
Торе Рахман – очень выразительный и вместе с тем нехрестоматийный, не классически «ориентальный» стихотворец. В его поэзии действительно присутствует очень современный, скорее даже европеизированный, трагический философский подтекст. Не исключаю, что этот подтекст во многом и обусловлен именно паузами, некими смысловыми лакунами, присутствующими в его работах и дающими волю, простор нашему читательскому воображению и соразмышлению.
Монолог мустанга
Вы не ждёте того, что из седла вас выброшу я,
Ждёте вы обычного бега гладкого от коня…
Вы коней обучаете…
А я всё равно
Разорву все преграды, как вихрь огня!
Вы того, кто не внял вожжам и дрессуре,
Крепко свяжете, в цепи закуёте, в натуре…
А вот я
Разобью ограды, преграды
И свободно взлечу над степью, над такыром, над бурей!..
Кто умеет летать, знает цену и смысл свободы,
Не смогу я взлететь – друг заплачет,
а враг – засмеётся, заржёт…
В моих тонких ногах порвутся жилы от боли:
«Я приветствую вас, о мустанги, вольный народ!»
И лечу я над степью, реву, ржу и рычу,
Вы внизу там, на месте,
И не к вам я лечу…
Мне б найти мой косяк, мой вольный степной косяк,
И тогда я достиг бы мечты своей – чу!..
В недавнем разговоре со мной Торе назвал целую группу, на его взгляд, очень одарённых поэтов-казахов, пишущих на родном языке: Абзал Бокенов, Корганбек Аманжолов, Туртай Садуакасов... Честно говоря, самого-то Торе Рахмана я знаю, встречался с ним в Астане, в Национальной библиотеке, а вот перечисленных им, к сожалению, не знаю. Не знаю, видимо, ещё и потому, что их либо вообще не переводили на русский, а если и переводили, то весьма избирательно или ограниченно. Сейчас много говорят о возрождении нашего общего, постсоветского культурного пространства, культурной сферы. Потому что если и есть нечто, кроме экономики, кроме совместно нажитого опыта выживания в переломные времена, то это, конечно же, не в последнюю очередь родственное понимание каких-то неделимых, не разъятых, не разъединённых той же политикой и конъюнктурой нравственных ценностей, образцов красоты, золотых россыпей человеческой мысли, да и культуры в целом. И если говорить о воссоздании нашей общей живительной духовной ауры, то в неё надо вовлекать не только то, что поближе лежит, но и извлекать из первородных национальных глубин и глубинок нечто другое, «подкорковое». Знакомить, того же русского читателя и с незнакомым, не всегда линейно понятным. Я приветствую переводы Торегельды Рахмана на русский. Возможно, это начало большого и плодоносного пути. И со временем придёт настоящее, не шапочное знакомство и с теми его сотоварищами по цеху, которых назвал он в недавнем памятном разговоре со мной. Думаю, что это пойдёт на пользу не только для лучшего понимания и взаимопонимания между отдельными литераторами, людьми, но и между нашими народами тоже.
А вообще-то, Торе Рахман, конечно же, не новичок и в национальной казахской поэзии, и в поэзии вообще. Он автор многих поэтических сборников и лауреат нескольких престижных литературных премий, включая национальную поэтическую. Издательство «Восточный экспресс» сегодня выводит это незаурядное имя на русскоязычную орбиту. В новый путь, Торе! В добрый путь и вам, дорогие и любознательные русскоязычные читатели, – в путь не очень знакомый и не очень лёгкий, требующий ответного интеллектуального труда и поэтического воображения. Но путь открытий, говорят, другим и не бывает.