Я познакомился с Алексеем Пьяновым в начале семидесятых. Если точная дата и забылась, то уж место запомнилось навсегда. Это было на Пушкинском празднике поэзии в древнем Торжке.
Тогда Алексей Пьянов был молодым тверским журналистом. Однако к тому времени у него в Москве уже вышла книга «Берег, милый для меня» с предисловием Ираклия Андроникова.
В тот памятный вечер в Торжке мы пили не оскорбляемый ещё любимый российский напиток и заедали его пожарскими котлетами. И говорили, говорили о Пушкине, поражаясь неисчерпаемости судьбы и творчества гения. И я понял, что новый мой товарищ – действительно пушкинист. Но не в чисто «учёном», традиционно и сильно заезженном понимании. Он пушкинист потому, что сердцем воспринял эстетическую и этическую традиции гения и всем своим творчеством – исследованиями, очерками, статьями, стихами – старался соответствовать великому посылу, призванию и призыву поэта: «...чувства добрые я лирой пробуждал». Стихи Алексея Пьянова, его литературная журналистика, его книги (он выпустил их уже более двадцати) не являются однозначной реакцией на события и злобу дня. Но его нельзя и представить булгаковским котом, никому не мешающим и мирно починяющим примус. Давно известно, как талантливо, как мастерски владеет Алексей Пьянов острым оружием поэзии – пародией и эпиграммой. Его сатирические и юмористические книги изданы огромными тиражами. Он не раз «ставил на место» самовлюблённых и саморекламирующих поэтов. В том числе, да, пожалуй, и прежде всего – в «ЛГ», в её знаменитом «Клубе 12 стульев», дважды удостоившись премии «Золотой телёнок».
Мне близко творчество Алексея Пьянова прежде всего потому, что оно лишено перформансности, разудалой самовольности и удручающей безликости, а следует императиву, приложимому не только к медицине: «Не навреди!» Об этом свидетельствуют и его новые книги.
Тогда, в Торжке, при первой нашей встрече, Алексею Пьянову не было и сорока. Сегодня он встречает своё восьмидесятилетие. Встречает не с пустой котомкой...
Я желаю Алексею Степановичу Пьянову физического и творческого здоровья. Ибо, чтобы быть русским поэтом, большое здоровье надо иметь.
Владимир КОСТРОВ
Тогда Алексей Пьянов был молодым тверским журналистом. Однако к тому времени у него в Москве уже вышла книга «Берег, милый для меня» с предисловием Ираклия Андроникова.
В тот памятный вечер в Торжке мы пили не оскорбляемый ещё любимый российский напиток и заедали его пожарскими котлетами. И говорили, говорили о Пушкине, поражаясь неисчерпаемости судьбы и творчества гения. И я понял, что новый мой товарищ – действительно пушкинист. Но не в чисто «учёном», традиционно и сильно заезженном понимании. Он пушкинист потому, что сердцем воспринял эстетическую и этическую традиции гения и всем своим творчеством – исследованиями, очерками, статьями, стихами – старался соответствовать великому посылу, призванию и призыву поэта: «...чувства добрые я лирой пробуждал». Стихи Алексея Пьянова, его литературная журналистика, его книги (он выпустил их уже более двадцати) не являются однозначной реакцией на события и злобу дня. Но его нельзя и представить булгаковским котом, никому не мешающим и мирно починяющим примус. Давно известно, как талантливо, как мастерски владеет Алексей Пьянов острым оружием поэзии – пародией и эпиграммой. Его сатирические и юмористические книги изданы огромными тиражами. Он не раз «ставил на место» самовлюблённых и саморекламирующих поэтов. В том числе, да, пожалуй, и прежде всего – в «ЛГ», в её знаменитом «Клубе 12 стульев», дважды удостоившись премии «Золотой телёнок».
Мне близко творчество Алексея Пьянова прежде всего потому, что оно лишено перформансности, разудалой самовольности и удручающей безликости, а следует императиву, приложимому не только к медицине: «Не навреди!» Об этом свидетельствуют и его новые книги.
Тогда, в Торжке, при первой нашей встрече, Алексею Пьянову не было и сорока. Сегодня он встречает своё восьмидесятилетие. Встречает не с пустой котомкой...
Я желаю Алексею Степановичу Пьянову физического и творческого здоровья. Ибо, чтобы быть русским поэтом, большое здоровье надо иметь.
Владимир КОСТРОВ
«ЛГ» с радостью поздравляет давнего автора с юбилеем и публикует его новые стихи.
Мартовские иды*
Снова мартовские иды
Размыкают тесный круг…
Не таи на век обиды,
С днём рожденья, старый друг!
Скоро лёд на речках треснет,
Зазвенит лесной ручей,
И весну восславит песней
Хор саврасовских грачей.
И пока не рухнул шаткий
Зимник с мартом заодно,
Левитановской лошадкой
Март приедет в Островно.
Мы не римляне… Однако
Нам с тобою повезло:
В наших судьбах добрым знаком
Стало древнее число.
Мы весенние с тобою,
Мы охочи на дела,
И удача нас обоих
Стороной не обошла.
Есть на будущее виды…
А теперь как в старину:
Ну – за мартовские иды!
За весеннюю страну!
____________
* В древнеримском календаре – 15-е число марта
Что это видится?
Что это слышится?
Небо, как парус,
Под ветром колышится.
Дальние грозы
Уже не слышны,
Давние слёзы
Не так солоны.
Легче шагается,
Лучше слагается,
Словно бы кем-то
Во всём помогается.
Что за волшебная
Это игра,
Мне бы давно
Догадаться пора.
Не существует
Разгадки иной:
Всё потому,
Что ты рядом со мной.
Всё потому,
Что любви волшебство
В мире сильней
И мудрее всего.
Наш товарищ боевой.
Нам ещё поменьше ям бы
На дороге столбовой.
Той, которой мы шагаем
Дружно в ногу много лет,
Воздвигаем, зажигаем,
Добиваемся побед.
Неудачи, пораженья –
Всё бывает в свой черёд,
Но однако же движенье
Всё вперёд, вперёд, вперёд!
Нам бы знать – куда идём мы
И зачем идём туда,
Для кого мы строим домны,
Воздвигаем города.
Знали б мы такую «малость»,
Меньше сказок бы плели,
Веселее б нам шагалось,
И, глядишь, быстрей дошли.
С забытой страницы
Поблекшая строчка
Вспорхнула, как птица.
И эта забытая мною строка
Мне вдруг показалась
Ключом от замка,
Сомкнувшим дубовые
Створки
У Карло в убогой
Каморке.
За ними – стена,
За стеною – страна,
Всё так же волшебна,
Как в детстве она,
Весёлою песней
К себе нас маня,
Такая, как прежде,
Была у меня…
Иные, увы,
На дворе времена.
Хоть та же
И всё же
Другая страна,
В которую заперты
Двери,
И ключ безвозвратно
Утерян.
За нас решает –
Безвестен ты
Иль знаменит –
И создаёт,
И разрушает,
И награждает,
И казнит.
То от беды
Оберегает,
Спасает от суда
Невежд,
То вдруг злодейству
Помогает,
Не оставляя нам
Надежд.
То незаслуженно
Возносит
В такие жуткие
Верха,
То вдруг в такую
Бездну бросит,
Не удержавши
От греха…
Так может быть,
Сама судьба
Чего-то высшего
Раба?!
По рытвинам и кочкам
Судьба тебя носила.
В твоих нежнейших строчках
Живёт мужская сила.
Не то чтоб мускулисты,
Не просто крепко сбиты,
Но именно скалисты –
Базальты и граниты.
Они такого роста,
Что не охватит око.
Взойти на них непросто,
Но с них видать далёко.
Там, где заросли ольхи.
На погоду он не сетовал,
Выхаживал стихи.
А вернувшись – без отсрочки
Раскрывал блокнотик свой…
Как пьяняще пахли строчки
Переделкинской травой!
Без него осиротели
Берега родной реки…
Там, где рифмы зеленели,
Проросли особняки.
Что это?
И.П.Что это видится?
Что это слышится?
Небо, как парус,
Под ветром колышится.
Дальние грозы
Уже не слышны,
Давние слёзы
Не так солоны.
Легче шагается,
Лучше слагается,
Словно бы кем-то
Во всём помогается.
Что за волшебная
Это игра,
Мне бы давно
Догадаться пора.
Не существует
Разгадки иной:
Всё потому,
Что ты рядом со мной.
Всё потому,
Что любви волшебство
В мире сильней
И мудрее всего.
Нам бы…
Наши маршевые ямбы –Наш товарищ боевой.
Нам ещё поменьше ям бы
На дороге столбовой.
Той, которой мы шагаем
Дружно в ногу много лет,
Воздвигаем, зажигаем,
Добиваемся побед.
Неудачи, пораженья –
Всё бывает в свой черёд,
Но однако же движенье
Всё вперёд, вперёд, вперёд!
Нам бы знать – куда идём мы
И зачем идём туда,
Для кого мы строим домны,
Воздвигаем города.
Знали б мы такую «малость»,
Меньше сказок бы плели,
Веселее б нам шагалось,
И, глядишь, быстрей дошли.
Забытая строка
Из старой тетради,С забытой страницы
Поблекшая строчка
Вспорхнула, как птица.
И эта забытая мною строка
Мне вдруг показалась
Ключом от замка,
Сомкнувшим дубовые
Створки
У Карло в убогой
Каморке.
За ними – стена,
За стеною – страна,
Всё так же волшебна,
Как в детстве она,
Весёлою песней
К себе нас маня,
Такая, как прежде,
Была у меня…
Иные, увы,
На дворе времена.
Хоть та же
И всё же
Другая страна,
В которую заперты
Двери,
И ключ безвозвратно
Утерян.
Судьба
Судьба поройЗа нас решает –
Безвестен ты
Иль знаменит –
И создаёт,
И разрушает,
И награждает,
И казнит.
То от беды
Оберегает,
Спасает от суда
Невежд,
То вдруг злодейству
Помогает,
Не оставляя нам
Надежд.
То незаслуженно
Возносит
В такие жуткие
Верха,
То вдруг в такую
Бездну бросит,
Не удержавши
От греха…
Так может быть,
Сама судьба
Чего-то высшего
Раба?!
Видать далёко
Юнне МорицПо рытвинам и кочкам
Судьба тебя носила.
В твоих нежнейших строчках
Живёт мужская сила.
Не то чтоб мускулисты,
Не просто крепко сбиты,
Но именно скалисты –
Базальты и граниты.
Они такого роста,
Что не охватит око.
Взойти на них непросто,
Но с них видать далёко.
Вспоминая Андрея Вознесенского
Он любил бродить над Сетунью,Там, где заросли ольхи.
На погоду он не сетовал,
Выхаживал стихи.
А вернувшись – без отсрочки
Раскрывал блокнотик свой…
Как пьяняще пахли строчки
Переделкинской травой!
Без него осиротели
Берега родной реки…
Там, где рифмы зеленели,
Проросли особняки.