Софья Иванушкина
Родилась в Подольске. Училась в ДМШ при Московском государственном колледже музыкального исполнительства им. Ф. Шопена (фортепиано), затем в самом колледже. Окончила бакалавриат, магистратуру и ассистентуру-стажировку в РАМ им. Гнесиных. Автор книг «Горькая правда», «Урожай праха»; публикаций в музыкальной периодике. Победитель Всероссийского литературного турнира городов (2012–2013). Обладательница Гран-при конкурса творческих работ «Мой педагог-гнесинец» (в номинации «Интервью»). Дипломант II Международного конкурса памяти Н.К. Метнера в Санкт-Петербурге (в номинации «Музыкознание и музыкальная журналистика»), участница Третьего всероссийского семинара «Журналистские читки» для молодых музыковедов.
* * *
…Агриппина любила выглядывать в окно, глядя на то, как люди отделяются от домов, постепенно растворяясь в арке, ведущей к шумной улице.
Но сегодня Агриппина не направит путь в арку, выталкивая своё инородное тело из лёгких обшарпанного дома. Сегодня у неё был выходной, и она могла позволить себе отдохнуть от выматывающих съёмок. Она выглянула из окна. Её ожидания оправдались – он опять там со своей обезьянкой! На том же самом месте, в том же прохудившемся пальто и линялом шарфе, но без шапки. Это обстоятельство неприятно кольнуло Агриппину, вызвав в памяти воспоминание о воспалении среднего уха после съёмки на морозе без шапки. Так предполагалось – пышная копна её рыжих волос, не стеснённая шапкой, должна была свободно рассыпаться по горностаевому меху модели. После того воспаления уха Агриппина долго лечилась и с тех пор всегда смотрела с внутренним дискомфортом на людей без шапок на холоде. Зимней порой Агриппине особенно жалил взгляд вид неприкрытых девчачьих ног в колготках – короткий полушубок едва доходил девушкам до попы. Она не понимала, как это девушки в угоду тому, что им казалось красотой, готовы вышагивать на морозе незащищёнными? Сама Агриппина в этом ничего привлекательного не находила, как не находила красоты в тех съёмках с непокрытой головой в шубе нараспашку. Но кому было интересно её мнение? Модельный бизнес диктовал свои законы, и она принимала те позы, которые от неё ждали, и снимала с себя столько одежды, сколько требовалось.
Но, может, этому человеку во дворе действительно не холодно, потому что темпераментная игра на шарманке не позволяет ему замёрзнуть? Агриппине приходилось наблюдать за пианистами, когда она оказывалась в концертных залах. Женщины играли с голыми плечами и руками, тогда как дамы в зале кутались в шали и палантины. Исполнителям не было холодно, сама музыка заставляла циркулировать кровь в их жилах с удвоенной скоростью. Несколько иначе дело обстояло с мужчинами: те выступали в пиджаках, которые, по всей видимости, хотели с себя снять, но не снимали в угоду существующим традициям. Пот катился с них градом, падая со лба в глаза, точно дождевая влага с неба, и тогда они задирали голову и часто моргали, пытаясь проморгать разъедающий глаза пот. Агриппина знала, что музыкантам не даёт замёрзнуть их игра. Но как обстояло дело с шарманщиком? Он вкладывает в механическое вращение ручкой больше сил, чем это предусматривает его инструмент? А может, он специально не носит шапку ради своей обезьянки, которая цепляется за его волосы, как за лианы? Есть за что уцепиться: кажется, пряди шарманщика не знали ни расчёски, ни ножниц, спускаясь на плечи спутанными патлами, по которым обезьяна перебирается с одного плеча на другое. Наверное, шарманщику больно, когда животное цепляется за его волосы своими хваткими лапками. Но на качестве игры это никак не сказывается. Если бы он начал вертеть ручку шарманки, висевшей у него на шее, в другую сторону, ровным счётом ничего бы не изменилось. Даже если бы он и вовсе отпустил ручку – музыка осталась бы той же. Потому что вместо игры шарманки раздавалось молчание. Вместо звуков крутящегося валика на улице была слышна музыка, состоящая из завывания ветра и визга детей во дворе. Шарманщик будто не слышал этой «музыки города», поглощённый мелодиями, улавливаемыми только собственным слухом.
Поначалу, когда Агриппина видела его с этой расписной деревянной шарманкой, перекинутой через шею, она думала: что за бездельник? Она относилась к нему с презрением. На какие хитрости способны пойти люди, только бы не работать? Агриппина встречала на своём пути пропойц с картонками, на которых было криво выведено: «На бухло». Встречала хипповатого парня в дредах, державшего в руках коробку, надписанную разноцветными фломастерами: «На поездку в Париж». По крайней мере, в их попрошайничестве была какая-то честность. В ремесле этого шарманщика честностью и не пахло. Сперва неухоженный парень, занимающийся атавистической профессией, привлекал прохожих – особенно детей. Ему кидали деньги в мешочек под ноги, ожидая, что после этого он начнёт играть. Но когда ручка продолжала вращаться с издевательским безмолвием, они махали на него рукой. Иногда забирали деньги. А потом и вовсе перестали обращать внимание на местного чудака. Агриппина денег ему никогда не давала. Проходя мимо шарманщика, она всегда хотела заглянуть в лицо этому пройдохе: одухотворено ли оно слышимой только ему музыкой, как у сумасшедшего фанатика, или к нему приклеено серое равнодушие, как у людей, скатившихся на социальное дно? Но Агриппине никогда не удавалось заглянуть ему в лицо. Он играл с опущенной головой, и спутанные патлы занавешивали его лицо. Кроме того, обезьянка частенько залезала ему на голову, перекидывая волосы ему на глаза, словно забавляясь. А шарманщик не считал нужным урезонивать обезьянку.
Шли дни, а он всё стоял со своей безголосой шарманкой под домом. И Агриппина начала испытывать к нему жалость, к которой примешивалось острое любопытство – что заставляет стоять его каждый день на холоде? Осенний ветер всё крепчал. Агриппина смотрела на горе-шарманщика с высоты своего пятого этажа. Она не собиралась спускаться в свой выходной день на улицу. Но именно в этот день она решила дать шарманщику немного денег. Для этого случая она давно припасла монетку. Агриппина вовсе не была жадной, но ветер грозился унести бумажную купюру вслед за птицами, тогда как увесистая юбилейная монета обещала надёжное приземление. Девушка открыла окно. Для начала прислушалась. Нет, ничего. Его шарманка нема, как рыба. Да и то: рыба хоть пускает пузыри, а шарманка ничего не пускает. Даже скрипа ручки не слыхать. Агриппина знала, что в былое время монеты, которые кидали шарманщику из окон, заворачивали в бумажку. Но она так делать не стала, боясь, что странный шарманщик тогда не поймёт, что монетка предназначается ему. Она прицелилась и кинула монетку под ноги шарманщику, но как назло угодила обезьянке в голову. Та потёрла ушибленное место и задрала голову наверх. «Обезьяна-то не дура, поняла, откуда пришёл удар», – подумала Агриппина. Девушка вовсе не хотела причинять ей боли, просто она не обладала снайперскими навыками. То ли дело хозяин обезьянки! Шарманщик не прекратил вращать ручку своей шарманки, когда обезьянка скатилась на землю с плеч хозяина ему под ноги, потирая ушибленную голову. Он продолжал своё дело с упорством профессионала, который не перестаёт играть даже тогда, когда в зале кричат: «Пожар!» Агриппина застыла. Долго он ещё будет так играть? Она не решалась закрыть окно. Ей было интересно, что будет дальше. Прошло немного времени. Агриппина отошла от окна и прилегла на диван с книгой. Прочтя несколько страниц, она не выдержала и вернулась к окну – по её подсчётам шарманщик должен был заканчивать. И точно: музыкант как раз завершил своё «выступление» и нагнулся к обезьянке, чтобы взять её на руки. Вот он увидел монетку – та недалеко отскочила. Он поднял её. Агриппина с замиранием сердца ждала, что шарманщик поднимет голову и она увидит с высоты своего пятого этажа выражение его лица – благодарным ли оно будет или рассерженным из-за того, что с его обезьянкой обошлись так грубо? Но он не поднял головы. Повертев монетку в руках, он сунул её в карман, посадил обезьянку на плечо и медленно двинулся прочь со двора, поддерживая ладонями тяжёлую шарманку. Агриппина некоторое время продолжала сидеть на подоконнике, расстроенная увиденным. Но больше всего она была поражена не поведением шарманщика, который так и не обернулся, а тем, что он закончил играть именно тогда, когда и обычно, невзирая на упавшую монету. Будто он играл определённую пьесу с заданным хронометражем в семь минут.
– Грунь, я всё приготовил, – послышался голос Добрыни с кухни. Агриппина закрыла окно. В конце концов, она потратила кучу времени на этого пройдоху. Нужно было посвятить выходной мужу.