Осталось только поле перейти

мне оказали честь
крёстный отец и шурин, 

дядя жены и тесть.
Сидят на тесовых лавках, 
стаканы в правой руке.
Суп лоснится бараний,
сваренный на таганке.
Тёща моя колдует
над жареным гусаком,
щучьей икрой
и салом,
шпигованным чесноком.
Под толстым слоем сметаны
в тарелках сопят грибы.
От розовой самогонки
пот прошибает лбы.
И смотрят мутные глазки
ласково на меня.
Хмельная и неотёсанная –
всё это моя родня!
Поёт, а частушка матерна,
шутит – шутка груба.
Родня моя деревенская –
это моя судьба!
Живущая льном и рожью,
сгорбленная в спине,
пулею и вошью
пытанная на войне.
Не вмещаются души
в схемы и чертежи.
Как нам, ей хочется правды
и не хочется лжи!
Как нам, ей бывает больно,
а может, ещё больней,
она страдает и любит,
может быть, нас сильней.
Ей дано от рождения –
Только паши да сей.
Но полезней навоз из конюшни,
чем книжник и фарисей.
Вот почему я считаю,
что мне оказали честь
дядя жены и шурин,
крёстный отец и тесть.
1970

Возвращение

Как вступление к «Хаджи Мурату»,
сторона моя репьём богата
(стойкий, чёрт, – попробуй оторви!).
Да ещё грачами,
да ручьями,
круглыми,
протяжными речами,
как ручьи журчащими в крови…
Конский шар катну ботинком узким,
кто их знает, шведским ли,
французским…
Дом родимый – глаз не оторвать!
Грустная и кроткая природа,
вот она –
стоит у огорода
маленькая седенькая мать.
Рядом папа крутит папиросу.
Век тебя согнул, как знак вопроса,
и уже не разогнуть спины.
Здравствуй, тётка, божий одуванчик,
это я –
ваш белобрысый мальчик.
Слава богу, слёзы солоны.
Вашими трудами, вашим хлебом
я живу между землёй и небом.
Мамочка, ты узнаёшь меня?
Я твой сын!
Я овощ с этой грядки.
Видишь – плачу, значит,
всё в порядке.
Если плачу, значит, это я.

* * *

Тихо-тихо. Ни лжи, ни позора.
Только ход окаянный часов.
Глубоко в голубые озёра
Погружается сумерь лесов.
И надежды последняя капля,
Та, что гром обронил на бегу, –
Одинокая серая цапля
На песчаном стоит берегу.
Не колыхнутся чистые воды,
Не качнётся небесная твердь.
Изваянье добра и свободы
Из души никогда не стереть.
Глубока коренная Россия,
Но темны в ней леса и дела.
– Ты о чём это, цапля, спросила,
Ты какой мне совет подала? –
Распрямила капризное тело,
Никому не должна ничего,
Вдруг она, как душа, полетела,
Оставляя меня одного.
Мыс песчаный под сердцем, как сабля,
Кровенеет кипрей на лугу.
Это ты – одинокая цапля.
Это я – на пустом берегу.

* * *

Так хотел он нас предостеречь:
Убедить, что Слово – это весть.
Человек, России давший речь,
Жизнью заплатил за слово «честь».
Но теряет смысл свои права…
Чудаки, а пуще – дураки,
Золотые русские слова
Разменяли мы на медяки.
Если не пойдём Его тропой,
Если зарастёт Его тропа,
Станем мы базарною толпой
У Александрийского столпа.
Так прими его благую весть,
И тебя врагу не победить…
Ну а людям, потерявшим честь,
Можно из истории уходить!

* * *

Ты сказал, что от страшного века устал.
И ушёл, и писать, и дышать перестал.
Мне пока помогает аптека.
Тяжело просыпаюсь, грущу и смеюсь,
Но тебе-то признаюсь: я очень боюсь,
Да, боюсь двадцать первого века.
Здесь бумажным рулоном шуршит Балахна,
На прилавках любого полно барахла,
И осенний русак не линяет,
И родное моё умирает село,
И весёлая группа «Ногу свело»
Почему-то тоску навевает.
Знать бы, как там у вас?
Там, поди, тишина,
Не кровит, не гремит на Кавказе война.
И за сердце инфаркт не хватает.
Здесь российская муза гитарой бренчит
Или матом со сцены истошно кричит.
Нам сегодня тебя не хватает.
Я почти не бываю у близких могил,
Но друзей и родных я в душе не избыл.
Мне они, как Афон или Мекка.
Я боюсь, чтобы завтра не прервалась
Меж живыми и мёртвыми вечная связь,
Я боюсь двадцать первого века.
2004

Зачем?

Зачем я видел белый свет,
Где цвёл кипрей и пели птицы,
Где солнце, как велосипед,
Вращает золотые спицы?
Зачем я слушал шорох звёзд,
И вновь соединяюсь с мраком?
И мир на мне поставит крест
Кладбищенский за буераком.
С небесной вечной глубиной,
Под медной лунною печатью,
С неопалимой купиной,
С неутолимою печалью.
2013

* * *

Я выхожу из леса и… ни с места.
И страх и боль не бередят меня.
В черёмуховом платье, как невеста,
Стоит деревня в жарком свете дня.
Так много света, радости и воли,
Так бьётся сердца перепел рябой,
Овсяное передо мною поле
Над песенкою речки голубой.
И солнышко на небе златооко,
И дышится привольно и легко.
И прошлое как будто недалёко.
И будущее так недалеко.
Не осуждайте бедного поэта,
Что он остановился на пути.
Жизнь прожита.
Горит Господне лето.
Осталось только поле перейти.
2004