2023-й – год 220-летия со дня рождения Фёдора Ивановича Тютчева и 150-летия его кончины, а кроме того, 200-летний юбилей Ивана Аксакова. Их связывали не только узы родства, но и взгляд на судьбы отечества. И где, как не в Мураново, хранящем самые значительные собрания, связанные с их жизнью и творчеством, могла открыться такая своевременная выставка – «Тютчев и Аксаков. В чём сила России?».
– Александр Евгеньевич, круглые даты, похоже, стали лишь официальным поводом для выставки?
– Скорее, очевидным поводом вспомнить, что проблема взаимоотношений России и Европы, России и славянского мира занимала центральное место в творчестве обоих. Сегодня в понимании большинства людей Тютчев – это великий поэт, Аксаков – выдающийся публицист. И мало кто знает, что Фёдор Иванович писал острые полемические статьи, а Иван Сергеевич – проникновенные стихи. Мураново – музей литературный, мы же рискнули несколько раздвинуть привычные горизонты и поговорить о том, что нас с вами волнует сейчас не меньше, чем наших предков полтора века назад.
– Ситуации схожи?
– Более чем! В 1862 году на западных границах Российской империи вспыхнуло польское восстание, в разжигании которого самое активное участие приняли европейские державы, особенно Франция. Цель была та же, что и сегодня, – максимально ослабить нашу страну. Конфликт затягивался, и в 1863-м Иван Аксаков в своей газете «День» опубликовал статью под названием «В чём сила России?».
– И в чём же?
– Она не в оружии, а в духе народном. В том, насколько сам народ осознаёт своё единство, предан своей вере, идеалам, традициям. Без этого никакое оружие не поможет, потому что защищать будет нечего. Сегодня Русский мир снова отстаивает своё право на существование. Мы пытаемся разобраться – кто мы, какие мы. Надеемся, что и выставка кому-то в этих поисках поможет. Музей – не учебник истории. В конец за правильным ответом не заглянешь. Я бы скорее сравнил его с хрестоматией, предлагающей тому, кто умеет думать и делать выводы, огромный пласт материала. Подлинного и честного. Человек должен уходить из музея с пониманием истории, которую нам поручено хранить.
– В Муранове Тютчев ни разу не был?
– Усадьба принадлежала его младшему сыну – Ивану. Он не раз приглашал отца приехать, но обстоятельства не складывались. Но однажды подвернулся счастливый случай. Поэт гостил по соседству – в Абрамцево, в восьми километрах отсюда. Сохранилась так называемая тропа поэтов, по которой обитатели усадеб ходили друг к другу в гости. По этой дороге в августе 1849 года в Мураново из Абрамцево приехал Гоголь. Комната на втором этаже мурановского дома, где ночевал писатель, с тех пор называется «Гоголевской». Из Абрамцева летом 1871 года Иван Фёдорович получил записку от отца, извещавшего, что выезжает в Мураново. Но в судьбе усадьбы куда важнее не факт её посещения Тютчевым, а его присутствие здесь на почти осязаемом физическом и мистическом уровнях: в личных вещах, предметах обстановки, его книгах, картинах, архивных документах, даже спальне из Царского Села, где почил поэт.
– Музей в родовом гнезде создали сами Тютчевы. Как им это удалось?
– После смерти Фёдора Ивановича его вдовой и сыном было принято решение перевезти в Мураново всё его наследие. Так что история музея фактически началась ещё в 70-х годах XIX века. После революции внук поэта, Николай Иванович Тютчев, сознательно передал усадьбу со всем содержимым государству. Редкий случай, когда не официальная власть экспроприировала усадьбу, как тогда было принято, а сам владелец отказался от личных интересов и личной собственности, возводя её в ранг историко-культурного достояния страны и нации. 1 августа 1920 года Мураново распахнуло свои двери уже в статусе музея.
– И репрессии его не коснулись?
– Когда в конце 20-х годов началась борьба с остатками дворянства, внука поэта вызвали на Лубянку. От расстрела, гибели усадьбы и расформирования музея спасли тютчевские книги, которые Николай Иванович предусмотрительно дарил Ленину через Бонч-Бруевича и Луначарского. Видимо, сработали наследственные гены деда-дипломата. Вождь хранил томики Тютчева в своей кремлёвской квартире, включил имя поэта в список выдающихся деятелей культуры, память которых стала охраняться соответствующим декретом. Свою лепту внёс и старый друг Николая Ивановича Максимилиан Волошин. В марте 1927 года в записке, адресованной Совнаркому, он напишет, что именно Мураново позволяет сохранить традиции и связь между лучшими достижениями в области литературы и философской мысли прошлого и светлым революционным настоящим. К Волошину тогда прислушивались. Его обращение в Кремль оказалось решающим, и музей был спасён. Николай Иванович трансформировал экспозицию, придав её изначальной историко-художественной стилистике музея истории дворянской культуры и быта более глубокий содержательный литературный смысл.
– И тем самым спас от «перепрофилирования»?
– Безусловно! Как известно, несмотря на огромное значение для нашей истории и культуры, в Абрамцево, Архангельском, Остафьево музеи очень быстро ликвидировали, а усадьбы отдали под ведомственные санатории. А скольким усадьбам повезло ещё меньше? Мураново же всегда продолжало оставаться музеем, коллекция никогда не покидала дом. Более того, решение Совнаркома 1919 года не только предполагало открытие музея, но и устанавливало право проживания потомков на территории усадьбы. Им был выделен флигель, некогда выстроенный для вдовы поэта Эрнестины Фёдоровны. Традиция эта сохраняется и сегодня. Охранные обязательства по содержанию усадебного флигеля возложены на Благотворительный фонд, созданный семьёй потомков поэта. Содружество музея и фонда даёт прекрасные плоды в виде художественных, выставочных и издательских проектов, уникальных авторских экскурсий, а главное – помогает хранить историческую память и семейные традиции, вот уже более двухсот лет царящие в Муранове.
– Ваш музей, пожалуй, единственный, где у экспонатов нет этикеток…
– …потому что здесь всё осталось на своих местах. Николай Иванович был тут и за директора, и за экскурсовода. И порой, когда обнаруживал пропажу какой-нибудь чашечки, с грустью констатировал: «…посетители впечатления выносят». У них возникает эффект присутствия в жилом доме. Они здесь гости. А наши экскурсоводы «замещают» хозяев. Без них по дому пройтись нельзя.
– Как совместить мемориальную камерность Мураново с тенденцией оценивать работу музеев по количеству проданных билетов?
– Мемориальные музеи априори имеют жёсткие рамки. Наш предел – 450 человек в день, и летом на экскурсии надо записываться загодя. И дело не только в сохранности здания и экспозиции, но и в их восприятии. Если по дому будет бродить толпа, мы получим не мемориальный музей, а парк культуры и отдыха имени Тютчева.
– Насколько изменилась ваша аудитория за последние десятилетия?
– Весьма значительно. Правнук Тютчева Кирилл Васильевич Пигарёв, проработавший в музее почти 50 лет, из которых 30 его возглавлял, был доктором филологических наук, авторитетным литературоведом. В советские времена это был исключительно литературный музей, куда приходила в основном подготовленная публика, поскольку литература в жизни людей играла важную роль. С начала 90-х положение стало меняться. Мы не хотим терять подготовленных посетителей, но многим сегодня интереснее дворянский быт XIX века. Чем дальше уходит от нас эта культура, тем больше привлекает.
– И как при таком раскладе держать планку?
– Это сложно, но не невозможно. С одной стороны, людям интересны простые житейские истории, а их в истории рода Тютчевых предостаточно. С другой – изобретаем программы для посетителей разного уровня вовлечённости. «Выходные в Муранове», к примеру, рассчитаны на семьи с детьми. Устраиваем мастер-классы по керамике, художественному стеклу, народным промыслам. Проводим фестивали: «Сенокос в Мураново» – фольклорный, «Аксаковская уха» и «День варенья» – гастрономические. А кому-то просто нравится выбраться на природу, полюбоваться пейзажами, под тютчевским дубом помечтать. Окрестные холмы входят в охранную зону, хоть и находятся в частном владении: пахать можно, строить – нельзя. Успели защитить, а то ведь тут уже колышки вбивать начали для участков под коттеджи.
– А как отношения с местными жителями складываются?
– 151 год назад Дмитрий Байков пришёл служить в усадьбу конюхом. Его потомки до сих пор живут на границе заповедника, и праправнучка Татьяна Байкова работает в сувенирной лавке и проводит мастер-классы. Для многих из местных музей – и любовь, и жизнь. Малыши с удовольствием приходят помогать старшим – траву косят, цветы сажают, листву по осени сгребают. Они растут с музеем, и кто-то, надеемся, не поедет в Москву за длинным рублём, а останется здесь – где родился, там и пригодился.
– Свою первую встречу с усадьбой Мураново помните?
– Мне о нём с восторгом рассказывал Валерий Андреевич Расстригин. До того как прийти к нам в отдел реставрации музея Пушкина, он в Мураново почти четверть века проработал. А привёз он меня сюда в 2011 году, когда после реставрации, длившейся пять лет, – в 2006-м в дом попала шаровая молния, – открыли первый этаж. Подумать не мог, что когда-нибудь этот дом и для меня родным станет. Когда в 2020-м предложили директорское кресло, приехал осматриваться. Пандемия. Всё закрыто. Но что-то щёлкнуло – моё место! Я ведь «девятнадцативечный», это моя эпоха.
– Шаровая молния – и такая беда. А нынче-то риски куда серьёзнее...
– Музеям всегда приходится отвечать на вызовы времени. Помню, как мой старший коллега – директор музея Останкино Геннадий Викторович Вдовин – рассказывал, как в 93-м он, боевой офицер, караулил уникальный памятник XVIII века, пока в полукилометре от него штурмовали телецентр. А наши старожилы не забыли, как в 41-м вместе с родителями копали рвы в мурановском парке, чтобы спрятать то, что не успели эвакуировать. Чтобы всё упаковать и вывезти, нам нужно два месяца. Но дом-то с места не сдвинешь. Как не вспомнить Наталью Николаевну Грамолину – она тоже несколько лет отдала Мураново перед тем, как осесть в Поленове, – считавшую, что для усадеб надо изобрести невидимые и непробиваемые купола. Накрыл, и внутри можно ничего не трогать.
– Директорствуете вы здесь недавно, а планов на сколько лет вперёд уже настроить успели?
– Лет на пятнадцать. И это не предел. Надо восстанавливать утраченные постройки – баню, конюшни, оранжерею, школу. У нас касса ютится в реставрационном вагончике, а хранители – в кучерской избе под крышей, где в полный рост можно встать только под коньком. Административного корпуса нет, приходится арендовать помещения в сельсовете и бегать за каждой бумагой по полкилометра. Летом ничего, а вот зимой… Детский центр необходим, выставочные пространства для сменных выставок и много чего ещё. Нужно создать комфортные условия и для гостей, и для сотрудников, освободить мемориальные помещения. Ещё одна проблема – транспорт. И нужен не только музею, но и местным жителям – дети ходят в школу в Ашукино за пять километров по трассе, где несутся машины со скоростью 100 км/ч и обочины никак не защищены. Дел хватает – сил бы хватило. Хочется сохранить силу этого места. И чтобы гости в нашем доме не переводились...