Вся перестройкина рать пыталась отмазать Райзмана от советских убеждений. Мол, не с полной искренностью снимал он про коммуниста и кавалера «Золотой Звезды». Когда ставил «А если это любовь?» – тогда с полной, а когда про лётчиков, штурманов пятилеток, солдат финской войны – не с полной. Без отдачи работал, с большим креном в частную жизнь.
Райзман в индульгенциях не нуждался. Истовая загадочная любовь детей всего мира к динозаврам коснулась и его: реликт ушедшей эпохи пользовался устойчивой, хоть и опасливой, приязнью потомков. «К Райзману с анекдотцем не подкати, – говорили на студии. – Это Ромм всё демократию разводит – а тут дистанция. Классик».
Родился за 13 лет до Советов – умер тремя годами позже.
С лета до лета носил галоши, как Суслов.
Шестикратный лауреат Сталинской премии – и номинант на «Оскар» за «Частную жизнь».
Кавалер «Золотой Звезды» – и призёр самого антисоветского кинофестиваля в Берлине.
Хроникёр власти – и непарадных, приватных её сторон.
Многогранная, словом, личность.
Снимал октябрьские дни в Москве («Последняя ночь»).
Снимал майские дни в Берлине – старшим киногруппы I Белорусского фронта («Берлин»).
В год ХХ съезда, пошатнувшего кристальную марксистскую веру докладом Хрущёва, – «Коммуниста». Главным обвинением правящему классу на закате красной эры стало перерождение былых бессреб¬реников в вальяжную потребительскую касту. Райзман, и сам аскет, снял кино о селянине, проевшемся при сопровождении хлебного эшелона до исподнего, но не тронувшем общественного добра. И конечно, о самом коммунисте – павшем от рук кулачья за доставку того же хлеба на строительство первой ГРЭС.
«Лётчики» – о первых шагах советского воздухоплавания.
«Земля жаждет» – о Каракумском канале.
«Поднятая целина» – известно о чём.
И всюду с самых первых лет в объективе были вожди. Командиры строек и начальники училищ, председатели ревкомов и секретари ячеек, замминистры и исполкомовцы. Даже в неаппаратных «Машеньке», «Коммунисте» и «А если это любовь?» герои казались сырьём для будущей номенклатуры. Скажут: «А если это любовь?» здесь при чём?» Как знать. Влюблённый Боря происходил из явно непростой семьи, да и фамилию носил крупного хозяйственника, осуждённого по делу промпартии, – Рамзин.
Притом внизу, в самой основе кинематографа Райзмана, были колебания строителей нового мира между строгими девушками и нестрогими девушками. Строгие ходили с книжкой, симулировали интерес к прибавочной стоимости и со значением относились к поцелуйчикам, а нестрогие витали в облаках, без конца ели и несерьёзно относились к поцелуйчикам. Первые («Урок жизни», «Странная женщина») бросали матёрых начальников и уезжали домой, вторые – отвлекали их от свершений и провожали в последний путь. Заключительный фильм Райзмана «Время желаний» казался новой редакцией чеховской «Попрыгуньи».
Сталину нравилось не всегда. С фильма «Поезд идёт на восток» он даже ушёл, вызвав море посмертного сочувствия к автору. А не надо снимать нудятину о десятидневном рейсе Москва – Владивосток. Для комедии фильму не хватало перепутанных чемоданов, для драмы – характеров, а поезд в качестве главного героя утомил даже вождя.
Отдав дань оттепельным страстям, Райзман вдруг заложил в карьере крутой вираж. «А если это любовь?» справедливо трактовали как фильм о невыносимости новой жизни. Урбанизация согнала в город лицемерную деревню, которая сообща и затравила молодое чувство девятиклассников, подозревая их в земном и преждевременном. С горя дети и предались тому, чего от них ждали и что на хрущёвском экране не вышло даже обозначить (4 года спустя, уже при Брежневе, Райзман жалел в интервью, что не смог продлить сцену в необитаемой новостройке хоть на пять секунд, чтоб стало ясно, что поцелуйчиками дело не ограничилось). «А если это не любовь?» – вопрошали проблемные статьи. «А если даже это не любовь?» – зло ответил совсем ещё юный «Советский экран». «Отстаньте от детей», – сказали прогрессисты, но у истоков всесоюзной дискуссии стоял не дерзкий дебютант, а взявший сторону молодых классик.
Дальше он снимал только о жизни больших начальников: народный и выездной, иной уже просто не знал. Поколение победителей всех ниже себя звало на «ты» и влёгкую болтало о загранпоездках в стране, где смертным дальше Кушки был путь заказан. «А за границей вы не были? Напрасно» – это «Твой современник». «Жень, ты ведь не была за границей – ну вот и поезжай с ним, посмотришь Берлин, Париж» – «Странная женщина». «Визит вежливости» и вовсе наполовину снят в Помпеях. «Сволочная банда, – писал о коллегах почти ровесник Райзмана Козинцев. – Даже парик разучились делать, усов и бород не умеют наклеить – зато натурные съёмки в Париже, Праге, Варшаве и ещё каких-то местах, где можно купить себе нейлоновую рубашку».
Райзман, кажется, услышал и снял «Частную жизнь» – про низвержение титана с Олимпа. В год, когда умирал Брежнев, уже умер Суслов и принимал бразды тяжелобольной Андропов, сталинского выдвиженца увольняли на пенсию – с наградным пистолетом и заветным бюстиком в сейфе (на бюстике внимания не акцентировали, и глупым показалось, что это Ленин, а умным – что совсем-совсем не Ленин). Ветеран и полубог делал нетвёрдые шаги новорождённого в незнакомом мире смертных, а мир с ужасом представлял ядерное оружие в руках полуживых дедов. На съёмках и Райзман пережил старческую нестыковку с новым веком: выбирая актёра на роль младшего сына, долго колебался меж претендентами. Пока Олег Меньшиков не ушёл в «Покровские ворота», а Альгис Арлаускас – в «Спортлото-82». Прежде молодёжь с небожителями так себя не вела. Роль досталась любимцу Детского театра Алексею Блохину.
Новый отставник среди ночи пристраивался к жене, немало её смутив: Райзман и здесь остался верен себе, вольно говоря о трефном. Преподавая молодым, удивился: как можно снимать кино и не спать с актрисой? Молодые опешили и стали перебирать в уме всех актрис, снимавшихся у Райзмана.
Коммунистические убеждения тут ему ничуточки не мешали.
Два мнения об одном юбилее: статья Кондрашова Александра "Развилка"