1 Мая, День международной солидарности трудящихся, уклончиво переименован в День весны и труда. С акцентом на весну, поскольку труд, а паче того – солидарность трудящихся – тема зыбкая, как зыбким стал и сам труд. На смену пролетариату идёт прекариат. Слово склеено из двух: proletariat и precarious (с английского – ненадёжный, сомнительный, шаткий, непрочный, случайный, нестабильный, неустойчивый).
Слово начали употреблять социологи в 80-е годы ХХ века в отношении неквалифицированных трудящихся, чьё социальное положение шатко и невнятно, вроде сезонных рабочих. Но с годами шаткость и невнятность расползлась, охватив собой почти весь рынок труда в самых что ни на есть почтенных странах. Есть даже ставший почти классическим труд – Гай Стэндинг «Прекариат – новый опасный класс», опубликованный в 2011 году.
Нынешний работник – как правило, временный. В 1960-е годы, – пишет Стэндинг, – типичный работник в промышленно развитой стране мог ожидать, что до пенсионного возраста сменит четырёх работодателей. Сейчас типичный работник сменит девять работодателей, прежде чем достигнет возраста 30 лет. Это называется «гибкость численности»: меньше работы – увольняю, стало больше – нанимаю. Правда, приличного работника так вот вдруг не наймёшь, зато дёшево и сердито. В условиях деиндустриализации развитых стран – вполне прокатывает.
По расчётам Стэндинга, четверть взрослого населения развитых стран относится к прекариату. Марин Ле Пен в недавней книжке «Во имя Франции» говорит, что треть работ в стране делается силами трудящихся, которые пребывают на птичьих правах.
Типичные нынешние трудящиеся лишены главной жизненной привязки, дающей устойчивость, – профессии. Они – никто и звать их никак. Они – социальная пыль, гонимая ветром.
Международные мастера агитпридумок говорят: так всё и должно быть. Профессия – прошлый век. Даже школьников нынче учат: будь готов к тому, что переменишь множество профессий. Вдумайтесь, у бедолаги нет ни одной специальности, а ему внушают: надо менять. В вузах уже на дне открытых дверей говорят: по специальности у нас идут работать не больше трети выпускников. Сегодня полагается быть мобильным, динамичным, смело принимающим вызовы времени. Едва поступил на работу – тут же начинай рассылать резюме в поисках нового места.
Помню, в 90-е годы была распространена мудрость, которую выдавали за американскую и, следовательно, непререкаемую: работать в одном месте и по одному профилю больше четырёх лет нельзя. Иначе ты – лузер. Но четыре – это по нынешним временам много. Срок сжимается подчас до года-полутора. Меж тем давно установлено: чтобы стать подлинным профессионалом, надо проработать не менее 10 000 часов по специальности. Не трудитесь считать: это пять лет ежедневной работы по восемь часов в день. Кто этим может похвастаться? В результате происходит деградация всех сторон жизни.
Превращение пролетариата в прекариат выгодно банкам и транснациональным корпорациям: прекариат разобщён, подавлен, дезориентирован, а потому им легко управлять. Он не «класс для себя», выражаясь по-марксистски.
Впрочем, идут подспудные процессы, не предусмотренные хозяевами мировой игры: молодёжь приобретает выраженную правую и левую ориентацию, в зависимости от традиций своих стран. Вот только что, будучи в Португалии, с удивлением узнала, что общий кумир молодёжи здесь – диктатор Салазар. Его имя связывают с надёжностью, справедливостью, подавлением коррупции и – работой, внятной и стабильной. Впрочем, чему удивляться? Нарастающие социалистические симпатии российской молодёжи питаются теми же корнями.
И что-то подсказывает, что солидарность трудящихся – дело не только прошлого, но и будущего.