Известно, что речь приходит к человеку не сразу. Сначала младенец мычит, агукает и плачет, пока родители с нетерпением ждут первого сказанного им слова. Но и после заветного момента ребёнок не готов ещё читать лекции в университете и слагать верлибры – его, с позволения сказать, речь уже имеет некий смысл, но ещё не обладает достаточным инструментарием для полного выражения этого смысла. В нелёгком деле коммуникации ему помогают родители, поднаторевшие в профессии дешифровщика.
К середине двадцатых годов кинематограф оказался в схожей щекотливой ситуации. Стараниями многих гениев система средств выразительности Великого немого уже достигла совершенства, но вот беда – активно наступал звук. Первые экспериментальные звуковые картины появлялись уже в XIX веке, но приличного качества удалось достичь намного позже; первым среди многих часто признают американский мюзикл 1927 года «Певец джаза». Помимо снятых общими и средними планами (чтоб не изнурять себя синхронизацией движения губ и звучания песен) музыкальных номеров, актёр Эл Джонсон подарил свой голос и нескольким репликам, первой и самой известной из которых стала: «Подождите, подождите, вы ещё ничего не слышали!». Зритель хлопал в ладоши и требовал ещё, тогда как заслуженные режиссёры паниковали: звук мог уничтожить все их формальные достижения, грамматику немого кино. Самое взвешенное мнение высказали наши корифеи – Эйзенштейн, Пудовкин и Александров – в знаменитой заявке «Будущее звуковой фильмы»: «Звук – обоюдоострое изобретение, и наиболее вероятное его использование пойдет по линии… удовлетворения любопытства». Эйзенштейн требовал экспериментов со звуком, а не банального наделения им пространства фильма с возвращением во времена заснятого театра. А вот Чарльз Чаплин, создатель главного образа эпохи немого кино, выступал против любых компромиссов и поначалу совсем игнорировал техническое новшество.
В любом случае, диктат звука установился не сразу, несмотря на бешеный успех того же «Певца джаза». Технологии были несовершенны, у многих артистов был кошмарный голос (помните кинозвезду Канина, пародийного героя Евгения Стеблова в «Рабе любви»?) или заметный акцент (великий Эмиль Яннингс, лауреат первого в истории актёрского «Оскара», из-за сильного немецкого акцента был вынужден вернуться в Европу после прихода звука в Голливуд) – поэтому в конце десятилетия фильмы либо продолжали делать немыми, либо озвучивали лишь частично. Например, реплики подавались через привычные интертитры, а музыку и отдельные шумы – гам толпы, топот ног – передавали уже звуком.
Именно так Фридрих Вильгельм Мурнау снял свой шедевр «Восход солнца». Тишина деревенской жизни в нём сталкивается с оглушительным звучанием города, также как гармония любви двух селян нарушается с появлением вульгарной городской красотки. Великий режиссёр Мурнау подошёл к новому средству выразительности – звуку – как настоящий художник, не подпадая под ложное очарование новизны, но и не пытаясь «остановить мгновение», как герой его предыдущего фильма, экранизации «Фауста» Гёте. Он сознательно использует несовершенство технологии звукопередачи как контрапункт в рассказываемой истории, превращая недостаток в средство выразительности. Когда вокруг гремит музыка, гудит поезд и свистят гуляки, чувства героев принадлежат области невыразимого, наполненного тишиной – звук борется с ней также, как страсть восстаёт против любви.
Скоро звук признают все – Александров не без помощи Эйзенштейна снимет первый музыкальный «клип» «Сентиментальный романс», Дзига Вертов сделает «Симфонию Донбасса», в которой музыка, шумы и голоса будут вплетены в ткань картины так виртуозно, что даже Чаплин со временем признает поражение и начнёт аккуратно внедрять в свои фильмы звук. Конечно, будет краткий период упадка, когда индустрию захватили посредственные звуковые мелодрамки, но эту болезнь роста кинематографу помогут преодолеть сами режиссёры, подобно заботливым родителям, учащим чадо говорить.