Об одном из авторов сборника «Поэзия моя, ты – из окопа» есть рассказ: «Я вспомнил сленговое название – «Вышибальный марш». Я помнил две последние строчки – немудрено: Владимир Высоцкий когда-то назвал их «лучшим, что написано о маршевых ротах». В 17 лет Октябрь ушёл на фронт. Больше года был в разведроте артиллерийского полка. Смертность в этом подразделении – порядка 90 процентов. Встретив День Победы, всю последующую жизнь воспринимал как приз, подарок судьбы».
Действительно, в сборнике, составленном Н. Старшиновым, стихи поэта с советским именем Октябрь Бурденко не затерялись, там все поэты были самого высокого уровня и эмоциональной правдивости. Не случайно Сергей Наровчатов предсказывал появление поколения опоздавших поэтов, не ставших профессионалами: «Круговой порукой связала нас жизнь – порукой стиха и боя. Выстояли мы два года войны, выстоим и остальные. Третье поколение – поколение непосредственных участников войны – придёт в литературу прямо из окопов и землянок. То, что видели и пережили мы, ещё выльется в земледробящей силы строки».
Строки такой силы нельзя было выдумать, их надо было выстрадать, пережить ценой потерь, боли, как об этом говорится в воспоминаниях поэта «третьего поколения» Иона Дегена, документальность которых кровью вписана в историческую хронику народной трагедии: «На второй или на третий день раны начали гноиться. Тампоны пришлось выбросить. Саша срезал мох, посыпал его пеплом и прикладывал к ранам. Только трижды за девятнадцать дней мне удалось постирать бинт. И вот сейчас, когда после всего пережитого нас ждала радостная встреча со своими на левом берегу, Саши не стало. Двадцать девять мальчиков из двух девятых классов были убиты или ранены. Двадцать девять раз я ощущал боль потери. Но никогда ещё эта боль не была такой пронизывающей, как сейчас, в тридцатый раз...
…И тут я заплакал... Не боль, не потери, не страх были причиной тех слёз. Не это... Где фронт? Есть ли он вообще? Идёт ли ещё война? Зачем я существую, если рухнула моя страна? Почему я не оставил себе хоть одну гранату? Я бы взорвал её».
Это он автор знаменитого стихотворения «Мой товарищ, в смертельной агонии…», авторство которого долго оставалось неизвестным, от жестоких строк которого содрогалось сердце:
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.
Ещё до Дегена подобную ситуацию в замечательном стихотворении «Мне ворон чёрный смерти не пророчил» от имени погибшего описал фронтовик Виктор Гончаров: «…как с меня угрюмые солдаты / Неосторожно сняли сапоги…»
Но я друзей не оскорбил упрёком.
Мне всё равно. Мне не топтать дорог.
А им – вперёд. А им в бою жестоком
Не обойтись без кирзовых сапог.
Сам Ион Деген признавался: «Любимое стихотворение у меня совсем другое. Оно было написано в 42-м на Кавказе. Мне было 17 лет, я тогда командовал отделением разведки дивизиона бронепоездов. Жуткий был день:
Воздух вздрогнул.
Выстрел. Дым.
На старых деревьях обрублены сучья.
А я ещё жив.
А я невредим.
Случай?
Вот почему сегодняшние подлые остряки и хохмачи, называющие празднование 9 Мая «победобесием», напоминают мне известный исторический сюжет. Желябов, один из убийц Александра II, во время обвинительной речи усмехнулся, прокурор остановился и сказал: «Когда Желябовы смеются – Россия плачет».
Геннадий Красников
Октябрь Бурденко
(1925–2010)
Солдат-орденоносец разведроты. С мая 1943 года по май 1945 года участвовал в боях на Северо-Кавказском, а затем на 1-м Украинском фронте.
Маршевая рота
Гудит над бараками ветер –
Для нас он ещё не умолк.
И нам всех дороже на свете
Запасный стрелковый наш полк.
Нас учат, и учат, и учат,
Нам всё здесь постигнуть дано!
Пропарывать брюхо у чучел
И резать спирали Бруно.
И сколько же длиться ученьям?..
Но прост командиров ответ:
– Не вечно стрелять по мишеням
И строем ходить на обед...
Нам было тогда по семнадцать –
Молоденький пылкий народ.
На плац приходили прощаться
Мы с каждой из маршевых рот.
Минуй нас, салют поминальный,
Всех двести на гулком плацу...
И марш вышибальный, прощальный
Нас медью хлестал по лицу.
* * *
Заходит солнце за Карпаты.
Июньский день истлел, умолк.
Войной разрушенные хаты
Окутал голубой дымок.
Заходит солнце, утопая
В лучах багрового огня.
И рожь, как будто золотая,
Стоит средь гаснущего дня.
И замер лес иссиня-чёрный,
Его лучи не золотят.
Там окопался враг упорный,
Там роты смертников-солдат.
Но лишь над лесом чёрно-синим
Рассвет забрезжит новым днём,
Мы эти роты опрокинем
И лес и горы – всё вернём!
* * *
Чтобы скорей увидеть дом
В краю родном,
Коль мать-Отчизна дорога,
Добей врага!
Она уже четвёртый год
Тебя всё ждёт.
И заждалась тебя обнять
Родная мать.
И не сомкнёт жена очей
В тиши ночей...
Солдат, под грохот батарей
Вперёд, быстрей!
1944 г.
Ион Деген
(1925–2017)
В июле 1941 года добровольцем пошёл на фронт в истребительный батальон, состоявший из учеников девятых и десятых классов. Является одним из советских танковых асов: за время участия в боевых действиях в составе 2-й отдельной гвардейской танковой бригады экипажем Иона Дегена уничтожено 12 немецких танков (в том числе 1 «тигр», 8 «пантер») и 4 самоходных орудия (в том числе 1 «Фердинанд»). Перенёс ожоги и четыре ранения.
* * *
Всё у меня не по уставу.
Прилип к губам окурок вечный.
Распахнут ворот гимнастёрки.
На животе мой парабеллум,
Не на боку, как у людей.
Всё у меня не по уставу.
Во взводе чинопочитаньем
Не пахнет даже на привалах.
Не забавляемся плененьем.
Убитый враг – оно верней.
Всё у меня не по уставу.
За пазухой гармошка карты,
Хоть место для неё в планшете.
Но занят мой планшет стихами,
Увы, ненужными в бою.
Пусть это всё не по уставу.
Но я слыву специалистом
В своём цеху уничтоженья.
А именно для этой цели
В тылу уставы создают.
Июль 1944 г.
* * *
Есть у моих товарищей танкистов,
Не верящих в святую мощь брони,
Беззвучная молитва атеистов:
– Помилуй, пронеси и сохрани.
Стыдясь друг друга и себя немного,
Пред боем, как и прежде на Руси,
Безбожники покорно просят Бога:
– Помилуй, сохрани и пронеси.
Сентябрь 1944 г.
Сгоревший танк
Сгоревший танк
на выжженном пригорке.
Кружат над полем
чёрные грачи.
Тянуть на слом
в утиль
тридцатьчетвёрку
Идут с надрывным стоном тягачи.
Что для страны десяток тонн металла?
Не требует бугор благоустройства.
Я вас прошу,
Чтоб вечно здесь стояла
Машина эта –
Памятник геройству.
Лето 1943 г.
* * *
Зияет в толстой лобовой броне
Дыра, насквозь прошитая болванкой.
Мы ко всему привыкли на войне.
И всё же возле замершего танка
Молю судьбу:
Когда прикажут в бой,
Когда взлетит ракета, смерти сваха,
Не видеть даже в мыслях пред собой
Из этой дырки хлещущего страха.
Ноябрь 1944 г.
* * *
Туман.
А нам идти в атаку.
Противна водка.
Шутка не остра.
Бездомную озябшую собаку
Мы кормим у потухшего костра.
Мы нежность отдаём с неслышным стоном.
Мы не успели нежностью согреть
Ни наших продолжений нерождённых,
Ни ту, что нынче может овдоветь,
Мы не успели.
День встаёт над рощей.
Атаки ждут машины меж берёз.
На чёрных ветках,
Оголённых,
Тощих,
Холодные цепочки крупных слёз.
Ноябрь 1944 г.
* * *
Когда из танка, смерть перехитрив,
Ты выскочишь, чумной, за миг до взрыва,
«Ну всё, – решишь, – отныне буду жив
В пехоте, в безопасности счастливой».
И лишь когда опомнишься вполне,
Тебя коснётся истина простая:
Пехоте тоже плохо на войне,
Пехоту тоже убивают.
Ноябрь 1944 г.
* * *
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.
Декабрь 1944 г.
* * *
Воздух вздрогнул.
Выстрел.
Дым.
На старых деревьях обрублены сучья.
А я ещё жив.
А я невредим.
Случай?
Октябрь 1942 г.