Карен СТЕПАНЯН
Мысль о том, что дети – это некие отделённые от всего остального человечества существа, наделённые только добрыми и умилительными чертами, – это мысль героя Достоевского Ивана Карамазова, но не самого писателя, знавшего, что детям присуще и доброе, и злое начало, и мудрость и заблуждения – с той лишь только разницей, что исправлению они поддаются легче, чем взрослые. Когда Христос говорил: «...если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное» (Мф. 18:3), то ведь имелись в виду не только невинность, кротость и смирение детей, но и присущее ребёнку убеждение, что Царствие Божие – вот оно, рядом, уже здесь, стоит только сделать усилие, отворить дверь…
Многие европейские народы за свою долгую историю это чувство утратили (в большинстве, конечно, – не все без исключения), а русский народ ещё (опять-таки в большинстве своём), слава Богу, нет. Те, кто находил верную дверь («Я есмь дверь: кто войдёт Мною, тот спасётся, и войдёт, и выйдет, и пажить найдёт» (Ин. 10:9), входили в это Царствие ещё при жизни, таких было десятки тысяч – иноков и мирян, пахарей и воинов.
Но были и миллионы других – тех, кто, по слову апостола, был наделён другой чертой детскости: порабощённостью «вещественным началам мира» (Гал. 4:3). Те, кто считал, что Царствие Божие можно построить на земле и – главное – начинать надо не с самопреображения, а с переустройства мира вокруг. Они шли в секту или в войска Пугачёва и Разина, в революционные организации или, как в наше время, в служители вот уж действительно химерам: мировым «демократическим стандартам» и «капитализму с человеческим лицом».
Сейчас мы переживаем один из решающих моментов в истории русского народа (а если учесть значение России в мировой истории, то и человечества). Одолеет ли наших сограждан та всеевропейская взрослая усталость, которая, с одной стороны, усиленно насаждается извне, а с другой – порождается изнутри сегодняшними обстоятельствами жизни? И вот тут – вторая тема.
Империя ассоциируется с «тюрьмой народов» и другими нехорошими словами, – пишет Лев Аннинский. Но для кого-то и любовь ассоциируется только с … (не хочу продолжать). А ведь есть ещё и такое понятие, как «Империя Духа». Именно её всегда стремились создать народы, осознававшие своё предназначение в мировой истории.
Но получалось всегда не то, потому что по ходу строительства истинная цель подменялась мечтой народа о себе самом (а мечтательность начинается там, где кончается подлинная религия, предостерегал Достоевский). Когда мечта в сознании подавляющего большинства народа вытесняет реальность, она может на короткий срок осуществиться, но тогда происходит реализация утопии. Попытка овеществления иллюзии, оборачивавшаяся закономерным провалом в бездну. Но от этого не стало химерой само понятие – объединение людей (и народов), одушевлённых стремлением к служению Истине, когда вся материальная, хозяйственная деятельность подчинена высшим задачам и целям.
В этом смысле империей является, по-моему, каждый монастырь, а Гоголь желал, как мы помним, чтобы монастырём сделалась вся Россия (надеюсь, меня не поймут в том смысле, что я призываю всех к отказу от скоромной пищи и деторождения: есть служение иноческое и мирское, – хотя пример того же Гоголя не позволяет слишком уж на понимание надеяться). Именно это назначение предносилось, думаю, всем хранителям подлинно имперского сознания в России. И именно на этом пути – хотя он неимоверно труден – можно сохранить ту детскость, о которой говорил Христос.
Но – и тут третья тема – монастырь (или хранящиеся в нём святыни) – может быть залогом спасения, защитой от зла и бед для всей округи, однако жители той округи, пока не приблизилась година бед, мечтают из монастыря ценности вынести и пропить, да и землю отнять, чтобы на ней скот свой пасти. Это уж не говоря о тех, кто сознательно оказался в рабстве у зла и посылается на монастырь как на врага.
Должен ли монастырь защищаться, строить крепкие стены, должны ли быть воины, готовые защитить – не тех, чьими молитвами спасается мир (они и так защищены самой неодолимой защитой), – но тех, для кого монастырь – якорь и ориентир в мире, без которого они (и потомки их) будут расхищены и истреблены? Русскому народу не раз приходилось убеждаться в том, что это риторический вопрос.
Именно чтобы не оказаться детьми, проданными в рабство, и нужно было России всегда сильное государство. И мудрость народа была в том, что создание и укрепление такого государства он всегда видел как цель несравненно высшую, нежели собственно хозяйственная деятельность или личные блага.