Яков Гордин.
Алексей Ермолов. Солдат и его империя: Документальный роман в двух томах. – ООО «Вита Нова», 2012. – 1000 экз.
Ермолов не был никогда любимцем нашей историографии. «Если консерваторы толковали о «цезаризме» Ермолова, то осведомлённые либералы не исключали его вмешательства в события в случае успеха тайного общества».
Иными словами, считалось, он мог стать Бонапартом русской революционной армии – если б кто-нибудь до того одержал её первоначальную победу. Это делало его подозрительным с двух сторон, в том числе для биографов разных направлений. Оттого о нём фактически принято было говорить только в связи с Кавказом и кавказскими делами. При этом даже главные козыри его военной судьбы: особая роль, какую он сыграл в войне 1812–1814 годов, – как-то терялись. Происходило то, чего сам Алексей Петрович в жизни опасался больше всего: он попадал в общий ряд. «Святую Анну 1-й степени получили за кампанию 1812 года более двухсот генерал-майоров и генерал-лейтенантов. А Ермолов не считал себя стоящим в общем ряду».
В этом смысле книга Якова Гордина заполняет лакуну, которую давно следовало заполнить.
Главное достоинство книги, это следует сразу подчеркнуть, – понимание исторической психологии: психологии давно прошедшего времени – и тем самым конкретной психологической ситуации событий. То, что отличает лишь истинных и глубоких историков. Гордин не замазывает грехов и не скрывает чёрных пятен на своих персонажах.
То была гигантомахия. Битва гигантов с титанами. Где титаны вдобавок ещё без конца воюют между собой. «После битвы под Смоленском борьба генералов отступающей русской армии со своим действующим главнокомандующим принимала всё более ожесточённый характер». Добавим, борьба идёт с человеком, стратегия которого, принятая им в этой войне, после будет признана всеми правильной, единственно верной. «Здесь зачинатель Барклай, здесь совершитель Кутузов…» – скажет после Пушкин.
В эпоху, когда судьбу войны решало сражение, прямое столкновение войск на сравнительно небольшой территории, великого мастера сражения Бонапарта следовало заставить отступить от его коронных методов. Его должно было победить самоё пространство России. Но этот план «не соответствовал идеологии «подвига», которой дышал не один лишь главный герой книги. «Генералы – такие как Раевский, Остерман, Милорадович и, конечно же, Ермолов, – будучи искренне преданы интересам отечества, мечтали не просто об изгнании Наполеона, но о победе со славой. А слава давалась только кровью солдат и их собственной».
Автор книги сдержан даже в несомненной симпатии к своему герою – Ермолову. Этот римлянин душой, воин, который в ночь перед Бородином зачитывается героическими легендами Оссиана, вместе с тем, не смущаясь, строчит доносы императору на своего непосредственного начальника Барклая де Толли, за что заслуживает от того звание «интриганта». А когда не станет Барклая, не найдёт добрых слов в адрес усопшего и будет исходить желчью. Возможно, от сознания собственной вины?
В целом книга Гордина трагична, как трагична, в сущности, и сама война. Даже если главный герой книги и окружающие его люди избрали её своей профессией. Кто прочтёт книгу, вряд ли сможет позабыть, как, оставляя Москву, Кутузов просит, чтоб кто-нибудь знающий город проводил его пустыми улицами. Он не хотел никого встретить. Одинокий старик с одним сопровождающим, проезжающий на коне по пустому городу…
Не менее сложен и трагичен и второй том книги, посвящённый Кавказу в жизни Ермолова. Месту и уделу, избранному им самим. Тут много причин для такого странного выбора после почти оглушительного триумфа в войне. (Он даже отказывается от командования гвардейским корпусом.) Тут и желание самостоятельности и отдалённости от петербургского начальства, столичной бюрократии, и то самое «цезарианство» Ермолова – его представление о том, что надо и как надо строить империю. «В Европе не дадут нам ни шагу без боя, а в Азии целые царства к нашим услугам». Это целая идеология – не будем её скрывать.
Гордин очень точно показывает здесь и причины самой войны, и методы её ведения в ту пору, когда во главе российской власти на Кавказе стоял великий Ермолов. «Смирись, Кавказ, идёт Ермолов!» «Проконсул Кавказа», как его называли. Война рождалась поначалу из необходимости безопасных дорог в Грузию, которая присоединилась к России. Но окружающие народы смотрели на дело иначе. Они привыкли властвовать на этих дорогах. Разбой, грабёж, взятие пленных за выкуп или обращение в рабов. Это было никак не преступление по их убеждению – но доблесть и форма жизни.
Чего Ермолов с его европоцентризмом (вернее, «россиецентризмом») и европейским мышлением (как он полагал) никак не мог понять. Для него Кавказ был как Галлия для Юлия Цезаря – это очень точно в книге!
Грибоедов, который долго служил при Ермолове, потом поссорился с Ермоловым, писал в одном письме: «Борьба горной и лесной свободы с барабанным просвещением…. Будем вешать и прощать и плюём на историю». Если последняя часть фразы и не впрямую цитата из Ермолова, то, несомненно, формулировка позиции Ермолова. Грибоедов предостерегает там же: «Одно строжайшее правосудие мирит покорённые народы со знамёнами победителей».
Ермолов ненавидел карликовые ханства Дагестана, считая, среди прочего, что ханы угнетают свои народы. Но эти восточные ханы были куда ближе своим подданным, чем европеец Ермолов. И как только были разрушены ханства, которые можно было ещё как-то держать в узде, вольные горские общества на месте их сплотились на религиозной основе. Вокруг имамов, ещё более жестоких, чем ханы. Был объявлен газават – священная война против неверных. Явились такие вожди, как Шамиль. И война шла ещё больше тридцати лет после ухода Ермолова с поста проконсула.
В сущности, Ермолов первым нащупал болезненный узел столкновения цивилизаций, который и сегодня мы носим под сердцем, как пулю, застрявшую в груди ещё с той войны. И уроки Ермолова – его ошибки в том числе – нужно рассматривать скрупулёзнейше. И не только нам, но и нашим западным партнёрам или, чаще, оппонентам.
А смещён был Ермолов с поста враз, фактически без причин. Он был заменён неплохим генералом, небесталанным и храбрым. Но генералом, каких было немало. Ну да, Николай I, взошедший на престол, мог подозревать, что Ермолов имел какое-то отношение к подготовке мятежа декабристов. Но, когда снимали, уже прошло следствие и было ясно, что не имел он к заговору никакого отношения. Николай I видел в нём другое – сильного человека! Талант. «Кумир прапорщиков!» – бросал царь в его адрес. Только ли прапорщиков?
Николай I знал, что делал, – он создавал царствование среднего человека. Ермолов злорадствовал в старости: «Ведь можно же было когда-нибудь ошибиться, он же всегда как раз попадал на неспособного человека, когда призывал его на какое-нибудь место!» И правда – почти не ошибался! Что с того, что эта «кадровая политика» приведёт через тридцать лет к Крымской войне, к падению Севастополя? И что собственному сыну царя с его реформами будет не очень-то комфортно править этой страной – да и просто опасно жить в ней?..
«В нравственном смысле я – солдат». «Это важнейшая подсказка для понимания характера Ермолова», – утверждает автор книги. Он даёт нам понять, что книга эта, наверное, о чём-то большем, чем сам Ермолов, чем биография его. Недаром в финале звучит: «Солдат и герой империи своей личной драмой предвосхитил её трагическую судьбу».