Дмитрию Глуховскому удалось то, о чём мечтают тысячи безвестных авторов из Интернета
«ЛГ»-ДОСЬЕ:
Глуховский Дмитрий Алексеевич. Родился в 1979 году в Москве. Журналист, писатель. Работал на телеканалах EuroNews, Russia Today, вёл авторскую передачу на радио «Маяк». Автор книг «Метро 2033», «Сумерки», «Рассказы о Родине». Романы переведены на 35 языков. Колумнист журнала «Русский Пионер».
– Вы начинали с того, что размещали свои тексты на различных порталах в Интернете. Можно ли вас называть сетевым писателем, сетератором? Или – точнее – писателем, вышедшим из Сети?
– Думаю, одних публикаций в Сети недостаточно для того, чтобы называться сетератором. Тут всё-таки важна принадлежность к коммьюнити, к сообществу. Интернет полнится клубами сетевых авторов – от сервера Проза. ру и до кружков в «ЖЖ». У меня же получилось так, что я ни к каким клубам, движениям, сообществам не принадлежу, критики про меня ничего не слышали и слышать не хотят, ну и премий, естественно, мне никаких не давали и не дадут. И очень хорошо: это закаляет. А в Интернете я стал заниматься самиздатом именно потому, что ни одно издательство не заинтересовалось моим первым романом. Был 2002 год, и печатать свои тексты на собственных сайтах тогда почти всем казалось нонсенсом: ведь украдут! Ведь покупать не станут! Мне было всё равно. Я хотел одного: чтобы меня читали. Чтобы книга, на которую я потратил пять лет жизни, не осталась замурованной в ящике стола. Уже потом стал изобретать какие-то новые формы подачи текста: интерактивность (читатели поправляли и иногда направляли меня), мультимедийность (привлечение художников и музыкантов для превращения романа в арт-проект). Сама Сеть диктовала мне эти эксперименты. И когда мои книги наконец стали публиковаться, я уже не смог соскочить с Интернета. Возможность для текста быть немедленно оценённым, а для автора получить мгновенную обратную связь, быть на прямой линии с читателями – это наркотик. Мне жаль тех, кто и сегодня боится публиковать свои тексты бесплатно в Сети – они столького себя лишают.
– А бывает такое, когда знакомые по Интернету – из числа пишущих – просят «по старой памяти» пристроить в какое-нибудь издательство рукопись, помочь напечататься?
– Друзей таких у меня нет, я ведь в Сети был одиночкой. Но есть другое: издательство АСТ запустило книжную серию «Вселенная Метро 2033» по мотивам моего романа. И я стараюсь, чтобы в ней особое внимание уделялось начинающим авторам. Пятеро дебютантов – фавориты читательских голосований – уже были опубликованы. Тиражи их книг достигают десятков тысяч, и для новичков это – отличный трамплин. Как они им воспользуются – зависит от них самих.
– По сути, вам удалось то, о чём мечтают тысячи безвестных авторов, публикующихся на литературных сайтах и надеющихся, что когда-нибудь их заметят. Что бы вы им посоветовали?
– Я прорывался, когда самиздат в Интернете казался идеей в лучшем случае экзотической, а в худшем – сумасбродной. И потому среда была тогда гораздо более разреженной. Девять лет назад во всеуслышание заявить, что я начал с сетевых публикаций, означало вызвать недоумение – но и любопытство. Теперь же каждый начинающий автор идёт в Интернет. Я сажал чахлый росток в пустыне – те, кто выкладывает свои тексты сегодня, пытаются завести огород в джунглях. Информационный шум чудовищный, докричаться сквозь него до своего читателя очень сложно. Если у меня и будет какой-то совет – это самим создавать сайты, не под авторов даже, а под конкретные романы. Литературные серверы – это братская могила. Сторонних читателей, к сожалению, там мало. То, что должно было бы стать дорогой к признанию и к изданию, превращается в заседание клуба анонимных алкоголиков, где все вас искренне поддерживают, но посоветовать ничего не могут, потому что все страдают от той же проблемы. В Интернете трудно сосредоточить внимание на чём-то конкретном – слишком многое отвлекает, слишком высокая конкуренция контента. Задача сетевого автора – полностью завладеть вниманием и воображением читателя. Сетевой текст должен быть как капкан.
– Так почему всё-таки у вас получилось?
– Тут, наверное, стечение обстоятельств. И везения, и настроения. И амбиций издателя, и успеха моих собственных формул. Допускаю и то, что мои книги оказались кому-то интересны.
– Критики нередко упрекают вас в поверхностности. В частности, и в «Литгазете» об этом писалось. А сами-то вы что думаете о своём творчестве?
– Я слышал упрёки в том, что моим романам – «Метро 2033», в частности – не хватает фактологических или научных обоснований, в том, что я не владею матчастью. Меня, признаться, это совершенно и не смущает: я никогда не стремился писать научную фантастику и не считаю, что мои романы принадлежат к этому жанру. Меня всегда куда больше очаровывал магический реализм – а он-то не требует точных расчётов. Кроме того, надо понимать ещё, что «Метро 2033» я начал писать в семнадцать лет и в двадцать четыре полностью дописал. В том возрасте мир и устройство человеческой души представляешь себе немного иначе, чем в тридцать. Возможно, определённая поверхностность там есть. Но в «Рассказах о Родине» – новеллах о сегодняшней России – стараюсь уходить вглубь.
– Вы журналист, сценарист, теле- и радиоведущий, насколько эта «всеядность» помогает вам как писателю?
– Я больше ничего не веду на радио и телевидении – именно потому, что это очень отвлекает. Вообще понял для себя, что, занимаясь одновременно всем, не добьёшься совершенства ни в чём. Поэтому решил отказаться от ведения. Что касается опыта, то знание того, как устроена наша политическая жизнь, наш истеблишмент, наши СМИ и телевидение в особенности, очень пригодилось мне в написании «Рассказов о Родине».
– Какую нишу вы, на ваш взгляд, занимаете в современной русской словесности? Не обидно, когда пишут, что «Глуховский – это попса»?
– Не всё ли равно, что о тебе думают критики? Критики так же субъективны, как любой читатель – они просто умеют лучше аргументировать своё мнение. Но сводится всё к тому же: нравится не нравится. Это обвинение неизбежно приходит вместе со стотысячными тиражами. Попса – это то, что стало частью популярной, массовой культуры. Элиты презирают то, что нравится массам. Я не знаю, какое место мне положено в русской словесности – подозреваю, что все места уже заняты. Время, когда я мучался тревогой, выбирая для себя ролевую модель – играть ли мне в Пелевина, Акунина, Стругацких, или вовсе в Набокова, или, скажем, Платонова, прошло. Я решил вообще перестать сравнивать себя с кем-то – всё равно сравнения выходят не в мою пользу – и просто делать то, что мне хочется, что кажется интересным и правильным. И потом, вряд ли можно уже сейчас вешать мне бирку на большой палец ноги и запихивать меня в каталожные ящики: Глуховский – это вот такое-то и такое-то, его сюда. Рановато. Давайте поглядим – может, я и ещё чего сумею. Может, вы меня ещё и не узнаете.
– Про постапокалиптическое метро ещё будете писать или тема себя исчерпала? Я так понимаю, тут достаточно выгодный коммерческий проект, все ларьки забиты этими книжками…
– Я написал две книги об этом: «Метро 2033» и «Метро 2034». Остальное делают другие авторы по мотивам и по сеттингу моих романов, серия называется «Вселенная Метро 2033». Я там за главного редактора и координатора. Тираж серии превысил миллион экземпляров, и я превратил его в международную литературную инициативу: авторы из разных стран пишут о своих местах в мире 2033 года на родных языках. Не знаю, вернусь ли я сам в «Метро»: очень не хочется повторяться. Писать продолжение книги, которая многим понравилась, только для того, чтобы ещё чуть-чуть выжать из её успеха, мне кажется бездарной тратой времени и обманом своих читателей. Нужны новые идеи, новый дух и новые смыслы. Между «2033» и «2034», кроме названия, общего почти и нет ничего. Если будет когда-то «2035», это должна быть самостоятельная, независимая вещь.
– А что за международный проект по дописыванию этой саги? Что, серьёзные западные писатели реально пишут свои версии?
– Уже вышли книги об Англии и об Италии – причём у себя на родине тоже. Дописывает свой роман на испанском выдающийся кубинский фантаст Хосе Мигель – о Гаване 2033 года. Итальянец Туллио Аволедо – известный у себя на родине автор интеллектуальных триллеров, успешный и обласканный критикой, член жюри многочисленных фестивалей. На очереди – романы, созданные немцами, испанцами, поляками. Книги наших писателей издаются на десятке европейских языков, иностранцы переводятся на русский… Такого до сих пор не делал ещё никто: чтобы авторы из разных стран, на разных языках сообща создавали единый fiction-мир. Первым быть интересно.
– Вот и компьютерная игра создана по мотивам «Метро». О грядущих фильмах поговаривают. Не кажется ли вам: то, что вы делаете, – не совсем литература?
– Кто сейчас ответит – что такое «совсем литература»? То, за что «Букера» дают? Литературными премиями правит конъюнктура, и они редко имеют что-либо общее с читательскими вкусами. При этом, в отличие от Запада, и награждение ничего для романа не сделает: дай ему хоть «Нацбест», хоть «Большую книгу», народным он не станет. Должна ли настоящая литература оставлять читателя равнодушным, быть недоступной, «клубной»? Есть ли тогда у неё шансы пережить своих авторов? Не вижу ничего порочного в мультимедийности современной литературы, в её кросс-платформенности. Текст может кочевать меж медиа, часть одного сюжета может быть рассказана в романе, другая – в компьютерной игре, третья – в кино. Сами по себе игры – тоже вид искусства. Да, они могут быть примитивны, жестоки и омерзительны, но разве мало таких фильмов или книг? Среди компьютерных игр есть и шедевры – правда, по атмосфере и по визуальной составляющей. Но кто сказал, что в играх не место ярким диалогам, красивому нарративу, мощному и небанальному сюжету? Игра может стать произведением искусства и охватит куда более многочисленную аудиторию, чем книга. Вообще в эпоху Интернета пора бы сдавать каноны и штампы XX века в утиль. Литература нового века мало чем будет напоминать литературу прошлого.
Беседу вёл
Три обязательных вопроса:
– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?
– Начало XX века подарило нам изящнейшую русскую поэзию, коммунистическое переформатирование сознания и совершенно новый язык и литературу, эмиграцию с её тоской и консервацией русской дореволюционной культуры, которой уже не оставалось в дикой природе… Я знаю десятки имён гениев, которые писали в начале XX века, и не упомню ни единого имени критика. А о том, что сейчас происходит, говорить нельзя. Мы все сейчас внизу, возимся сообща в глине, из которой потом будут, обожжённые временем, возникать колоссы. Сегодняшняя известность/неизвестность, любовь/презрение/невнимание критиков, тиражи – всё суета. Никто не может подняться над головами, никто не может воспарить над толпой и сказать: вот этот – навечно, а вас всех – забудут. Десять лет – короткий срок. Талант может родиться через пять лет и через пятнадцать. Через двадцать может возникнуть целое поколение, и тогда про нас с вами будут говорить, что мы стали тем самым жирным гумусом, на котором взросли гении. А настоящий расцвет литературы XXI века придётся на 30-е. Готов ли я лично быть гумусом? А вы готовы?
– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?
– Писатели, конечно, не переставали быть «властителями дум», хотя режиссёры и потеснили их. Нынешняя эпоха – время конкуренции контента. За то, чтобы быть нами услышанными, каждую секунду соревнуются десятки и сотни тысяч творцов. В каждом кинотеатре одновременно идут десять фильмов, полки книжных магазинов завалены тысячами книг (кризис? какой кризис?), телевизор предлагает на выбор сотню каналов, а Интернет – миллионы роликов и текстов. Времени в сутках больше не стало – и каждому всё сложнее решить, на что потратить свободный час. В соревновании контента побеждает самый яркий и часто самый короткий, на употребление которого нужно потратить мало усилий, но который при этом даёт мощный эмоциональный эффект. Но если книга действительно хороша, если она захватывает читателя и поражает его воображение, то она окажется способна и заразить его идеями, и отформатировать его сознание, и подвигнуть его на свершения. Любой автор – писатель ли, скульптор или режиссёр – занимается своим делом, потому что нуждается в реакции, в обратной связи, в отклике. Нет более сильного наркотика. И нет более несчастных писателей, чем те, кто вынужден работать «в стол», утешая себя фантазиями о раскаянии современников после собственной безвременной кончины (и вот тогда они поймут!). Нет, я не готов писать в стол. Никто не станет писать в стол добровольно. Если люди забудут алфавит, я уйду в кино.
– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?
– «Дмитрий, а что вы будете делать дальше? О чём будущий роман?» – этого вы как раз и не спросили.