Михаил Любимов, писатель, ветеран Службы внешней разведки КГБ СССР
20 декабря 1920 года создан Иностранный отдел Всероссийской чрезвычайной комиссии, грозного ВЧК – советской разведки. Упор был, естественно, сделан на нелегальную разведку вследствие почти полной международной изоляции Советской России. Советская разведка своими корнями уходит в большевистское подполье. Трудно представить, что солидные дяди на Мавзолее в макинтошах и фетровых шляпах в своё время бегали на явки с паролями, имели клички и другие фамилии, а сам партийный вождь скрывался на конспиративной квартире, для маскировки носил парик, подвязывал «флюс» и путешествовал как пастор.
Длительная эмиграция, широкие заграничные, в том числе и родственные связи также серьёзно облегчали становление советской разведки. Но самый благоприятный фактор – создание в Москве в 1919 году Коминтерна с задачей продвигать революцию в других странах, появление заграничных резидентур Коминтерна. Первым начальником был назначен старый революционер Яков Давтян, через несколько месяцев его сменил Соломон Могилевский, а вскоре на этой должности на долгие годы воцарился опытный большевик и «сиделец» Меир Трилиссер. Могилевский погиб в авиакатастрофе, а Давтян и Трилиссер в конце 30-х нашли своё место на расстрельном полигоне совхоза «Коммунарка» – по иронии судьбы совсем недалеко от штаб-квартиры СВР в Ясеневе.
На первом этапе кадры разведки были чрезвычайно разношёрстными, по национальному составу здесь доминировали евреи, затем шли кавказцы и латыши. Всех их объединяла вера в мировую революцию, предписанная партией Ленина. Что же это была за публика?
Борис Пастернак пишет жёстко и горько: «Наверно, вы не дрогнете, / Сметая человека. / Что ж, мученики догмата, / Вы тоже – жертвы века». Блестящее художественное преувеличение, верное по существу. Конечно, среди чекистов-разведчиков были и «мученики догмата», и искренние фанатики идеи, но достаточно имелось и всевозможной шелухи: авантюристы типа Блюмкина (убийцы германского посла Мирбаха), резидента в Турции; карьеристы, присосавшиеся к революции; перекрасившиеся анархисты и откровенные уголовники. Им противостояли белогвардейцы, поддержанные Западом, такие же пассионарии, и тоже с большим обозом шпаны.
На первом этапе наша разведка выполняла главную задачу: разгром белого движения, окопавшегося в эмиграции, однако в процессе постепенно переориентировалась на разведывательную работу по иностранным государствам. В то время Туманный Альбион считался главным противником Советского Союза, туда и были устремлены очи разведки.
Я приобщился к Первому главному управлению (разведке КГБ) в 1959‑м, когда яростно дули антисталинские ветры ХХ съезда. Уже прошёл хрущёвский отстрел чекистских начальников, близких к Берии (Меркулов, Деканозов, Абакумов и другие), были проведены жёсткие чистки старых кадров в разведке. Помню, как тогдашний председатель КГБ Шелепин чуть не согнал с трибуны генерала, заговорившего о «чекистских традициях»: «Какие ещё традиции?!»
В то время в наш английский отдел передали дела бывших сотрудников, репрессированных сталинской командой. Вместе с отчаянными письмами их родственников «из глубины сибирских руд» – письма больных и измученных людей с просьбой о помощи. В делах аккуратно сохранены даже воротнички от гимнастёрок, а люди, носившие эти гимнастёрки, были давно превращены в прах, или, как говаривал Берия, «в лагерную пыль»…
Попробуем же посмотреть, кто работал с «кембриджской пятёркой», по сути дела, с коминтерновцами.
Наставник и преподаватель Кима Филби в Кембридже Морис Добб познакомил Кима с прибывшим в Англию для вербовки своих единомышленников Вилли Мюнценбергом, руководителем молодёжной секции Коминтерна. Вилли некоторое время работал с Лениным в Швейцарии и даже порывался уехать с ним в знаменитом пломбированном вагоне в Россию, однако ему, как немецкому гражданину, было отказано из-за проезда через Германию. Мюнценберг координировал свою работу с Иностранным отделом, в его задачи входили также «наводки» на лиц, годных для сотрудничества с разведкой. Выезд студента Филби в Австрию в 1933 году был организован Международной организацией помощи борцам революции (МОПР), «конторы» Коминтерна. Уже набирал силу фашизм, начались погромы, и Киму для вывоза из Вены еврейки Литци Кольман пришлось на ней жениться – они развелись позже, в Англии.
Вербовщиком Филби и других «пятёрочников» считается нелегальный резидент ОГПУ Арнольд Дейч (псевдоним Отто) – австрийский коммунист, потом член партии большевиков. Родился в Вене, окончил университет с дипломом доктора философии и химии, погиб в 1942 году от немецкой торпеды, попавшей в подводную лодку при пересечении Атлантики, когда Дейч направлялся нелегальным резидентом в Аргентину.
С 1936 года Ким Филби работал под руководством резидента Теодора Малли, венгерского священника, попавшего в русский плен во время войны. В революцию Малли примкнул к большевикам, поступил на службу в ЧК и имел большие заслуги в борьбе с «внутренней контрреволюцией». В 30-х годах его взяли в ИНО, где Малли дослужился до высокого звания майора госбезопасности. Он также лично работал с Бёрджессом и Маклином, но в 1937 году, в разгар репрессий, был вызван в Москву, осуждён и расстрелян. А Маклину, по понятным причинам, сообщили, что «товарищ Теодор погиб во время гражданской войны в Испании»…
Филби в музее КГБ на Лубянке. Фото из архива Руфины Пуховой-Филби
Список работавших с «пятёркой» достаточно велик, судьбы этих разведчиков складывались по-разному, однако никто из них не выдал «кембриджцев». Ким Филби очень тепло отзывался о Большом Билле – Александре Орлове (Фельдбин, Никольский), большевике с 1920 года, с 1926 года – видного работника ИНО ОГПУ. Орлов много работал с Филби в Англии, а также в Испании, где он был представителем НКВД в министерстве внутренних дел у республиканцев, а потом легальным резидентом, организовавшим вывоз в СССР испанского золота. Орлов не вернулся в СССР, зная, что там его ждёт пуля. Он уехал в США, где написал в Москву письмо, что, если тронут его и семью, он выдаст всю агентуру. Шантажируя таким образом Кремль, Орлов знал, что делал, он говорил на языке сталинской команды, и всё кончилось тем, что его не тронули, а он никого не выдал.
О «пятёрке» знал и видный разведчик Кривицкий, невозвращенец, погибший в США, однако английские агенты продолжали работать и после его смерти.
С Доббсом, Филби и другими «кембриджцами» встречался и Семён Ростовский, известный потом как публицист Эрнст Генри, активист Коминтерна, работавший рука об руку с разведкой. Во время войны Эрнст Генри издавал в Лондоне советские газеты на английском языке, часто выступал по радио. В 1953 году он работал старшим редактором в Совинформбюро и в Радиокомитете, в том же году его арестовали по обвинению в шпионаже, и он год просидел в тюрьме. Это был очень резкий критик сталинской политики. Я встречался с ним в качестве переводчика у английских комсомольцев в 1957 году, в Москве он жил в коммуналке в Шмитовском проезде, и вся комнатушка была уставлена книгами.
С 1936 года в Лондоне с «пятёркой» работал Адольф Чапский, кадровый разведчик ИНО НКВД, старый польский революционер, затем левый эсер, а с 1919 года – большевик. Это был опытнейший разведчик, нелегально и легально работавший в Европе и Китае. Летом 1937 года он был отозван в Москву, перед отъездом передав все дела и агентуру молодому шифровальщику Александру Горскому. Чапского почти сразу арестовали, под пытками он сознался в работе на несколько разведок и был расстрелян.
Его сменщик Грапфен продержался недолго – он тоже был отозван, но отделался лёгким испугом: его уволили, и потом он работал на каком-то складе. Фактически в предвоенный период центральной фигурой, курирующей «пятёрку», оставался молодой Горский. Лишь Богу известно, как ему удавалось выносить такую неподъёмную ношу, как английская агентура, – была ведь ещё и Оксфордская группа, были и другие агенты. Интересно, что тогда английский язык у резидента Горского был на первичном уровне – правда, разговаривать ему особо не приходилось, ребята таскали секретные документы целыми кейсами…
Гай Бёрджесс в Москве
В 1939 году по указанию Берии лондонская резидентура была закрыта как «гнездо врагов народа», и связь с агентами серьёзно осложнилась. Такого кавардака не мог бы создать даже самый ненавистный враг! Нужно сказать, что в этот период кадрового погрома разведка проявляла просто изумительную изворотливость. Так, по указанию Москвы наш нелегальный агент в Париже Китти Харрис сняла конспиративную квартиру и периодически выезжала в Лондон, где встречалась с Маклином и фотографировала полученные от него ценнейшие документы Форин-офиса.
Только в 1940 году в Москве схватились за голову и направили в Англию в качестве резидента Анатолия Горского, сыгравшего важную роль в разведывательной работе в военное время. В резидентуре тогда работали Б. Крешин и В. Барковский, но состав менялся.
22 июня 1941 года Гитлер напал на СССР, и это радикальным образом изменило работу разведки, поскольку из оккупированных стран выехали советские представительства, имевшие устойчивую радиосвязь с Центром. Связь нелегальной разведки оказалась уязвимой, ибо немцы пеленговали радиопередатчики и выявляли нелегалов – достаточно вспомнить крах «Красной капеллы». Лондон и Вашингтон оказались главными точками, где существовала ценная агентура и надёжная связь.
Лондон имел центр радиоперехвата и дешифровки в Блетчли, англичанам удалось расшифровать телеграммы абвера. Туда внедрился наш агент, «пятёрочник» Кернкросс, кроме того, информация о немцах шла из английских спецслужб и МИДа. Объёмы полученной информации измерялись тысячами документов, которые в микроплёнке пересылались через опасный путь – арктические конвои из Великобритании в Мурманск, это занимало не меньше двух недель. К тому же в Центре переводчики были в дефиците. Как пишет полковник Юрий Модин, работавший во время войны в Центре, а после – с «пятёркой»: «Их телеграммы и сообщения в… пятидесяти случаях из ста (! – М.Л.) едва ли были прочитаны (как я понимаю, речь идёт о важнейших документах, добытых нашими разведчиками. – М.Л.). Положение стало ещё нелепее оттого, что значительная часть документов чрезвычайной важности откладывалась навсегда…» Ужасное признание, сводящее на нет немалую часть усилий наших агентов! Именно по этой причине советская резидентура в Лондоне делала выжимки из наиболее важных документов, учитывала устные сообщения агентов и пересылала всё это шифровками из посольства в Москву. Это требовало нечеловеческих усилий, особенно в условиях конспирации, не позволяющей привлекать к переводу посторонних. Так что картина была далеко не идиллической, а если уж называть вещи своими именами – близкой к катастрофе. А уже упомянутый дефицит переводчиков не позволял вовремя обработать документы, полученные из Мурманска.
Анатолий Горский в результате тоже не был увенчан лаврами, хотя вскоре после войны стал начальником отдела. В 1950 году, в разгар партийной «борьбы с космополитами», он был переброшен в контрразведку и вскоре уволен. Поговаривали, что он «утаил службу своего отца в царской жандармерии», но, признаюсь, я никогда не слышал, чтобы евреи в Российской империи были жандармами.
Трудно поверить, но и сама «кембриджская пятёрка» едва не была зачислена во «враги народа», ибо органы безопасности, включая разведку, были проникнуты духом сталинских процессов 30-х годов, доносительством и подозрительностью. В 1943-м по инициативе начальника отдела Е. Модржинской, бывшей начальницы бериевского секретариата, был подготовлен анализ работы «пятёрки» с выводом, что «они являются вражескими подставами».
Началось с того, что обнаружилась полная пассивность англичан в работе против Советского Союза. Сотрудник английской контрразведки «пятёрочник» Энтони Блант пытался объяснить, что у англичан просто ограничены ресурсы, поскольку акцент сделан на работу против немцев. Однако ему до конца не поверили – уже в 80-е годы заместитель начальника контрразведки МГБ генерал Л. Райхман рассказывал мне, что руководство службы никогда не верило «пятёрке».
Откуда же это недоверие?
По разным причинам английские спецслужбы традиционно считались самыми хитроумными и вероломными. Частично это верно, но отнюдь не аксиома, к тому же, как широко известно, «англичанка всегда гадит». Но мне кажется, это лишь часть проблемы. Основная причина заключалась в том, что военный и послевоенный состав нашей разведки состоял из сотрудников, пришедших в службу на волне психоза сталинских репрессий, эти сменщики держали на подозрении большевиков старой закалки и считали многих из них троцкистами. Логика у этих людей была простая: раз с «пятёркой» работали враги народа – значит, это всё одна шайка! По счастью, параноидальная интрига против «пятёрки» не получила развития – иначе нет сомнения, что в Англию командировали бы группу «чистильщиков» из тех, кто тогда курсировал по Европе и ликвидировал неугодных режиму господ и товарищей.
Разведчики нового поколения были людьми стойкими и преданными партии, однако они не подозревали, что совсем скоро и по ним пройдётся жёсткая московская метла – сначала подозрительного Сталина, а затем и не менее подозрительного Хрущёва – как по ненавистным «бериевцам». Начальник разведки П. Фитин закончил жизнь директором фотокомбината, он подчинялся шефу МГБ В. Меркулову, который был расстрелян как соратник Берии. Попали в тюрьму резиденты ГРУ Л. Треппер и Ш. Радо, генералы П. Судоплатов и Н. Эйтингон, были «вычищены» прославленные разведчики З. Рыбкина, Е. Горская, генерал В. Зарубин, резидент Л. Василевский, нелегал И. Григулевич и многие другие.
Неоднозначны и судьбы людей из героической «кембриджской пятёрки». Все они были потрясены репрессиями 30-х годов, все терпеть не могли Сталина, о чём мне не раз говорил и сам Ким Филби. Но борьба с фашизмом была выше личных переживаний. Лишь после победной войны Джон Кернкросс и Энтони Блант мягко и тактично отошли от сотрудничества с нашей разведкой. В 1951 году в СССР бежали «расшифрованные» Дональд Маклин и Гай Бёрджесс. Маклин вступил в КПСС, работал в Институте мировой экономики и международных отношений, но связь с КГБ резко прекратил. Гаю Бёрджессу советская действительность пришлась совсем не по душе, он много пил и умер, так и не обретя душевного равновесия. Ким Филби был вывезен нами в Советский Союз в 1963 году, он один из «пятёрки» остался до конца верным коммунистическим идеалам и советской власти, хотя критики и сомнений хватало и у него.
Пути советской разведки отнюдь не прямы, как тротуар Невского проспекта, они усыпаны не только цветами и лаврами, они политы кровью и потом. Чернорабочие разведки не титаны, а простые, смелые люди, дисциплинированные офицеры, которые честно выполняли свой долг перед Родиной, следуя изрядно колеблющейся линии партии. Это были герои и мученики беспощадного двадцатого века.